Только что пришёл домой с йошкаролинского митинга памяти жертв политических репрессий. До этого предпочитал захаживать к мемориалу в одиночестве. Но захотелось увидеть воочию, как тут бывает во всемирный день памяти. В конце возложил свои гвоздики, трижды дёрнул проволоку, ведущую к языку колокола, мгновенно представив деда, Еремея, отца, Прохора, тётю, Анну... Короткое стихотворение, которое замыслил давно, а написал 17 февраля с. г., читать не стал. Не мои слушатели в большинстве там собрались. Ведь я намеревался говорить об опасности политических репрессий во все времена, о необходимости быть бдительными и сейчас. Но об этом ни слова не сказал ни один из выступавших. Разве что священнослужитель, отработавший ещё до официальной части, позволил себе более широкий охват скорбных событий прошлого... Ну, а стихотворение -- вот оно:
* * *
В снегах всегда встаёт мне сонм ушедших,
за век не знавших радостей почти:
мороз... сугробы... лай... колонна пеших
и чей-то голос: «В этом всё прочти...»
Отставить бы подальше эти зимы –
оттуда, с расстояния любви,
пускай они прохладно досточтимы
до вдруг озябших пальцев без кровИ.
За лица-луны, бледные родные,
пуды печалей в тяжести времён...
Из-за того, что старого отныне
жалеть изволят – так им близок он.
Кстати, вчера вечером подумал: хорошо бы, ночью выпал снег, ведь стихи несут зимний контекст... Надо же, выпал!
Как всегда, организатором и ведущим митинга был Н. Аракчеев. Мне понятен его подчёркнутый пиетет к мелкому чиновничеству, явившемуся по долгу службы: в нынешних условиях «хлеб» Николая нелёгок. Но поразило его сообщение, прозвучавшее в самом конце, о том, что вместе с Йываном Кырля в истощённом состоянии был брошен умирать в одну из шахт Краснотурьинских алюминиевых рудников и его дед. О такой именно кончине выдающегося марийца, имя которого когда-то прогремело на весь мир, я знаю давно, а о деде слышу впервые. Обещал, что моё большое стихотворение «Уральская сказка», в которое я выплеснул всю мою обиду и весь мой гнев за убийство Кырли, принесу Николаю в его городской музей жертв политических репрессий.
...Окно одного из балконов квартиры, где жил в последние годы мой друг профессор Липатов, выходит на тот самый – не так давно установленный – памятник, у которого и проходит ежегодный октябрьский митинг. Незадолго до кончины Александра Тихоновича мы стояли с ним у этого окна и сверху глядели на территорию мемориала. «А ведь это памятник и мне, -- сказал я ему, -- прижизненный». Он не оценил подчёркнуто шутливого тона, сурово поглядел на меня, но ничего не ответил. Во-первых, не знал всех злоключений моего рода и спроецировал заявленное только на меня. Во-вторых, ещё ребёнком в начале 30-х он оказался в тюремной камере вместе с арестованным отцом. Мера опасностей и страданий по политическим мотивам тогда и сейчас несравнимы. Вот о чём говорил мне его твёрдый взгляд. С этим не поспоришь, и я перевёл разговор на другую тему.