Пою я редко. И если начинаю петь, дети, отбросив страх и пиетет, в целях выживания орут из своих комнат: «Мать, заткнись!». Моё пение устрашает, отпугивает и оберегает от врагов. Оно сравнится разве что с криками сирен, мимо которых, трусливо поджав паруса, проплыл Одиссей, залив уши воском.
У меня нет ни голоса, ни слуха, но есть советское прошлое, в котором каждого пионера прошили звуковой картой «Советская песня» - и никакая перепрошивка не сбросит базовые настройки аппарата системы «Советский человек». Если случайно услышать на городском стилизованном празднике или в сбесившемся телевизоре советскую пионерскую песню, я спою ее, не приходя в сознание, от первой до последней буквы. В советских детей со школы заливали по самое горлышко все эти ладно скроенные пропагандистские рингтоны про ленин-партия-комсомол, въевшиеся в память, как застаревшая ржавчина – ни перекрасить, ни содрать.
А еще и сельская местность сыграла свою роковую роль в формировании певца-крикуна. Летом, когда в интернате были каникулы, я отправлялась на огородные работы в семью к отцу и его сварливой женушке Нине Сафроновне. Работала я проворно, как и сейчас. Могла за час выполнить дневную норму – и до вечера слонялась по полям. Любимые мои занятия на станции Касиновка были – обходить балки – такие овраги, поросшие бешеных расцветок цветами и обносить трассы, усаженные фруктовыми деревьями. В мае зрела шелковица, в июне черешня, а потом и неслось все подряд – от абрикосов и вишни до груш и заблудившихся персиков.
Все лето у меня были планы на эту трассу. И добираться до нее от нашей станции было не меньше часа пешодралом. Плейеров тогда не было, зато был звонкий пионерский голос, который, как праздник, всегда с тобой. И шли мы с этим праздником, оглушая всю наземную и подземную живность тех косогоров. Вот тут советский репертуар был как нельзя кстати. Пока от Касиновки до трассы дочешу – все, что хором припето – было по полям распылено, всех сусликов и жаворонков в коммунистический рай сагитировано и завербовано.
Дальше меняется рассказчик. Учительница литературы, благородная Юлия Ивановна, образец культуры и начитанности, навещавшая летом свою родню в далеком селе, отброшенном от железнодорожной ветки километра на четыре, делится 1 сентября одним из своих главных летних потрясений:
- Иду по дороге. Кузнечики стрекочут, жаворонки низко летят над пшеничным полем, тишина и благодать. И вдруг слышу какой-то странный крик, будто мучают кого-то. Хотела уже бежать на помощь. Вдруг вижу впереди метров на 200 по дороге идет, размахивая лопухом, босое создание. Чем ближе, тем страшнее звук. Уже на стометровке я распознала и песню и человека. Это наша Наташа Ермолина шлепала по пыльной грунтовке и самозабвенно кричала «Пионерия, пионерия, лишь заслышу твой радостный шаг»! Завидев меня, Наташа замолчала, к радости и облегчению всего живого. А, когда мы поравнялись, даже угостила черешней, собранной в ситцевую панамку и рассказала, какие деревья уже успела обнести за лето.
Учителя дружно и беззлобно посмеялись над приключением и разошлись по кабинетам встречать новый учебный год. Но, встречая меня, еще пару раз кто-нибудь из педагогов ласково так по-макаренковски нет-нет да и затягивал точным высоким сопрано «Пионерия, пионерия, лишь заслышу твой радостный шаг». Видимо, в этом был какой-то воспитательный момент, секрет которого я так и не раскрыла. Но и обиды на учителей не затаила. Пою ведь я не для них, а для себя. И то, если на несколько километров только суслики и хорьки, которых я травила своими песнями.
Хорошо, что в наши дни в моём городе все густо заселено, пустырей и балок мало. Да и гуляю я редко. Иначе не один одиссей оставил бы после моих песен своё бренное тело умирать в чистом поле, оглушенный звонкой Наташиной песней.