Загадки судьбы узника дома Булычева.
К биографии ученого и анархиста Евгения Карловича Тегера.
В первый раз мне попался на глаза этот персонаж, когда я готовил материал к юбилею краеведческого отдела Герценки.
Но вот мне позвонил из Москвы Тарас Бочкарев и предложил найти подробности биографии Евгения Карловича Тегера.
В Интернете я обнаружил немало материалов о Евгении Карлрвиче, где о нем написано, как о розенкрейцере. О них написано огромное исследование, но как оказалось никто из этих исследователей в ГАСПИКО не бывал и дела Е.К. Тегера не видел, что вполне в духе сегодняшних времен.
Поскольку загадок его судьбы еще очеь много, то прошу рассматривать эту публикацию как предварительную.
Итак, удалось обнаружить такие документы. Часть документов имеет отношение к времени нахождения Тегера на руководящих постах в Вятской губернии.
Из протокола общего заседания Вятского губисполкома от 14 февраля 1918 года:
«Избрать комиссаром по просвещению тов. Тегера, а его помощником тов. Коровкина».
(ГАКО, ф. Р-875, оп.1, д.52, л.17).
Из протокола общего заседания Вятского губисполкома от 28 февраля 1918 года:
«Одобрить намерение тов. Тегера и разрешить ему распространение агитации среди военнопленных и военнообязанных».
(ГАКО, ф. Р-875, оп.1, д.52, л.34).
Из протокола заседания Вятского губернского совета народного хозяйства (ГСНХ) от 2 марта 1918 года:
«В состав президиума Вятского ГСНХ избрать пять лиц:
- Председатель – Евгений Карлович Тегер.
- Первый товарищ (заместитель – А.Р.) председателя – Степан Иванович Жабин.
- Второй товарищ председателя – Василий Александрович Суворов.
- Секретарь – Миннимухамед Харипович Исхаков.
- Товарищ секретаря – Николай Александрович Измайловский».
(ГАКО, ф. Р-791, оп.1, д.18, л.7).
«Принять эмеритальный отдел бывшего Вятского губернского земства от отдела призрения губернии в ведение Вятского ГСНХ и заведование им поручить президиуму с 7 марта 1918 года».
(ГАКО, ф. Р-791, оп.1, д.18, л.8).
Из протокола заседания Вятского ГСНХ от 15 мая 1918 года:
«Делегировать на совещание по постройке новых железных дорого в Москву тов. Родигина и инженера Губергрица, поручив им отстаивать постройку железной дороги Рыбинск – Красноуфимск по северному варианту, то есть Воткинский завод – Кукарка – Нолинск».
(ГАКО, ф. Р-791, оп.1, д.18, л.27).
Из протокола заседания Вятского ГСНХ 1918 года без точной даты:
«Рассмотрено заявление германского подданного А.В. Мора об уплате ему 200 рублей за чертеж фасада здания Мастерских учебных пособий.
Просьбу означенного Мора отклонить ввиду отсутствия документальных данных по поводу произведенной им чертежной работы».
(ГАКО, ф. Р-791, оп.1, д.18, л.44).
Из протокола Вятского ГСНХ от 26 июля 1918 года:
«Заслушан письменный доклад представителя главного пути Шереметев о сооружении Камско-Печерского водного пути.
В связи с выясневшейся необходимостью развития производительных сил страны и использования ее громадных природных богатств для возможно быстрой ликвидации тягостных последствий несчастной войны – вопрос о скорейшем сооружении Камско-Печерского водного пути долженствующего оживить в экономическом отношении громадный и богатый, но пока слабо населенный Печерский край приобретает первенствующее значение.
Поэтому Совнаркомом утвержден проект сооружения водного пути, направление которого будет от Перми по Каме, Вишере, Колве, Вишерке, Березовке, Еловке, Вогулке, Еловско-Печерскому волоку, Волоснице до впадения в Печеру.
Общая длина этого пути до устья Печеры около 2.000 верст.
Сооружение этого пути даст громадные земельные площади для колонизации и широкого использования всех богатств края и выход к морю, которыми так бедна Россия.
Постановили:
Приветствовать постройку водного пути Кама-Печера».
(ГАКО, ф. Р-791, оп.1, д.18, л.64).
Из приказа Вятского губернского военного комиссара от 14 августа 1918 года:
«Член Вятского городского совета депутатов тов. Тегер Евгений Карлович назначается политическим комиссаром всех интернациональных отрядов Вятской губернии».
(ГАКО, ф. Р-1585, д.2а, л.191).
Видимо он был предшественником Дмитрия Васильевича Крупина на этом посту(1).
Из протокола пленарного заседания Вятского ГСНХ от 25 ноября 1918 года:
«Минчиковский (директор Мастерских учебных пособий – А.Р.) говорит, что вопрос о кустарной промышленности очень важный, так как в Вятской губернии в очень большой мере развито кустарное производство. И потому на него необходимо обратить самое серьезное внимание. И, по возможности, все кустарничество переводить на массовое производство.
Но кажется странным, что как только будет разбираться вопрос об учебных мастерских, то всегда выявляется старая земская закваска, которая старалась как можно более расплодить таких мастерских, на что составляло головокружительные сметы.
