Моя тетя Галя всю жизнь проработала на базе. И все детство я слышала магическую фразу «Галинка сделала». Сделать означало достать. Тетя Галя к разным праздникам всей родне «делала» польские яблоки, копченого палтуса, зеленый горошек. Помню, меня маленькую посылали в магазин «Овощи-фрукты», где я должна была подозвать тетеньку-продавца в очках и прошептать: «Я от Галины Иванны». Мне очень нравилась эта шпионская игра. И, как и все в нашей семье, уважала тетю Галю за то, что «делала» нам всем все.
Естественно, тетя Галя была волшебницей – и делала водку, которая в конце 80-х была тверже любой валюты и любых знаний. У бабушки в кладовке стоял ящик водки, 20 бутылок «Столичной», припрятанный тетей Галей на чей-то юбилей. У всех в семьях был детонатор «мой алкоголик», который мог порушить целостность юбилейного ящика. Потому до священного дня решили спрятать в безопасном месте, в точке проживания малопьющей бабушки, главы клана и совсем непьющей школьницы Наташки 16 лет. И они просчитались.
Наташка об ту пору уже маялась любовью ко всем красивым мальчикам. Но по причине неуклюжести и неуверенности не могла себя выгодно подать на рынке Джульетт, потому была вечно голодной до любви, бросающейся в очередную безответную страсть, как Горбачев в реформы.
У нас во дворах меж бараков на Ведлозерской все знали друг друга. Старшее поколение, несмотря на сухой закон и запреты, мирно спивалось, а молодняк сбивался в летние лавки. Я была немодной, популярностью не пользовалась. Потому с завистью смотрела на 18-летнего есенинского типа с соседней деревяшки. Высокий кудрявый блондин. Я закончила школу – и впереди была большая жизнь и большая любовь. Тип перекинулся со мной высокомерно парой фраз. Этого хватило, чтобы разбудить чудовище. Я была так мгновенно и на всю жизнь влюблена, что «больше никого я так сильно не полюблю». У него была девушка, какая-то немыслимая красавица. Это делало привкус моей любви настолько горьким, будто тети Галин палтус протух еще на складе.
Как-то июньским вечером на лавке сидело всего несколько пацанов и приблудившаяся я. Парни маялись, я не понимала чем. Но близость кумира не позволяла мне анализировать. Я была заколдована и сидела на крыльце рядом с лавочкой, медитируя на белый чуб.
И тут тишину разрывает его сиплый самый теплый и родной голос:
- Сейчас бы водки…
Глаза у всех затуманились. А у меня прояснились. Я поняла, что наступил мой звездный час:
- У меня есть водка. У бабушки в кладовке есть целый ящик.
За все мои 45 лет ни разу в жизни мужчины не смотрели на меня с бОльшим обожанием, чем в тот момент. За один миг никому неизвестная девочка (как зовут эту толстую?) превратилась в центр внимания. И тут Вова, вроде так его звали, вывел на авансцену себя вместе со своим мужским моджо. Он был чертовски красив. Не для меня - в прошлой жизни. Сейчас он был моим. Он шел на меня. Взял за руку, открыл дверь в наш подъезд и увел в темноту. Там он усилил влияние на мой парализованный мозг полушепотом:
- А ты можешь одолжить мне бутылку? Я отдам.
Дурман усиливался. Он совсем убрал расстояние между нами, его лицо почти терлось о мои пухлые щеки. И как же он благоухал. Потом я провела расследование и узнала, что то был одеколон «Бемби». Но я думаю, что пусти тогда Вовка шептуна, я приняла бы и его за божественный аромат.
Бабушка гостила у тети Гали, живущей через два дома. Я знала, что пока вечернее кино не кончится, она не придет. Потому я смело открыла дверь, залезла в кладовку, разворошила гнездо из половиков, на дне которого покоилось 20-главое сокровище. Вытащила одну главу и вручила Вовке. Тот с благодарностью прижал меня к стене, бессистемно поводил рукой по телу, поцеловал куда-то наспех и прошептал:
- Спасибо, Наташенька. Ты такая красивая.
Хлопнула входная дверь в подъезд. Раздалось дружное ржание, потом голоса стали удаляться. А я наспех замаскировала бабушкину кладку и закрыла входную дверь.
Так у меня с Вовкой начался роман. Угадайте сколько дней он длился? Правильно, 20. Как только на город опускалась ласковая белая ночь, одеколон «Бемби» ударял мне в нос, умелые руки облапывали меня по экспресс-программе, потом я была красивой, потом близкий шепот запутывал все мысли, а потом я просто открывала дверь кладовки и тащила ему очередное подношение.
Мы встречались по паре минут в день. Ровно столько требовалось Вовке, чтобы облапошить влюбленную наивную толстушку. Через 20 дней бабушкино гнездо было разорено, а мое сердце разбито. Вовка знал, каков мой запас красоты. И на 21-й день у меня не было ни одеколона «Бемби», ни экспресс-облапки, ни теплого фырканья у лица. Наши отношения были испиты до дна. И я страдала. Мне казалось, что хуже позора, чем быть покинутой, в целом свете не сыщешь. Я заблуждалась.
Приближался тети Галин юбилей, о котором я в пылу своих страданий даже не думала. Как вы можете понять, думать – не было моей второй натурой. Вскоре меня ждал семейный совет со всей родней, допрос, признание, наказание. И обещание самой решить проблему.