8. Знание и вера не созидающие, а значит умерщвляющие. Знания нейтрального, знания самого по себе быть не может. Веры так же нейтральной быть не может. Потому что вера - это жертва, как наука - это жертва Богу. 

9. Палама уверен, что вера - это жертва Богу, на счет науки он не хочет думать в этом направлении, а зря. Потому что, что бы мы не делали, мы творим жертву Богу. Нам кажется, что мы можем распылятся, мы можем растрачиваться, жертвы неся всему чему угодно, но только не Богу. Это не так. Мы своим бытием творим жертву. Мы жертвуем единственным возможным, единственным чем в реалии обладаем, мы жертвуем собственной жизнью. Остальное нам не подвластно, а вот нашим временем, своей судьбой мы полновластны в своем распоряжении. Но кому мы еще может отнести нашу жизнь как жертву, как не Богу? 

10. Вера сама по себе быть не может, как и знание само по себе быть не может, хотят этот тезис Палама декларирует. Но давайте заглянем в свою жертву. Кому мы можем нести свою жизнь? Был такой тезис о несении своей жизни потомкам. Временный отдает все временному и что дальше. Куда нашу жертву понесут наши потомки? Своим потомка? А нужна ли она будет им? Культурный стыд охватывает нас перед посланиям, которые адресованы из прошлого довольно близкого, всего-то 50 лет назад. Комсомольцы 1965 года пишут комсомольцам 2017, а их нет. А мы как-будто подглядываем в это послание посланное не нам. 

11. Мы не может нести жертву своей жизни тому, чего не просто не знаем, а что невозможно даже предположить на 50 лет потом. Жертву определяет цель. Жертва без цели брошена в бездну. Но мы жертвуем лишь то, что дано нам один раз и не случится более. Это не просто ценность - это единственная наша ценность. Неповторимая наша ценность, ценность раз и на всегда. Так кому мы можем ее нести? Абстракции? Мифу? Сказке? Собственной иллюзии? 

12. Но вера, как и наука сама по себе уже жертва, она уже сама выбрала свою цель. Мы только оказываемся в области этого, как цель сама собой разумеется. Потому что вера, как и наука - это разговор про "как?". Вера и наука - это "как?" и Бог - это не про "куда?", а про "как?". Мы можем веру сделать так, что она будет умерщвлять, а не созидать. Мы можем науку сделать так, что она будет умерщвлять, а не созидать. 

13. Умерщвлять - это значит по форму жертва против жертвы. Когда мы на вопрос "как?" не отвечаем словом вечным, а отвечаем сиюминутным и тогда Бог исчезает из веры, как он исчезает в науке, когда мы порабощаемся прагматизмом науки, ради прагматизма. Жертва против жертвы. 

14. С вечным сложно, его здесь и сейчас ни как не нащупаешь, ни переживанием, ни разумом, но Палама находит путь, он предлагает "предвечное". Ощутить вечность здесь и сейчас. Не прагматичное, не комфортное, не сытное и довольное, не это, а ощутить предвечное, которое откликается и на прошлое и на сейчас и на будущее. Мы одну вещь чувствует всегда очень четко и она где-то в области предвечности раскрывается. Это рождение и смерть. В этот момент мы соприкасаемся с тем, что родило нас и с тем, что продолжит нас. Это реально предвечное и нащупать его в науке или в вере единственно возможное ощущение нужности жертвы собственной жизни. 

15. А наука как фрагмент, как и вера. Некий второй свет, не основной, а тот который надо поддерживать, пока солнце не взошло, что бы в пещере было не так страшно. 

16. Но тут надо понять, что жертва требует еще большей жертвы в конце концов. Если мы хотим вырваться из этой фрагментарности, выйти из уютного дома или пещеры, оторваться от теплого камина, что бы встретить настоящий рассвет, то нам нужна большая жертва, еще и еще большая. Жертва, которая, увы, в конце концов победит самого Бога и сольется с ним. Т.е. от нас требуется в науке не просто положить один фрагментарный кирпичик, а положить его еще чуть выше, но не просто выше, а там внутри должно быть заложено желание большой жертвы побеждающей и наполняющей его во всей полноте. Если этого переживания не будет в рациональном - науки не случится во всей ее силе, как не случается настоящей веры. 

17. В этой иерархии жертв вскрывается бессилие разума перед вечностью Бога, но это бессилие впускает науку в ту область, которую я бы назвал наднаукой, наукой преодолевшей собственную сакрализацию, собственную фрагментарность и собственную глупость. Точно так же как это происходит в походе за истинной верой.

Оригинал