Однако можно вперед сказать, что какие бы сметы не составлялись на такие учебные мастерские, центр на них ни копейки не отпустит, так как учить не дело совнархозов, а дело советов народного образования, в распоряжении которого и должны быть учебно-показательные мастерские».
(ГАКО, ф. Р-791, оп.1, д.18, л.113).
А вот что написано в следственном деле Тегера:
«Тегер Евгений Карлович родился в 1892 году в Москве. Происходит из граждан города Гамбурга. Отец был бухгалтером. Образование незаконченное высшее (учился в Московском университете).
В 1928 году был осужден по статье 58 пункт 4 на семь лет. Освобожден досрочно.
В Кирове на 21 апреля 1937 года проживал по улице Степана Халтурина 47 кв.1.
Работал заведующим курсовой сетью института повышения квалификации.
С 1906 до 1922 года – анархист-синдикалист.
С 1909 по 1914 год в ссылке в Якутске.
С августа 1914 года по февральскую революцию 1917 года находился в ссылке в Вятской губернии (Вятка, Нолинск, Белая и Черная Холуницы). В Вятке работал плотником на станции Вятка и давал частные уроки по русскому языку.
До 1919 года в Вятке – комиссар командных курсов.
С октября 1919 года по март 1920 года – комиссар Управления военных учебных заведений.
С марта по декабрь 1920 года – начальник миссии РСФСР в Западном Китае.
С весны 1921 года по июль 1922 года – Генеральный консул РСФСР в Афганистане.
С ноября 1922 года по 1928 год работал в Москве в Наркомате внешней торговли.
С осени 1928 года по апрель 1929 года в Соловецком концлагере.
С 1929 по 1930 год в ссылке в Петропавловске.
С 1931 по 1934 год в ссылке в Ташкенте. В Ташкенте был знаком с профессором математики Василием Михайловичем Комаровским, у которого проживал на квартире, и профессором экономики Юрием Ильичом Пославским. С 1935 года связей с ними не поддерживал.
С 1935 года в ссылке в Кирове.
Жена, Лачикова Екатерина Николаевна, живет в городе Калинине по улице Советская 27 и работает скрипачом в театре»
(ГАСПИКО, СУ-8109, том 1, л.1, 4, 22, 24).
Из показаний Елизаветы Ивановны Гейер от 4 декабря 1935 года:
«Колли В.А. и его сын Колли К.В. были высланы из Москвы за экономический шпионаж и контрреволюционную работу. В чем конкретно они выражались, Колли никогда не рассказывал.
Ходаровский К.В. выслан в Ташкент из Москвы по делу промышленной партии.
Тегер Е.К. находился в ссылке в Ташкенте, куда был выслан из Москвы. За что я не знаю, он никогда не говорил.
Гарднер О.Н. высылался из Москвы в Казахстан за шпионаж.
Приходя ко мне на квартиру, Тегер высказывал недовольство существующим строем и говорил, что пролетариату нельзя давать свободу, пока он не станет культурным и не научится читать и писать. Тегер уделял много времени разговорам на философские темы.
Когда я рассказала Тегеру о желании брата вернуться из Парижа на родину, то он назвал это безумием».
(ГАСПИКО, СУ-8109, том 1, л.6,8).
Из письма Е.И. Гейер к брату в Париж от 22 ноября 1933 года:
«Дорогой Гриша! Мама сказала мне, что ты принял решение вернуться в Россию.
Ничто не могло мне доставить такого состояния подавленности, как это решение.
Нужно быть безумно близоруким, нужно не иметь никакого представления о стране, чтобы бросить все то, что ты имеешь сейчас.
Чтобы променять все это на нищету в стране «величайших достижений»!
Я даю тебе слово, что в нет человека у нас, который не проклинал бы существующий порядок, обрекающий всех нас на голод, нищету и полное отсутствие какой бы то ни было свободы.
Мы едим, что нам дают, носим то, что сумеем получить, читаем то, что хотят, чтобы мы читали.
Громадное количество научной и художественной литературы изъято из обращения, как несозвучное эпохе.
В театре мы видим только те вещи, которые насыщены до предела надоевшим всем социализмом, коллективизацией и прочими вещами, набившими всем оскомину.
Церковь преследуется».
(ГАСПИКО, СУ-8109, том 1, л.9).
Из протокола допроса Е.И. Гейер от 10 декабря 1935 года:
«При одном из посещений нашей квартиры в 1933 году Тегер, я и Мария Викторовна Ульянова выпивали. Беседа шла о великих людях. Тегер высказался, что ГИТЛЕР для него является любимым героем, и он считает его великим человеком современности».
(ГАСПИКО, СУ-8109, том 1, л.11).
Из показаний Е.И. Гейер от 14 декабря 1935 года:
«Мне известно о знакомстве Тегера с Георгием Христофоровичем Азадовым, который работал в Совнаркоме Узбекистана».
(ГАСПИКО, СУ-8109, том 1, л.13).
Из протокола допроса В.А. Колли от 17 января 1936 года:
«Колли Владимир Андреевич 1871 года рождения работает ответственным исполнителем по стандартизации в Узбекзаготхлопке.
