Когда я первый раз в жизни надумал жениться, еще существовал Советский Союз, а в этом Советском Союзе - его столица Москва, а там, неподалеку от Кремля - гостиница «Россия». Это было огромное квадратное здание белого цвета, брежневской архитектуры - неказистой, но для советского быта вполне-таки представительной и даже почти шикарной.
В том непонятном случае, если вы никогда не бывали в Москве, вы можете себе представить эту гостиницу по бессмертному фильму «Мимино» - и эти гостиничные номера, и этот классический советский ресторан, и застекленное фойе по европейской моде позапрошлых десятилетий.
Кстати, когда я впервые рискнул жениться, была примерно такая же погода как в фильме - снег хлопьями, морозец, и снующие туда-сюда москвичи и гости столицы в дубленках и меховых шапках.
Речь же идет о гостинице потому, что я решил обсудить свою женитьбу с отцом, ради чего он прилетел в Москву, организовав себе командировку в министерство (это был обычный способ путешествий для чиновников средней руки, каковым и был тогда мой папа). А поселился он именно в «России».
План был таков: мы с моей будущей женой Зерой и с папой встречались на платформе метро «Площадь Революции», после чего должны были отправиться к нему в гостиницу обсуждать наше с Зерой будущее житьё-бытьё.
В назначенный вечерний час я приехал на «Площадь Революции», где сразу увидел папу, в дубленке и меховой шапке, с большим командировочным портфелем в руке. Папа прохаживался вдоль станции и осматривал бронзовых матросов и рабочих с начищенными маузерами в руках.
Надо заметить, что у Зеры была такая особенность - она иногда сильно опаздывала. Я по молодости сам опоздал минут на пятнадцать, а еще через полчаса ожидания мы с папой совместно смогли убедиться в том, что некоторые бронзовые фигуры рабочих и солдат повторяются на станции по три, а то и по четыре раза. В какой-то момент папа повернулся ко мне и веско сказал - «Ну, пошли. Хватит маяться». И мы отправились в гостиницу без Зеры.
Когда, скрипя веселым новогодним снегом, мы подходили к «России», отец спросил, есть ли у меня паспорт. Может быть вы не знаете, но тогда москвичи и гости столицы не носили с собой паспортов, поскольку было незачем. А всё дело в том, пояснил папа, что после страшного пожара семьдесят какого-то года, в котором сгорело несколько делегатов съезда КПСС, в «России» была введена пропускная система, и каждый жилец должен был «оформлять» своего гостя.
У меня была только зачетная книжка студента МГУ. Папа подал свой паспорт вместе с моей зачетной книжкой, а туда вложил трехрублёвую бумажку, и «вопрос был решен».
Мы поднялись в лифте на наш этаж и долго-долго шли по коридору, застеленному красной ковровой дорожкой. Поскольку папа был инженер-архитектор, он внимательно осматривал интерьер, и посетовал, что здесь неправильная, пожароопасная отделка, видимо кто-то сэкономил на материалах.
Должность у папы была всего лишь «уровня горисполкома», и он остановился в скромном двухместном номере.
Когда мы вошли, его сосед, ярко выраженной восточной внешности, полулежал на своей кровати в красивой полосатой пижаме и с явным удовольствием смотрел по телевизору передачу «Песня-1986».
Я только прошу мне поверить, но первое что сказал мой скептически настроенный папа, войдя в номер - «Вот эти телевизоры «Горизонт», они часто взрываются».
Сосед по номеру гостеприимно с нами поздоровался, а папа стал доставать из большого портфеля его содержимое - половину батона нарядной розовой колбасы, два больших свежих огурца, буханку хлеба и бутылку «Пшеничной». Папа, вопреки нерушимой советской традиции, не предложил соседу выпивать с нами на троих, - дав понять, что у нас будет свой разговор. Сосед не был разочарован, он продолжал смотреть передачу, но видимо из добрососедства спросил:
- Витя, а ты кем работаешь?
- В строительной сфере - буркнул папа, нарезая колбасу.
- Поедем к нам в Ташкент, я тебя в бригаду возьму!
- Квалификации не хватит, - отшутился папа.
Он не сказал узбекскому гостю столицы ни то, что сам родился и вырос в Ташкенте, ни то, что по работе занимается архитектурно-строительным контролем, проверяя работу целых строительно-монтажных управлений и трестов.
У нас действительно был «свой разговор».
Мы сели за стол напротив друг друга, в белых рубашках и галстуках (готовясь к встрече я у кого-то в общежитии позаимствовал галстук, потому что знал, что сам папа будет с иголочки - это всегда был его стиль).
И вот отец плеснул водки в гостиничные стаканы, но мы даже не успели выпить…
Вдруг погас свет. Мы погрузились в полную темноту. Выключился и телевизор, на полуслове какой-то бравурной песни. Папа наклонился к окну и отдернул тяжелую занавеску, чтобы стало хоть что-то видно. Окно номера выходило во внутренний двор гостиницы.
И тогда мы увидели, что откуда-то снизу поднимается дым вперемешку с языками пламени!
Пожар! (впоследствии мы, конечно же узнаем, что двумя этажами ниже взорвался телевизор «Горизонт», который кто-то, уходя, оставил включенным)
Дальнейшее происходило как в фильме, запущенном с большим ускорением.
Сначала мигнуло тусклое, видимо пожарное, освещение, и тут же опять погасло. В коридоре были слышны панические шаги, а потом зашуршала радиоточка, кто-то откашлялся и из динамика раздались слова, что-то вроде «Дорогие товарищи, сохраняйте спокойствие, не выходите из номеров и ждите прибытия пожарных». Это объявление стало повторяться по кругу, нагнетая тоскливое, безысходное настроение.
