«Лес рубят — щепки летят», - эту пословицу вспоминают многие из тех, кто был репрессирован в сталинские времена. Данной формулой люди, избежавшие участи жертв, зачастую объясняли государственный террор в нашей стране. Сталкиваясь с конкретными случаями несправедливых, надуманных приговоров в отношении знакомых, они утешали себя мыслью, что в целом всё же шла необходимая борьба с врагами советского общества.
Записки Ольги Адамовой-Слиозберг, написанные в течение многолетнего заключения, не раз зарытые в землю в бутылках и снова вырытые, стали произведением одной из «щепок». О дневнике своем, вышедшем к читателю в годы перестройки под названием «Путь», автор, потерявшая с арестом в 1936 году мужа, доцента университета (умер в заключении), расставшаяся с двумя малолетними детьми на долгих два десятилетия, не видевшая больше родителей, пишет: «Я иногда думаю, что же было самое значительное в моей жизни? До ареста у меня была стандартная жизнь беспартийной интеллигентной советской женщины. Я не отличалась особой активностью в общественных делах, добросовестно работала. Основные интересы были в кругу моей семьи. И вот, когда жизнь моя была разрушена, во мне пробудилось страстное желание бороться с несправедливостью, так уродующей любимую мною жизнь. Я решила выжить, донести до людей всё, что узнала за тюремной решёткой… Это лучшее, что я сделала в жизни».
Взяли её сразу по окончании съезда стахановцев щетинно-щёточной промышленности, где она являлась секретарём. Пока длился четырёхчасовой обыск, Ольга приводила в порядок материалы: «Я не могла всерьёз осознать, что жизнь моя кончена, и я боялась думать о том, что у меня отнимают детей». Вряд ли в НКВД кого-то интересовало, что на съезде выяснилось — в Ташкенте изобретают машину, которая уже десять лет работает в Невеле…
Как подавляющее большинство политических арестантов поначалу Ольга восприняла собственную ситуацию как чудовищную ошибку. Ей было жутковато среди «настоящих» преступников и казалось, что любой следователь сразу всё выяснит. Однако следствие кончилось тем, что она была «разоблачена». «И свет не пощадил, и Бог не спас». Вспоминая человека, который доказывал её преступления, Адамова пишет: «Где-то он живёт. И я думаю, его даже совесть не тревожит — ведь он «выполнял свой долг». Добавлю, что таких «героев невидимого фронта» был легион. Но что-то не слышно их голоса — никто не написал воспоминаний о нелёгком труде разоблачения врагов народа, о заслуженных наградах от сталинского государства. Или, может быть, голоса эти скромно и анонимно утонули в хоре славословящих «великую эпоху» и «великого вождя»?
В «Пути» эпизодами проходят судьбы несчастных, попавших в жернова системы.
Старуху Пинсон обвинили в причастности к террористической организации, и она возмущалась: «Я хотела убить Кагановича! Вы можете себе представить? Когда я курицу не могу убить, так я могу убивать Кагановича!».
Непрерывно плакавшая и кричавшая женщина, не способная вынести муки расставания с девятилетним сыном-инвалидом, чьей виной стал муж-троцкист. Вообще, почти все арестованные женщины являлись матерями, и надзирателям не раз приходилось растаскивать бьющихся в истерике: «Лёвочка мой, Лёвочка! Мой Юра, Юра мой! Ирочка моя! Мой Мишенька!...».
Аню Бублик, студентку института иностранных языков, приехавшую в СССР из Харбина, арестовали по подозрению в шпионаже и дали 10 лет лагерей. На Соловках за отчаянный непокорный характер её посадили на 20 дней в карцер, двухметровый бетонный мешок с залитым водой полом, после чего у неё открылось горловое кровотечение, и вскоре она умерла в больнице. Девушке был двадцать один год.
Старуха ткачиха Никитина была старым членом партии, получившей десять лет за то, что выступила на собрании: «Говорите, все предатели. Что же Ленин-то, совсем без глаз был, не видел людей, которые вокруг него жили?».
Вера Локкерман была арестована с оружием в руках на краснопресненской баррикаде в 1905 году. Ей тогда было 15 лет, и по возрасту она отделалась ссылкой в Сибирь. В советские годы политикой не занималась. На свою беду, она имела прекрасную комнату в трехкомнатной квартире, где две другие занимал работник МГБ. В обвинительном заключении Веры Самойловны в конце 40-х было написано: «Занималась антисоветской деятельностью с 1905 года».
Десятки, сотни подобных историй в изложении лишь одного очевидца.
По мнению автора, тяжелее всего в тюрьме приходилось коммунистам. Они продолжали уверять себя, что Сталин ничего не знает о произволе. Без конца писали ему письма, что никогда не критиковали решения и действия партии. И в заключении они яростно отстаивали правоту праоохранительных органов и суда. Они словно запретили себе думать и анализировать. Ольга Адамова-Слиозберг испытывала к этому добровольному рабству ума глубокое отвращение. Время милосердно. Ей не пришлось увидеть мириады сходных типов нашего времени. Уже после того, как общим достоянием стали списки «Мемориала», произведения Солженицына, Шаламова, Волкова, Домбровского и др., множество краеведческих исследований энтузиастов на местах. Но никакие свидетельства, ничьи чужие и иногда даже собственные страдания не могут пробудить в таких людях живые мысли и чувства.
Самое первое, что бросилось Ольге в глаза после освобождения — это «скелет в шкафу», который сидел в каждом свободном человеке и разъедал его душу своим тлетворным дыханием. Люди внушили себе, что не должны ничего делать, говорить, думать по поводу массовых репрессий. Что эти явления вне пределов их понимания. Они заперли эту комнату мозга. «Вы старались забыть о нём, но он был, и вы перестали верить в справедливость, перестали верить словам и речам, которые вы слышали и произносили сами. Скелет в шкафу был, и вы о нём знали». Пожалуй, здесь содержится важнейшая идея для установления причин краха советского общества. Парадоксально, но вместе с индустриализацией, техническими и технологическими прорывами, обеспечиваемыми мобилизационным курсом, не считавшимся с ценой в тысячи и тысячи искалеченных судеб, закладывались предпосылки будущей государственной катастрофы. В обществе произошёл духовный надлом, впоследствии вылившийся в отрицание всяких заслуг социализма. Это тяжёлый урок для нашей страны, в том числе предостережение для современного поколения. Нельзя подавлением создать ничего прочного. Однако кто хочет учиться на ошибках собственной истории?
Тема покаяния, возникшая в годы гласности, была затем осмеяна и опорочена. К сегодняшнему дню фигура Сталина стала наиболее почитаемой в российском народе. Так трудно оказалось признаться даже в частице вины, что лежала на каждом за расстрелы и мученические пытки соотечественников в лагерной каторге. Проще забыть, не вспоминать хвалебные оды вождю, поднятые руки за смертную казнь, торжество ненависти, «тройки», подвалы Лубянки и Бутырки, советские концлагеря. Как-то не вяжется с навязываемым сверху отлакированно-ликующим патриотизмом, единственной нашей идеологией.
Куска лишь хлеба он просил,
И взор являл живую муку…
И кто-то камень положил
В его протянутую руку.
Однако без честного взгляда на свою историю вряд ли удастся свернуть с трагичной спирали, которая регулярно забрасывает Россию в пучину реакции и мракобесия. Неужто всё так и будет актуально: «Если меня обвинят в том, что я украл колокола Нотр-Дама и ношу их в жилетном кармане, я прежде перейду границу, а потом буду оправдываться» (Г.Гейне)?