Гейер рассказывала мне, что Тегер часто бывал у нее дома. Она отзывалась о нем, как о культурном, начитанном человеке, у которого большие склонности к изучению оккультизма и мистики. Она говорила, что политическая идеология Тегера – фашистская».
(ГАСПИКО, СУ-8109, том 1, л.17).
Из протокола допроса Е.К. Тегера от 9 мая 1940 года:
«Группа лиц, входивших в «Эмеш Редевиус» занималась исследованиями в области метапсихики и экспериментального оккультизма. Ничего контрреволюционного в ее деятельности не было.
«Эмеш Редевиус», созданная мной и Чеховским, не являлась масонской ложей, так как она не имела патента, преемственности и традиций.
С Чеховским мы познакомились в 1926 году и работали в «Эмеш Редевиус» и в афилиации Ленинградского Института мозга до ареста в 1928 году. Я знаю его как человека советского.
В руководящую группу «Эмеш Редевиус» входили: я, Вадим Карлович Чеховской, Владимир Андреевич Понизовкин и Василий Васильевич Преображенский. Других – не помню.
Из масонов никого не знаю.
Из оккультистов я также ни с кем не был связан, так как, с моей точки зрения, подлинных оккультистов здесь
После ареста в 1928 году я прекратил всякую деятельность в области оккультизма.
По возвращении из ссылки в 1934 году, я, бывая в Москве, останавливался у матери моей жены Магдалины Ивановны Сизовой.
Магдалина Ивановна Сизова в 1921-1922 годах интересовалась антропософией, но затем увлеклась искусством и отошла от этого.
Астрамова я случайно видел один раз в 1928-1929 годах на Соловках, но лично с ним не был знаком и не разговаривал».
(ГАСПИКО, СУ-8109, том 2, л.83).
Из протокола допроса Е.К. Тегера от 17 мая 1940 года:
«Работу в системе НКИД я начал в Ташкенте в отделе внешних сношений НКИД в начале 1920 года.
До этого я был инспектором ГУВУЗА в Москве, а перед поступлением в отдел внешних сношений в Ташкенте, - представителем ГУВУЗА там же в Ташкенте при Туркестанском фронте, куда был направлен Всеросглавштабом.
Перед отъездом в Ташкент я вел переговоры о переходе в систему НКИД с Шармановым, бывшим тогда комиссаром Всеросглавштаба. Рекомендовал ли он меня на работу в НКИД не помню. Против перехода моего в НКИД он не возражал.
Вскоре после моего перехода в отдел внешних сношений НКИД я был командирован из Ташкента в Ош, а осенью 1920 года в Каштарию (Западный Китай) в качестве представителя указанного отдела. После формирования миссии РСФСР в Каштаре (с осени по конец 1920 года) я был начальником этой миссии, а с февраля по март 1921 года, после короткого пребывания в Москве, где я отдыхал и отчитывался о своей работе в Каштаре, был назначен Генеральным консулом в Афганистан.
Из системы НКИД я ушел по собственному желанию в 1922 году».
(ГАСПИКО, СУ-8109, том 2, л.93).
Из протокола допроса Е.К. Тегера от 20 мая 1940 года:
«Эмеш Редевиус» существовала как самостоятельная добровольная группа лиц, объединившихся для того, чтобы заниматься исследовательской деятельностью в области метапсихики и экспериментального оккультизма. Она являлась руководящим ядром созданной в 1925 или начале 1926 года афилиации Ленинградского Института мозга.
Инициатором и организатором афилиации был Владимир Карлович Чеховской, который и предоставил ей помещение в подвале дома, в котором жил.
Мы собирались для обсуждения подготовки и проведения опытов по гипнозу, передаче мыслей на расстояние и магии, которые затем проводились в афилиации.
Афилиация существовала как полулегальная организация, так как не имела официального разрешения. Вопрос об официальном разрешении ее ставился перед Наркоматом здравоохранения. От Главнауки имелось официальное разрешение, о чем я утверждаю.
Я никогда не имел связей с иностранцами. У меня за границей есть мать, уехавшая в Германию до революции и две неродные сестры. С ними я не имел даже письменной связи.
Единственный из иностранцев, с кем я встречался в Москве, был доктор Торамо, который приезжал в Москву в 1926-1927 году для публичного выступления в цирке, где я и познакомился с ним. Торано был у меня на квартире единственный раз. Мы говорили лишь об оккультных исследованиях. В беседе, конме меня, участвовали Чеховский и Преображенский.
В 1919 году, перед моим отъездом в Кашгар, Барошков, который в то время занимался теософией, говорил, что если бы мне удалось побывать в Адияре (Индия), то мне следовало бы посетить Ани Безент и Лебойдера – руководителей международного теософического центра.
В Адияре я не был и никаких попыток поездки туда не делал.
В 1927 году мы говорили о целесообразности установления связей с Международным институтом метапсихических исследований в Париже. Речь шла о чисто научных связях. Предполагалось, что Чеховский может осуществить такую связь через свое учестие в работе Международного конгресса в Париже, предварительно издав в СССР книгу по обобщению его опытов в области метапсихики. Такая книга им готовилась к печати, но издана не была и связь с институтом не осуществилась.