В темноте раздался уверенный голос папы: «Никого ждать не будем. Сейчас по коридорам вместе с дымом распространяется особый газ, без цвета и запаха, я знаю эти материалы. Человек отравляется незаметно, это основная причина смертности при таких пожарах» Он наощупь в темноте сунул мне два полотенца, и отправил в ванную, чтобы я их намочил, а сам стал в темноте крутить диск телефона («Первое, что нужно делать - вызывать пожарных, даже если ты думаешь, что кто-то уже взывал, - а потом всё остальное» - это я знал от папы с детства).
Пока я в темноте мочил полотенца, отец что-то быстро сказал по телефону, потом взял портфель, свою дубленку и мою куртку и я натолкнулся на него, выходя из ванной комнаты. «Ложись!» - сказал он, сунув мне куртку - «Угарный газ и дым поднимаются кверху, а так ты не отравишься и что-то увидишь».
Он поручил мне выползти в коридор, и посмотреть, не видно ли где-то света. Свет был виден в левом конце коридора, то есть не там, откуда мы пришли в номер. «Все правильно, это запасной выход» - сказал папа, и мы на коленках в кромешной темноте двинулись на свет. Уже когда мы приближались к полоске света под запасной дверью, мы услышали, что в холле, в котором мы оказались, кто-то есть.
- Эй, кто там! - крикнул папа.
- Буфет! - откликнулся дрожащий, сдавленный женский голос.
- Идите на голос!
- Не могу! У меня материальные ценности!
- Идите сюда! Это приказ! - папа «включил» начальственный баритон, ведь когда-то он работал и прорабом тоже.
Через секунду к нам присоединилась очень даже симпатичная буфетчица, а мы вышли на площадку пожарной лестницы, где горел свет, и работал лифт, и позади остались тоскливые призывы никуда не выходить, темнота и запах гари...И вдруг папа тревожно спросил:
- Узбек! Где узбек?
А про соседа-то мы и забыли!!!
- Ползи назад, крикни ему. Только дыши через полотенце и не задерживайся.
И вот я полз назад, дыша через почти сухое полотенце, пытаясь в темноте определить, где же двери нашего номера, и глупо размышляя, как мне обратиться к соседу: «Эй, товарищ?! Гражданин сосед?! Узбек, в конце концов!?»
Я толкнул какую-то дверь, и уж не помню, что именно я кричал, но никто не отозвался. Всё последующее время я с ужасом думал, что наверное открыл не ту дверь. А если даже не ту, почему там было открыто, но никто отозвался?
С этими мыслями я вернулся назад, к свету, буфетчица конечно уже убежала, а папа вызвал служебный лифт и держал ногой дверь. Когда мы спустились вниз, оказалось, что лифт приходит аккурат в гардероб ресторана.
…И что же мы увидели? Из зала доносилась громкая утробная музыка, гардеробщики принимали и выдавали пальто, с сахарной улыбкой выдавая номерки и принимая чаевые. Казалось, что вот-вот сюда войдут Валико Мизандари и Рубен Хачикян с гигантской автомобильной покрышкой. Мы стояли в наших белых рубашках с галстуками, с верхней одеждой в руках и щурились под ослепительным, как нам казалось, светом. Без единой монтажной склейки "Мимино" превратился в "Титаник".
Оглядевшись, папа решительно двинулся в фойе, я семенил за ним. Папа подошел к администратору и негромко сказал - «Вы вообще знаете, что гостиница горит?». Администратор наклонился к отцу: «Знаем. Пожарные уже подъезжают. Не создавайте паники, выйдите пока на улицу»
Когда мы вышли на улицу, вдоль крыльца как на параде уже разворачивались ярко-красные, начищенные пожарные машины. Их было не пять и не десять, их было ОЧЕНЬ МНОГО.
Из некоторых машин бежали пожарные с длинными шлангами, кто-то был с инструментами и какими-то лестницами, а потом мы увидели, что некоторые пожарные несут носилки. Когда они ворвались в вестибюль, многие были удивлены…
Как я уже сказал, все происходило очень быстро, - с того момента как у нас в номере погас свет, прошло может быть десять минут, и я уже в пять раз дольше пишу эти строчки, чем происходили описанные тут события.
* * *
В итоге, как говорят, выгорело всего два или три номера и кусок коридора, и я даже не знаю достоверно, были ли жертвы. Вроде бы кто-то в панике выбросился из окна и разбился, - не знаю.Вскоре во всей гостинице опять включили освещение, отменили тревогу, я за это время под недовольным взглядом отца успел выкурить, может быть, одну или две сигареты, и мы почти не замерзли.
Мы опять поднялись наверх в обычном, парадном лифте, и долго шли по мягкой ковровой дорожке в номер.
И что вы думаете? Когда мы распахнули дверь, нас как родных, встречал круглолицый, узкоглазый сосед в полосатой пижаме! Оказывается, когда мы ушли, он немного побегал по коридору (и я поэтому его не застал). Но он в темноте не нашел лифта, испугался и вернулся в номер, перегнулся через подоконник и всё время дышал воздухом, смешанным с дымом с нижнего этажа. Его и без того смуглое лицо было слегка подкопчено гарью, но светилось радостью и улыбкой.
Отец же бросил дубленку на кровать, сел за наш сервированный стол и поднял стакан, в котором так и оставалась налитой водка.
- Ну, так о чем мы говорили?…
p.s. Вчера нашей с Зерой дочери исполнилось 30 лет. Логично, что рассказ посвящается ей.