ЗРЯ Леонид пытается облечь строфы в форму сонета. Каждые 14 строк «твёрдой формы» должны быть законченным произведением значительного смысла. А тут – проходные констатации с вялой претензией на философичность. Жаль, нет в живых Гани Газизова – марийского поэта, посвятившего сонету 30 лет, автора около 400 14-стиший в трёх венках. Пренебрежением, легкомыслием новоявленного «коллеги» он был бы уязвлён куда сильнее меня и, полагаю, на сей счёт высказался б покрепче.
И немного о пользе для любого автора иметь надёжного литературного редактора. Осознанно подчинять ошибки замыленного взгляда и нехватку специфических знаний благоприятному, целительному перу умного профессионала. Будь у книги «Надеюсь образом чудесным...» авторитетный в глазах автора редактор, не было б «исчезновения» необходимых по правилам языка знаков препинания, перескакивания – в пределах одного стиха – с одного стихотворного размера на другой, местами – закавыченных заголовков...
Кроме орфографических («иссиня-синих» без дефиса и др.) избежали бы и стилистических погрешностей. Некоторые лишь заставят улыбнуться, иные привносят нежелательную двусмысленность, а то устремляются уже к высотам оксюморона. Вот примеры и того, и другого, и третьего:
«Танин в крови играет перцем».
«Он всё же для науки ради».
«Пепел свинцовый покрасил седые виски».
«Любит русская берёзка
Сладким соком опьянять
И, заняв у ёлки воска,
В свой напиток добавлять...
Убегайте без оглядки
От берёз пьянящих впредь».
«А ветер на безоблачном просторе
Готовил судьбоносный реверанс».
«И настоящее – терзания и муки,
Уныние и пятая печать».
«А также прочие подарки
Волшебным образом народу
За ратный подвиг поднести».
«У людей надежды тлеют,
Не дай Бог, когда-нибудь
Медицина их сумеет
В строй здоровыми вернуть».
«Предмет моих ночных мучений
На этот раз – Филипп Камин».
(Предприятие в Европе с идентичным названием построено в 1961 году. Объект интереса автора стиха – Филипп Комин, живший 500 лет назад)
«Затем поедем в дом казённый...»
(Праздновать День республики! – Г.П.)
«Детройт построили в Калуге
Какие, право_ молодцы!»
(Детройт – самый депрессивный «город-призрак» США, став-
ший символом экономического банкротства ; население со-
кратилось с 1,8 млн. чел. до 710 тыс. человек)
Читая это, невольно возвращался к моим мыслям о придворном поэте. Будь он – всё бы или списалось на его бедную голову, или ошибок было меньше.
* * *
МОИХ черновых записей о двух разбираемых альбомах со стихами хватило бы ещё примерно на десяток страниц статьи. Но довольно, пожалуй. Одно остаётся пожелать: хорошо бы, чтоб заинтересованный читатель открыл книгу Леонида Маркелова после чтения моей статьи. Тогда он, во-первых, не только полистает её ради «картинок», но вероятнее всего захочет почитать и даже вчитаться, что для поэтических текстов особенно важно. Думаю, в том занятии прибавится и доброжелательности к автору, и понимания им сочинённого.
Что касается стихов Саши Лошаковой, то её «Приветер» в руки вам взять не суждено (потому и не помечал её стихи ссылками на соответствующие страницы). Своим экземпляром я слишком дорожу. А первый из двух напечатанных – у автора и нужен ещё больше.
Хотя трудности могут возникнуть с приобретением и первой книги. Человек, давший мне на время свой экземпляр «Надеюсь...», купил её за 5000 рублей. Это больше половины моей пенсии. Ни один российской поэт из первой десятки ни одну из своих книг так дорого не оценивал. И сей факт – последний из красноречивых, коих немало в предложенной статье, характеризующих нашего свежеиспечённого пиита.
Герман ПИРОГОВ.
18 марта 2014 года.
ПОСТСКРИПТУМ:
Привязалась ко мне первая строка из «Бессонницы» – «Свободный ветер Баден-Бадена...», требовала продолжения. Без этого оставалось чувство недосказанности, недовыполненного долга – того самого долга поэта, к чему взывает один из наших авторов тремя своими строками, которые я счёл достойными служить эпиграфом к статье.
...Соединяя высокое и низкое, я писал, то и дело улыбаясь, поэтический текст, похожий на добродушную пародию и подспудно думал: нет, нельзя нам, поэтам, ежесекундно ощущать себя выразителями и исполнителями божественной миссии. От этого мы начинаем выглядеть смешными.
* * *
Свободный ветер Баден-Бадена,
твоя взволнованная речь,
хотя темна, но так старательна,
что не даёт ни сесть, ни лечь.
ЧтО сон крадёт, спросить бы... Не с кого.
Чу, тень в аллее... Чья на вид?
Когда анфас – то Достоевского,
а со спины – так Леонид.
Вослед крадётся кто-то. Кажется,
Лоренцо Медичи... Комин!
Я задрожал и начал каяться –
но только «чур!» меня. Аминь!
А ночь взялась смущать плутархами...
Хотел Блаженный Августин
своими странными подарками
меня умаслить: «Ты один?»
Вдруг Ницше с шёпотом ругательным,
пугая бляхой от ремня,
зачем-то пальцем указательным
стал тыкать в бледного меня.
...Не надо мне, не надо Бисмарка!
Явись, спаси же, Горчаков!
И он мелькнул – не стало изверга.
Маккиавелли был таков.
Пошли хотя бы человечные:
Толстой там, Гоголь... О, Иван!
Великим слал поклоны встречные.
Прилёг тихонько на диван.
И вмиг, бесясь, уже тиранами
взъярились тени за окном,
да всё тирадами, тирадами...
И всё о власти, об одном.
Свобода тут не избирательна:
вступать бы лишь со всеми в связь...
Бежать! Пешком бежать из Бадена,
и не наутро – а сейчас,
шепча молитвы и крестясь.