Никакой литературы из-за границы ни я, ни «Эмеш Редениус» не получали».
(ГАСПИКО, СУ-8109, том 2, л.103-108).
Из протокола допроса Е.К. Тегера от 23 мая 1940 года:
«С Карелиным я познакомился в 1920 году в Москве по возвращении из Кашгара. Он был в то время секретарем Всероссийской организации анархистов.
Знакомство с Аполлоном Андреевичем Карелиным произошло через Алексея Александровича Солановича, которого я знал с 1914 года. С ним я встречалмя в 1914 году (до ссылки в Вятскую губернию) и, впоследствии в 1918-1920 годах и в 1922 году. Я знал Солановича как анархиста, много работавшего над теоретическими проблемами анархизма. В одной из бесед с Солановичем об основных кадрах анархистов в Москве зашла речь о Карелине, с котором Соланович работал вместе в Федерации и я выразил желание познакомиться с ним.
Вскоре поле этого, Соланович пригласил меня в гостиницу (кажется, «Националь»), где жил Карелин (там же одновременно помещался кабинет секретаря Федерации анархистов), где и состоялось знакомство.
У Карелина я бывал несколько раз после этого и там познакомился с другими анархистами, членами Федерации, - Амосом и Проферансовым.
Однажды Карелин предложил мне сотрудничество в журнале анархистов, издававшемся Федерацией, но я отказался.
Карелин же оформил мое вступление в Федерацию. Уехав в Афганистан, я не мог активно участвовать в работе Федерации, а по возвращении оттуда я вышел из нее, так как не был удовлетворен их тактическими и политическими установками.
Карелина я знал как советского человека. Никогда не слышал от него антисоветских высказываний.
Однажды я узнал от Карелина, что он интересуется мистикой, но занимался ли он ею, я не знаю».
(ГАСПИКО, СУ-8109, том 2, л.111-113).
Из протокола допроса Е.К. Тегера от 28 мая 1940 года:
«По возвращении из Афганистана, в 1922 или 1923 году я был один раз у своего знакомого немца Бартельса, являвшегося членом партии и работавшего в Коминтерне и в издательстве. Названия этого издательства я не помню, но знаю, что это было партийное издательство и располагалось оно на улице Никольской.
С Бартельсом я был знаком со времени вятской ссылки в 1914-1917 годах, так как он находился там же. В Черной Холунице Слободского уезда в 1915 году мы примерно два месяца жили вместе с ним.
Бартельс вступил в партию в 1918 году.
У Бартельса я встретился также с Биликом и Мартынсо, немцами, которых я знал, как и Бартельса, по вятской ссылке.
Находясь в ссылке в городе Нолинске Вятской губернии, Бартельс и Билик участвовали в моих оккультных опытах.
Билик был у меня однажды и в 1925 году, когда я работал в Наркомате внешней торговли и жил в Москве.
По возвращении из Афганистана, я был 3-4 раза в германском генеральном консульстве в Москве для получения паспорта и визы для отъезда в Германию. Паспорта я так и не получил.
Желание уехать в Германию было вызвано следующими обстоятельствами:
- Я ушел из Федерации анархистов и вообще отошел от политической жизни.
- Желание посетить Запад, которого я никогда не видел.
В 1090 году я обращался за помощью к германскому генеральному консулу в Москве, в связи с отправкой меня в якутскую ссылку. Об этом я писал из Таганской тюрьмы, где находился перед ссылкой.
Я был арестован в 1914 году через несколько дней после объявления русско-германской войны в Крыму, близ Севастополя, в вилле «Омега», принадлежавшей Рудаковой и Корсини, у которых я тогда гостил. Рудакова, московская домовладелица, приятельница Корсини. Знакомство с ней произошло через Корсини, с которой они жили вместе в Москве.
Корсини – итальянская подданная, путешественница. На одной из ее лекций в Политехническом музее в начале 1914 года я познакомился с ней. У нас установилось близкое знакомство, и я бывал у нее несколько раз.
В гостях в Крыму у Корсини я находился вместе с журналистом Петровым, который гостил там вместе со своей семьей.
С Корсини нас сближала общность интересов к Востоку.
В германском комитете помощи военнопленным и военнообязанным я работал в октябре-ноябре 1917 года в качестве преподавателя русского языка и лектора.
Был знаком со следующими лицами:
- Кох, коммерсант, член комитета.
- Бартельс, работник банка в Петрограде.
- Билик – монтер по рентгеновским трубкам.
- Эренбург – бухгалтер фирмы Небогатикова в Нолинске.
- Ганшев – коммерсант.
- Яссионовский Фаддей Валентинович – австриец.
- Гайгир – доктор философии.
После их отъезда из Вятки (до 1918 года) я потерял связь со всеми, кроме Бертельса и Билика».
(ГАСПИКО, СУ-8109, том 2, л.12-129).
Из письменных показаний Е.К. Тегер от 31 мая 1940 года:
«Занимаясь психологией, я пришел через опытную гипнологию к экспериментальному оккультизму.
В 1913 году, возвращаясь в Москву из Якутской ссылки, я прочел по этому вопросу несколько публичных лекций (Якутск, Бодайбо, Иркутск, Москва).
