ПОРА переходить к тому, что я эстетически предвкушал с самого начала, – ко второй части книги «Надеюсь образом чудесным...», где, хотя местами вновь знакомые следы, существенную роль играют уже иные слог и музыка, восторг и печаль, страдания и прозрения. Даже внутренние возрождения лирического героя – другого рода, через крушения и раскаяния. Важней всего – поэзия присутствует. Да, тема любви – к женщине и природе – сильно исхожена, найти в ней что-то совсем уж индивидуальное начинающему поэту почти невозможно, хотя всегда остаётся это «почти», позволяющее надеяться. Зато небывалая, часто неконтролируемая искренность чувств и переживаний делает стих более цельным, экспрессивным, уплотняет текст и, возжелав образы, являет полноценные строфы. Отмечу и другое:  именно в любовной лирике человек открывается внешнему миру до острого ощущения полной обнажённости. 
И у Маркелова в этих стихах много личного – того, что любопытствующему обывателю в общих чертах, допускаю, «известно». Не будь автор публичным человеком, занимающим довольно значительный государственный пост, не упустил бы возможности проявить, но лишь во благо, мои специальные  знания (в конце 70-х – начале 80-х гг. я под патронажем бывшего декана факультета журналистики Казанского университета  Ф. А. Агзамова писал кандидатскую диссертацию по проблемам внутрисемейных отношений). Но из этических соображений в данном случае не вправе этого делать. Продолжим говорить исключительно о поэзии и поэтах.
В первой части текста книги обратил внимание на пятую строку, очень неожиданную для контекста:
 «...Лечь на диван и всё забыть,
За женщинами волочиться,
Прогулки, белое вино,
Писать стихи, смотреть в окно,
В жену попробовать влюбиться.
Но (!–Г.П.) с предначертанной дороги 
без Божьей воли не сойти –
Иного просто нет пути.
(Стр. 100)
Прочитал, и как-то неуютно мне стало от столь странного, нелогичного противопоставления. Но дальнейший текст отвлёк, поглотив внимание.
Стихи о любви читаются с особым удовольствием. Они, как правило, волнуют всех. Хотя – и в этом я глубоко убеждён – чувство любви в её полной глубине и силе посещает далеко не каждого землянина. (По молодости я даже написал что-то вроде эссе, в котором признавал мудрость Бога, среди прочего, и в том, что губительной страстью-любовью он большинства людей не награждает и тем самым спасает человечество от множества довременных потерь). Тот же, кто удостоился, знает о любви много всего такого, что вовсе не романтично, не безоблачно, нередко – опасно. Неразделённая любовь, измена, охлаждение чувств – всё это источники мучительных страданий, когда человек оказывается в состоянии потери всякой жизненной опоры, по сути на волосок от гибели. 
Переживаемое затмение может, среди прочего, привести и к мизантропическому умозаключению, спроецированному на всех представителей противоположного пола вообще:
«Поверить женщине – ошибка,
А полюбить – уйти в наркоз».
(Стр. 197)
«Чем приятней у женщины внешность,
Тем душа у неё холодней». 
(Стр. 198)
И всё же именно  в состоянии «невесомости» попытки спастись стихами часто рождают настоящие поэтические строки. Слишком много сил и всего другого концентрируются в одной точке приложения человеческих способностей. При том острота чувствований бывает направлена не обязательно лишь на объект переживаний.  Она позволяет нежданно заметить, оценить красоту обыденного, повседневного.  Вот лирический герой в хороший тёплый день увидел:
«Красный виноград опутал
Стены дома, как паук...»
И на этой тёплой эмоциональной волне пишутся пять весьма приличных строф, последняя из которых почти безупречна:
 «...И когда в садах Эдема
Ангел плёл себе венок,
Виноград на перья шлема
Завязался в узелок».
(Стр. 201) 
А тут автор (бывший военный – помощник прокурора), чьё состояние душевного тремора сублимировалось в кошмарный сон, просыпается в смятении и позднее переносит это на бумагу в образах, появление которых, в свете прежней деятельности написавшего, логично, хотя для более глубокой разработки темы заставило бы меня войти в более сложные пласты исследования: 
 «Нас ведут по дороге палящей,
Подгоняя армейским ремнём,
След звезды оставляя горящий
От пылающей боли огнём».
