Ермаковы
На столе много-много исписанных от руки листов А4. Женщина их перебирает, что-то записывает, потом долго-долго смотрит в окно, наконец, забирается на верхнюю боковую полку и спит до самого вечера. Вечером ест кашу, пьёт чай из кружки с надписью «Любимой бабушке», и снова ложится спать. В перерыве успевает рассказать мне историю одной из множества семей Ермаковых из Свердловской области с 1902 по 2017 год.
Ермаковых на Урале полно – фамилия идет от завоеваний Ермака. В архиве Лилия нашла сведения об артиллеристе, наводчике и водителе с фамилией Ермаков в одном полку. Искала она место гибели своего деда – он пал в 1942 году где-то под Воронежем.
– Я деда нашла в архиве, теперь вот пытаюсь все это переварить, – говорит она и сдерживает слезы.
Лилия из Екатеринбурга, работает на Уралмаше. На информацию о своём деде 1902 года рождения случайно наткнулась в 90-х – в библиотеке открыла «Книгу памяти». В 2002 году пыталась искать снова. Семья меняла фамилию, думали, что дед погиб на Ленинградском фронте. Наконец, какую-то информацию удалось найти в военкомате по месту призыва.
– Такое ощущение, что в военкомате не хотят, чтобы кто-то что-то искал. Неповоротливое все очень, – говорит Лилия.
В Москву, а потом в ЦАМО– центральный архив министерства обороны в Подольске, – Лилия приехала из Екатеринбурга на один день – рано утром в Москву, потом отправилась в Подольск и уже в 23.45 села на обратный поезд.
– Обычно надо заказывать дело, и тебе его несколько дней спустя приносят, в железном ящике. А тут пошли навстречу, сразу принесли, – говорит Лилия и к концу истории уже не сдерживает слезы. – Я там просидела весь день, до пяти часов. Все перебирала, что успела выписать – сделала выписки. Это очень тяжело осознать, сколько смертей там. И в голове отчего-то крутится постоянно вой вдовы. Именно вой.
Я говорю, что у меня тоже прадед пропал безвести, а прабабушка лежит где-то в братской могиле на небольшой станции в Смоленской области. Но в нашей семье об этом не рассказывали.
– Потому что об этом тяжело говорить было, – говорит Лилия. – Может быть, с годами, когда память уйдёт в землю, мысли погибших передадутся будущим поколениям и все будут найдены.
И мне впервые это становится понятно. В Екатеринбурге женщина выходит. На боковушке остаётся мужчина, который сел в Балезино, едет в Иркутск проверять глаз – выбил гаечным ключом на работе.
— В понедельник все сделаю, может на вторник на чартер успею из Иркутска, – говорит он, окая. – Сетчатку мне сделали, теперь вот хрусталик должны ставить, зрачок восстановить.
У него один глаз полуприкрыт, мужчина тоже спит всю дорогу. Работает вахтовиком – мотается в Иркутск на нефтедобычу, месяц работает, месяц отдыхает. Едет, довольный – взял билет на боковушку за полцены. Ещё половину, может, оплатит контора.
Новосибирск
Ночью в Новосибирске -9. Холодно. Среднерусская суровая зима. Начинают отваливаться первые дембеля.
С одним разговорились у туалета – там розетка и свет для чтения, и все заскакивают на пару слов: охота же поговорить с тем, кто шесть дней едет на поезде, проверить – вменяемый, или нет?
Росгвардейцы или, как они сами себя называют – путинские войска в синей или зеленой пиксельной форме, возвращаются из Подмосковья. Служба непростая – муштруют крепко, иной раз не спят по несколько суток, казармы переполнены, на всю роту два утюга, погладить вещи не успевают. А зарплата,
если оставаться на контракт, даже для Москвы низкая. Но, наконец-то, «закончился этот п....»:
– Я в 30 километрах от Красноярска живу. Наверное, в ППС пойду, там хоть какая-то стабильность. И потом вышку получать – хочу в уголовный розыск, – гордо и смущенно делится широкоплечий дембель.
Одобрительно киваю. Дембель прощается, ныряет перекурить в сортир.
Утром в Ачинске теряем первого бойца из нашего вагона. Встретили его очень мило (это по оценке школьниц). Родственники, папы, мамы, подруга, подруга подруги, которая, кажется, обрадовалась больше всех – пляски, крики, слезы, поцелуи взасос, фотографии на крутой фотоаппарат со здоровенной зачем-то вспышкой, поцелуи крепкие материнские, видео на видеокамеру и, конечно же, воздушные шары, куда же без них.
– Задолбал этот поезд вонючий. Ещё обратно два дня, блин, ехать!
Это десятиклассница-баскетболистка проснулась, спрыгивает с верхней полки – вначале ворчливая, а потом разговорчивая и весёлая. Даже бойкая. Умылась, возвращается с эмоциями наперевес, косы в разные стороны, волосы чуть топорщатся раздолбайски:
– Представляешь, – шепчет подруге – это она про вахтера. – Там дяденька пришел, встал в очередь и передо мной залез. Без футбо-о-лки, в подштанниках одних, трусы торчат.
Баскетболистка из далёкого (для меня) Нефтеюганска в ХМАО. Был ли я в Нефтеюганске? «Не был», – говорю, – «И нечего там делать», – отвечает она.
Их с 1 сентября уже учат сдавать тесты – полгода ЕГЭ, ЕГЭ, ЕГЭ. И это пока десятый класс.
Десятиклассница думает, куда пойти учиться. Нравится спорт, но в тренеры неохота. Шутит – либо в «Дом 2», либо в армию. Журналистика – тоже не то. Она потом долго удивляется, на кой черт я 6 (шесть!) дней еду в поезде?
– Ты бы поехала 6 дней в поезде? – троллит она то ли меня, то ли подругу.
– Нет, – отвечает подруга. – Я что, дура?
Девчонки смущенно хихикают, косятся извиняюще.
– Не пойму, – говорит баскетболистка в конце, – зачем взрослеть в 16 лет?
Школьницы вышли в Красноярске и забрали с собой жизнерадостность и бурлящую эмоциями, смехом молодость. Сошла и половина солдат с их бесконечными и простыми, как слово «млин», матюгами и карточными фокусами.
На красноярской платформе крепкий такой мороз. Даю краба вахтовикам. Мужики едут на Юрубчено-Тахомское месторождение. Женя из Красноярска и Казихан из Дагестана, который живет в Радужном, взвалив здоровенные тюки на спину и сигареты в губы, тоже уходят. На север.