За восемь месяцев моего проживания в Москве я вступил в общение с «Русским спиритуалистическим обществом» и редакцией его органа – журнала «Ребус».
Указанное общество пропагандировало на православно-христианской базе спиритизм и занималось в закрытом кругу опытами медиумизма.
Публичные заседания общества происходили еженедельно по понедельникам. Опытов медиумизма на них не проводилось.
Редактором «Ребуса» был Петр Александрович Чистяков, через которого я познакомился в обществе с оккультистом Борисом Алексеевичем Нечаевым, поэтом Валерием Яковлевичем Брюсовым и другими.
Через Чистякова я познакомился в Румянцевской (ныне им. Ленина) библиотеке с заведующим каталожным отделом Александром Сергеевичем Петровским, а через него с другими работниками библиотеки – Палом Николаевичем Батюшковым, Николаем Петровичем Киселевым, Квасковым.
Петровский был антропософом. В 1913-1914 годах, когда я с ним познакомился, он жил на одной квартире с Михаилом Ивановичем Сизовым, также антропософом.
Легальное, зарегистрированное в установленном порядке, «Русское антропософическое общество» помещалось в их квартире. Там я и познакомился с М.И. Сизовым и моей будущей женой Магдалиной Ивановной Викентьевой (урожденной Сизовой), Владимиром Михайловичем Викентьевым, Борисом Николаевичем Бугаевым (поэтом Андреем Белым) и другими.
Я посетил несколько раз собрания антропософического общества. На них занимались чтением и разбором книг по антропософии, написанных Рудольфом Штейнером.
Упомянутый выше Павел Николаевич Батюшков был теософом. Познакомившись еще в Якутске с теософической литературой, я потерял к ним интерес, поэтому московское теософическое общество не посещал.
Весной 1914 года я бывал раза два в Гипнологическом обществе доктора Каптерева. Там я нашел занятия самого доктора Каптерева элементарными формами гипноза.
То, что я нашел в Москве, вернувшись из якутской ссылки, было, с моей точки зрения, крайне неудовлетворительно. Я обсуждал этот вопрос с Брюсовым и он подтвердил, что в Москве, да и других городах, я вряд ли встречу лиц, занимающихся экспериментальным оккультизмом.
Брюсов этими вопросами весьма интересовался, так как до написания своего романа «Огненный ангел» он занимался оккультными опытами и изучал по подлинникам средневековые ритуалы де Абано. Ценными указаниями Брюсова я пользовался при своих систематических занятиях в Румянцевской библиотеке.
Работы в широком масштабе в области экспериментального оккультизма мне в ту пору поставить не удалось. Позднее помешала Империалистическая война, а затем война Гражданская.
Тем не менее я продолжал сохранять интерес к теоретическим и практическим вопросам метапсихики и всем разновидностям оккультизма.
За это время, на протяжении девяти (почти) лет, я не встречал лиц, осведомленных в метапсихике и оккультизме.
К опытной практике я приступил более или менее систематически с 1924 года, после тяжелой и продолжительной болезни вызванной ранением с поломом костей грудной клетки и левой ключицы.
В промежутке времени с 1924 по 1925 годы в экспериментальном изучении и исследовании средневековых каббалистических ритуалов магии разновременно принимали участие Александр Илларионович Илларионов, несколько раз, и Федор Петрович Веревин, более систематически.
Они принадлежали к кругу Алексея Александровича Сидорова, жена которого, как и он сам, были старыми знакомыми семьи Сизовых, в частности жены моей Магдалины Ивановны, урожденной Сизовой.
Вышеуказанные экспериментальные исследования мои были направлены на опыты материализации или иной манифестации элементарной и так называемые планетарные операции церемониальной магии.
Я исходил из убеждения возможности получения феноменов вне зависимости от так называемых сомнамбулических субъектов и медиумов одним оператором или при участии двух помощников.
Контрольным условием объективности явлений должны были служить в дальнейшем, если бы эти оккультные явления были получены, - методы регистрации в лабораториях психофизиологии и метапсихики, а именно светящиеся экраны, осциллографы, разные виды фотографии и прочие.
Позицию, которую я занимал в указанном направлении, в кругу моих знакомых отвергали и осуждали, вследствие чего я был предоставлен самому себе.
Вести исследования самому было непроизводительно, работать от случая к случаю нецелесообразно.
Было желательно установить деловую связь с лицами, которые сами бы искали условия для групповой методической работы в области экспериментального оккультизма.
Такими лицами, в известной мере, оказались Вадим Карлович Чеховский, а несколько позднее Василий Васильевич Преображенский.
С Чеховским я познакомился в 1925 году у Ларионова. В то время он работал или принимал участие, точно не знаю, в ликвидации «Физохима», учреждения мне неизвестного.
Из бесед с Чеховским и, позднее, из материалов по передаче мысли, которые он клал в основу своих докладов в Институте мозга в Ленинграде, я вынес впечатление, что он достаточно подготовлен для экспериментальной работы и осознает необходимость и эмпирическую возможность расширить рамки метапсихики. Рамки, установленные профессором Шарлем Рише и другими до пределов, о которых с сомнением упоминает Максвелл в своей книге «Феномены психизма», то есть до пределов традиций и методов средних веков, как и древности.
