К тридцати четырём годам в моей жизни было два голодных периода. Всего-то! Повезло, наверное, по нынешним временам, когда полстраны на грани нищеты.
Первый эпизод был скорее молодежным приключением. Еще студентом я стал помощником мощнейшего коми-патриота и пассионария - главы администрации Ижемского района Николая Братенкова.
Получив первую зарплату, заоблачные тогда 20 тысяч рублей, я решил показать родителям широту натуры и высоту своего нового положения: все деньги улетели за два дня. Оставшиеся почти четыре недели я протянул в Ижме на пакете сухого картофельного пюре и банке кетчупа. Признаться в неумении планировать расходы мне не позволяла юношеская гордость.
А вот второй эпизод - совсем свежий. Этот голодный опыт, уже не столь бесшабашный, пришелся на СИЗО «Матросская тишина». Здесь, на «больничке», я пережил голодание отнюдь не лечебного характера, да еще усугублённым пониманием того, что изменить положение дел в принципе невозможно.
Как это было?
Надо сказать, что первые пять месяцев содержания под стражей были для меня крайне тяжелыми морально, но с бытовой точки зрения - терпимыми. Это время я провел в знаменитой «Девятке» - эфэсбешном корпусе «Матросской тишины» в компании чиновников и бизнесменов. Все свободное место в нашей камере было забито продуктами: горы из банок тушенки, батареи кока-колы, 10 сортов изюма и 5 сортов меда на выбор. Но все хорошее неизбежно заканчивается. Для «лечения» меня перекинули на «больничку». При этом случился какой-то сбой, и мне перестали приходить посылки и заказ из ларька. Единственным сокамерником оказался ставропольский «крадун» Леха, забытый в тюрьме родней и друзьями. Спустя пять дней мои легкомысленные запасы продовольствия иссякли, и мы с Лёхой хватанули горя.
Тюремную баланду, разумеется, никто не отменял, но предполагаю, что с 1937 года она не изменилась. Типичный рацион на день: так называемая «каша» (вода с сечкой и комбижиром), так называемые «щи» (вода с капустой и комбижиром), так называемое «рагу» (вода с капустой, картошкой и комбижиром) – это завтрак, обед и ужин соответственно. Большим праздником считается каша с курицей и вареная картошка с соленой до одури селедкой.
Спасительные посылки из дома пробились ко мне к концу моего нахождения на «больничке». Сразу 5 кг конфет от жены стали для меня и Лёхи вторым Новым годом!
Не знаю достоверно, была блокировка продуктов инициативой следствия или частным проявлением нашей неработающей Системы. Знаю лишь, что после «больнички» мои навыки кулинара-экстремала сильно окрепли. Теперь из баланды достойный суп сварю, сумею сделать офигительное филе сельди из ее тюремного подобия, готов сварганить пюре из картошки, любовно отжатой из бикуса.
Под голодное существование адаптируешь и режим: четче по времени и больше спишь. Плотнее контролируешь эмоции, - ведь голодный человек много злее и раздражительнее.
Еще учишься максимизировать сотрудничество и оперативно налаживаешь социальные связи. Голод вырабатывает запредельную верткость и жизнестойкость. За две минуты совместного подъема на крышу для прогулки я успел перезнакомиться со всеми соседями и договориться, что сидящий через три камеры банкир-армянин «тусанет» палку колбасы.
«Лечение» на «больничке» без каких-либо результатов закончилось так же неожиданно, как и началось. Без предупреждения, как Германия в 1941-м, меня перекинули на «общий корпус» «Матросски».
Переезд показал новые грани голода. Ларек продолжал оставаться недоступным, зато начали поступать посылки. Но в обстановке «общего корпуса» они не спасали. Именно там, на «общаке», я понял, что массовый голод в центре Москвы в XXI веке – реальность. Здесь сидит общеуголовный контингент – грабеж, разбой, кража, изнасилование, убийства, наркотики. 60-70% - выходцы из Средней Азии и Кавказа.
Из почти 30 человек в стандартной камере здесь «греются», то есть поддерживаются хоть как-то с воли не более 5-7 человек. Остальные - «бедолаги» разной степени тяжести.
В такой обстановке любые продукты, будучи положены на «дубок» (общий стол в центре камеры), улетают не более чем за три минуты. Заключённые похитрее и поопытнее сразу переходят на «баульную» жизнь, пряча всю еду по сумкам. Холодильники есть в считанных камерах.
От конкретного «голода» на «общаке» меня спасло образование. Спасибо, родной юрфак СГУ! Я вернулся к корням и вспомнил профессию. За день в работу шло 5-7 апелляционных жалоб, кассаций, последних слов, всевозможных заявлений и обращений. Из всех дневных клиентов хоть один, но мог отблагодарить пачкой сигарет (местная валюта), сахаром, сгущенкой или конфетами.
Помогли и традиции «семейки» - этакий тюремный краудсорсинг. Меня, как «разумного и знающего», приняли в свою семейку чеченцы. Посему каждый божий день у меня была порция переваренной из баланды шурпы с добавлением сушеной конины или конской колбасы.
К этому примерно времени почти три голодных месяца были преодолены.
Чуть позднее я переехал на более зажиточный «большой спец», а под воздействием общественной наблюдательной комиссии ушли и «технические сбои» по доставке продуктов.
Павел Марущак