Стр. 192) 
И в те же дни (сужу по датам написания) он под действием остро понадобившегося комфорта любви готов восстать против едва ли не главной жизненной концепции – о власти, своём месте в ней. Обратите внимание на предположение, близкое к утверждению, что первейшей наградой Бога всякий полагает  в л а с т ь, хотя это не так:
«Что нам Творец даёт в награду?
Ответите: конечно, власть.
Я следую иному взгляду
И назову – любовь и страсть».
(Стр. 190)
Как пронзительны и одновременно по-детски растерянны признания в коротком восьмистрочном стихотворении «У меня украли счастье...»:
 «...Счастье – мой дворец блестящий
И хрустальные покои.
Я привык к нему, как к свету:
Наслаждался и лелеял.
Обернулся – счастья нету,
Ветер в миг его развеял».
(Стр. 187)
Под воздействием этого текста хоть сейчас пиши трактат о призрачности некоторых наших представлений о счастье. Вот, молодые люди, поверьте пятидесятилетнему мужчине с опытом: не дворец блестящий – счастье, даже гарантия благополучия не он – а живущая там любовь. (Не слишком ли пафосно сказал? Впрочем, не пафоснее того же автора в предыдущих четырёх стихотворных строк: «Что нам Творец...»).
Что бы ни говорили, но в который раз – из века в век, от поэта к поэту, от любви к любви – подтверждается истина: лучшее перо – перо, ведомое страстью. Оно более всего напитано образами:
«В ночном отражении на зеркале тёмных озёр
По млечной дороге несётся судьбы колесница...»
(Стр. 178)
«Наслаждаясь дыханием с юга,
Я умоюсь осенним дождём...
Дождь омоет небесным причастьем,
Сладкий вкус сохранив на губах».
(Стр. 174)
«Кружить над площадью Сан-Петро
В мотив стремительному ветру...»
(Стр. 176)
«Морозные тают на окнах узоры,
Взамен оставляя тоску и печаль».
(Стр. 179)
«Шёл корабль вдохновения
И внезапно сел на мель.
Я проснулся. Воскресенье.
Утро. Дождь стеной. Апрель».
(Стр. 185)
А вот, как в случае со строкой о Баден-Бадене, тоже многообещающее начало, которое, увы, не нашло такого же достойного продолжения, хотя могло ведь, могло:
 «Ты помнишь, как зелёная волна 
Жемчужной пеной берег украшала?..»
(Стр. 186)

ЛЮБОВНЫЕ  переживания, как известно, бывают чуть ли не во всяком возрасте. Неужели у нынешних двадцатилетних это происходит не так, как было у их пап и мам? Раз и у них, увы, случается «несчастная любовь», складываются прочие переживательные истории неудач. Времена круто изменились, и воспитание чувств (по Флоберу) проистекает куда стремительнее. Но готов биться об заклад, что ничего существенно нового в «таинстве» любви не возникает и не проявится. В этом Создатель непреклонен и матрицу менять не собирается. Вот и у нашей поэтессы всё – как в старые добрые времена:
Нет, оставайся, на улице темнота,
Ты проходи, телевизор себе включай...
К чёрту твою работу и рейс в Милан:
Там всё равно не бывает таких ночей...
Всё, ни хлопот, ни забот, ни твоих замут.
Ты оставайся, а я ухожу во двор:
Ночь и безудержный ливень меня поймут. 
Нет, лирическая героиня не всегда так тверда и так спокойна. Она может выплеснуть в лицо – и не минеральную воду из стакана – т а к о е... В общем, не хотел бы стать объектом вот этого обращения в четыре всего-то строки, которые запоминаются намертво:
А вы настоящий осёл и лось,
Так грубо судьбою моею вертите,
Да чтобы вам вальс танцевать пришлось
Под песню размером четыре четверти.