То же самое имело место в отношении Преображенского, с которым меня познакомил Андрей Владимирович Соколов (имя и отчество помню неточно).
В то время Преображенский приехал из Саратова, имел семью, служил где-то бухгалтером и все свое свободное время отдавал теоретическим и практическим занятиям метапсихикой и оккультизмом.
С Соколовым я познакомился у доктора Михаила Георгиевича Вечеслова, с которым я был в Афганистане в 1921-1922 годах. Одно время Соколов часто посещал Вечеслова и мы, преимущественно, встречались с ним у последнего. За 3-4 года моего знакомства с Соколовым до 1928 года, наши взаимные посещения были очень редки. После 1928 года я Соколова не встречал.
От доктора Вечеслова и самого Соколова мне было известно, что он старый марксист, проживший продолжительное время за границей, в Италии и других местах. Он принимал участие с Луначарским в организации и работах марксистских школ пропагандистов. В Лондоне он был корреспондентом наших (русских) газет, имел свидания с Махатмой Ганди. Сотрудничал в издававшейся в 1917 году Максимом Горьким газете «Новая жизнь».
В период моих встреч с Соколовым он занимался переводом с английского языка научной литературы и подготовкой своей книги об утопии Томаса Кампанеллы.
В связи с последним в моих разговорах с Соколовым неоднократно затрагивались такие темы, как средневековое тайноведение – антропология, магия, каббала.
На политические темы я с Соколовым разговоров не вел.
В 1925-1926 годах Чеховский, после публичных докладов в Институте мозга в Ленинграде в секции под председательством В.М. Бехтерева о передаче мысли на расстояние, организовал афилиацию названного института. В качестве актива последней были лица, с большинством из которых я не имел соприкосновения, принимавшие участие в опытах передачи мысли.
Афилиация, как не получившая окончательной легализации со стороны Наркомата здравоохранения и НКВД, находилась все время в состоянии конституирования и собственных работников почти не имела.
Снятое в 1926 году Чеховским подвальное помещение по существу дело мало изменило. Так как вследствие холода и сырости оно для опытов было малопригодно.
Помещение это во дворе дома, где жил Чеховский, я посещал сперва лишь для производства своих опытов по церемониальной магии один, или при участии Чеховского и Преображенского. Впоследствии я бывал там по особым дням для беседы по вопросам истории и теории оккультизма с группой лиц в составе 5-7 человек. Таким образом, не бывая на опытах передачи мысли и открытых заседаниях афилиации, я встречался в ней с очень немногими лицами: и.о. секретаря афилиации Голевым и двумя-тремя молодыми людьми, фамилии которых не помню. Помню только, что один из них хромал. Знакомство мое с ними было шапочное.
В упомянутой выше группе слушателей были: хромой молодой человек, Владимир Андреевич Понизовкин, Серебряков, Николай Иванович Веневитинов и еще два-три лица, фамилий которых не помню. Хромой молодой человек вскоре выбыл и уехал к себе на родину. Через некоторое время в беседах приняла участие жена Чеховского, урожденная Оппель.
Из перечисленных лиц и тех, фамилии которых забыл, для участия в работах афилиации по передаче мысли и метапсихике вообще, а в последующем для участия в беседах по оккультизму, с моей стороны были приглашены Н.И. Веневитинов, В.А. Понизовкин и В.В. Преображенский. Все остальные были приглашены Чеховским или другими лицами, с которыми он был знаком.
Н.И Веневитинов (в точном написании мной его фамилии нет уверенности) в 1915-1928 годах занимал должность заведующего библиотеко Внешторга, а затем Наркомторга СССР и был моим сослуживцем. Квартиру его я посетил раза два. Семья его состояла из нескольких человек. При первом моем посещении разговор касался общих тем. При втором посещении были затронуты вопросы внушения, психологии и метапсихики. На эти темы мы очень часто беседовали при встречах наших в библиотеке.
С Владимиров Андреевичем Понизовкиным меня познакомил Н.И. Веневитинов. Поводом для знакомства, насколько я помню, послужило мое желание снять под Москвой дачное помещение. Так как Понизовкин круглый год жил в одной из подмосковных дачных местностей, где в настоящее время не могу восстановить в памяти, то однажды, в 1926 году, в выходной день мы поехали к нему с Веневитиновым. С Понизовкиным я познакомился, но дачи не подыскал.
Понаслышке я знаю, что отец Понизовкина имел паточный завод. Ко времени моего знакомства В.А. Понизовкин и его жена (имени и отчества не помню) работали уже не первый год в качестве кустарей-ткачей по выработке свитеров. Они были очень перегружены работой, вследствие чего в первый период знакомства мы виделись редко и «на ходу».
Понизовкин при ближайшем знакомстве произвел впечатление человека положительного, лояльного, серьезно интересовавшегося вопросами метапсихики и оккультизма, но мало начитанного и плохо ориентированного.
В 1926 году я договорился с Чеховским и Преображенским о методическом ведении опытов в области экспериментального оккультизма. Мы ставили себе задачей экспериментальную проверку и реализацию феноменов, которые обычно получают при помощи медиума. Последнего мы исключали и заменяли средневековым ритуалом. Для таких работ требовалась постоянная замкнутая группа сознательных лиц в окружении среды лиц к такой работе склонных и подготовленных.
Так возникла группа «Эмеш» в составе Е.К. Тегер, В.К. Чеховского и В.В. Преображенского. Окружением служила афилиация Института мозга в Москве.
Для опытов группы «Эмеш» в московской афилиации Института мозга В.К. Чеховским была выделена специальная комната. Она оказалась малопригодной, так как была сырой, а весной и осенью ее заливала вода.
Денежные средства для содержания помещения, покупки литературы и некоторых предметов для опытов Чеховский получал от членов группы «Эмеш» из их личного заработка, а равно от переводов с иностранного языка на русский язык технической литературы для НКПС.
Мне было известно, что с денежными средствами дело обстояло всегда неблагополучно и наличность в кассе у Чеховского, который ею ведал, в лучшие дне не превышала нескольких десятков рублей.
Специальную литературу (произведения классиков оккультизма и т.п.) мы приобретали через букинистов и «Международную книгу». Некоторые старые книги я приобрел в 1925 или 1926 году у бывшего редактора журнала «Ребус»Петра Александровича Чистякова.
Изъятые у меня при обыске в 1928 году восточные рукописные книги я приобрел в Афганистане через переводчика консульства Гусейна Задэ.
Каких было связей с заграницей группа «Эмеш» не имела. Предполагалось, что они установятся легальным порядком через афилиацию, которая своими экспериментальными работами должна была принять участие в одном из очередных Конгрессов Интернационального института метапсихики. Для этой цели Чеховский обрабатывал статистически и литературно накопленный материал по опытам передачи мысли, подготовляя для издания в СССР специальную монографию.
В 1929 году, кажется, в Соловецком лагере мне довелось услыхать, что Интернациональный Конгресс по метапсихике имел место в Париже в 1927 году и что от Ленинградского Института мозга там был представитель.
Деятельность группы «Эмеш» слагалась из теоретического и экспериментального изучения разных форм телепсихики и телепатии («передачи мыслей»), которое производили под руководством Чеховского лица, связанные с московской афилиацией Института мозга. Бесед с некоторыми из этих лиц по вопросам истории догматики и практики оккультизма и опытов самой группы «Эмеш» в области ритуальной магии на основе классической каббалы и традиций западного оккультизма.
Опытный материал по телепсихии служил базой и исходным пунктом для более специальных экспериментов магического типа. В этом отношении опытной поверке подвергалась общеизвестная точка зрения на «магизм», наиболее ярко выраженная школой Фрэзера в литературе по фольклору (см. «Золотая ветвь»). Она представлена также школой Зигмунда Фрейда («Тотем и табу») в психоанализе.
Беседы по истории догматики и практике оккультизма проводил я с лицами желавшими расширить свой кругозор за пределы метапсихики.
В основу бесед я полагал так называемую систему карт ТАРО в части 22 мажорных арканов из 78.
Каждая карта представляет собой символическую картину и связывается в современной интерпретации оккультизма с соответствующей буквой еврейского алфавита, состоящего из 22 литер (5 конечных не учитывается).
Система ТАРО представляет собой синкростический синтез древнего и средневекового символизма и формально возводится к эпохе ТОТА, персофицированному образу египетской мудрости. К некоторых случаях ТАРО именуется «Книгой ТОТА», что исторически не совсем оправдано.
В силу указанного характера символов ТАРО в моих беседах по оккультизму уделялось много места элементарным сведениям по истории культур Древнего Востока – Египта, Ассирии, Вавилона, Шумера, Индии и т.д.
Эти данные имеются у Масперо, Ленормана, Гуго Винклера, Брэдстейда, Тураева и других, столь же как перечисленных, историков Востока.
Для полноты своих показаний полагаю необходимым перечислить здесь темы своих бесед:
Тема 1 «Формы древних традиций и приобщение к ним человеческой личности. Воля и сознание».
Тема 2 «Познание и его виды. Сублиаганальная сфера современной психологии и учение об астральной сфере оккультистов («акаша» индусской традиции).
Тема 3 «Нейтрализация бинера («двоицы») и Закон Тернера («троицы»). Диалектика (тезис, антитезис, синтез).
Тема 4 «Закон Кватернера («четверицы») и учение о реализации. Символизм этого закона – египетский сфинкс и т.д. Учение о четырех стихиях с точки зрения разных планов (физического – четыре состояния вещества: твердое, жидкое, газообразное и лучистое и т.д.). Традиционное учение об элементалях (школа Парацельса и позднейших алхимиков).
Тема 5 «Квинтэссенция. Волюнтаризм (метафизическое учение о свободе воли человека). Элементарные основы оккультной тренировки».
Тема 6 «Микрокосм и макрокосм (человек как малая вселенная и вселенная как таковая). Учение об инфра- и супрамирах современной физики (см. работу под этим заголовком Фурнье Дальба издательства Матезис в Одессе). Учение о среде».
Во время этапа из Ленинграда в Кемь осенью 1928 года, я находился в одном вагоне с Чеховским. Он рассказал мне кратко о своих письменных показаниях. У меня тогда осталось впечатление, что он написал страниц восемьдесят.
В Соловецком концлагере, куда я прибыл в октябре 1928 года совместно с Чеховским и Понизовкиным, я встречался с Чеховским несколько раз до своего отъезда с острова в мае 1929 года. Встречи происходили во дворе в бывших монастырских стенах, в магазине при Управлении УСЛОН, за стенами и на рабочих площадках. При встречах наших разговор касался вопросов связанных с работой в лагере. Чеховский рассказывал мне о полученной им работе метеоролога. Он был для выполнения этой работы переведен на метеорологическую станцию в 2-3 км от монастыря. Чеховский не оставлял надежды на пересмотр дела и рассказывал мне, что его жена хлопочет в этом отношении.
Свидания наши с Чеховским имели случайный характер. Они были непродолжительны. (5-10 минут). Таких свиданий было не более четырех.
В последующее время, после моего отъезда с Соловецкого острова, Чеховского и Понизовкина я больше не видал и переписки с ними не вел.
1 октября 1939 года на Колыме я был вызван с рабочей командировки в УРБ, в свой лагпункт. Зав. УРБ объявил мне, что я отправляюсь этапом на место получения срока, в город Киров, для пересмотра дела.
В Киров я был доставлен 4 ноября 1939 года и из пересыльной тюрьмы переведен в одиночку внутренней тюрьмы, где пробыл до 4 декабря 1939 года.
За указанный период времени меня несколько раз вызывали на допрос. Фамилию лица, производившего допрос, я не знаю. Допрос касался моей биографии вообще, дела, дела, по которому я получил срок, и дополнительных, через год, показаний Всеволода Михайловича Нордмана.
Последний в 1935 году был временно моим начальником, когда я в течение двух недель работал в Кировской конторе «Заготзерно» в должности инспектора по финансовой части. После моего ареста в апреле 1937 года, Нордман показал, что однажды в разговоре с ним я восхвалял западную культуру. В 1938 году, будучи арестованным, он дополнительно показал, что я якобы вербовал его в шпионы».
(ГАСПИКО, СУ-8109, том 2, л.135-152).
Из показаний В.В. Белюстина без даты:
«С Е.К. Тегером я познакомился осенью 1924 года через Ф.П. Веревина. По приглашению Тегера и Веревина я вступил в их мистическую группировку. Эта связь продолжалась до весны 1925 года, после чего мы разошлись, так как наши пути в области мистических исканий были различны.
Веревин же продолжал интенсивную связь с Тегером и был вместе с ним арестован в начале 1928 года.
Весной 1934 года моя связь с Тегером возобновилась в связи с возвращением его из ссылки в Ташкент. Общий интерес был в восточной мистике, в частности в изучении вопроса Шамбалы, которым тогда интенсивно занимался Тегер.
В апреле 1934 года мы встретились с Тегером в Ленинграде и я там предложил ему вступить в организуемую группу Азиатских Братств. Я познакомил его с Алексеем Аркадьевичем Синягиным на той же почве Азиатских Братств.
Тегер вступил в связь с Синягиным и поддерживал его далее, о чем он сообщил мне во время нашей встречи в Москве весной 1935 года.
В декабре 1935 года мы встретились на квартире Лачиновых, поскольку Тегер уже сошелся с Екатериной Николаевной Лачиновой и разошелся со своей женой М.И. Сизовой. Там Тегер говорил, что принимает все меры, чтобы уехать в Испанию на фронт и принять участие в борьбе с фашизмом.
В декабре 1935 года, в последнюю нашу встречу, Тегер дал мне поручение взять у его бывшей жены М.И. Сизовой две папки его материалов о Шамбале и передать их Ф.П. Веревину.
Примерно до 1923 года Тегер был связан с орденом Московских Тамплиеров, иначе «мистических анархистов» или «бедных рыцарей Храма», который был основан в 1917 или 1918 году Аполлоном Андреевичем Карелиным, приехавшим из-за границы и создавшим, по заданию заграничных анархистов, эту организацию для активной борьбы с советской властью. Тегер примкнул к этой организации, но довольно быстро поссорился с рядом ее руководящих лиц и вышел из нее.
Тегер продолжал поддерживать связь с с профессором А.А. Сидоровым, который входил в орден тамплиеров».
(ГАСПИКО, СУ-8109, том 2, л.192-194).
Вот в чем загадочность судьбы Тегера.
В следственном деле отсутствуют документы о пересмотре дела, на основании которых он был вызван с Колымы в Киров. В деле нет окончания. Никакого документа об окончании следствия в деле нет, что вообще-то нехарактерно для 1940 года.
В материалах ГАКО нет ни одной анкеты Е.К. Тегера, нет его дела как ссыльного, когда он был в Вятской губернии до революции.
Создается впечатление, что все это было изъято специально для заметания следов.
Недавно прочитал такой афоризм Черчилля:
Черчилль жаловался, что не может предсказать действий России, поскольку «Россия — это загадка, завёрнутая в тайну, помещённая внутрь головоломки».
И хотя сегодня приписывают Черчиллю то, что он никогда не говорил, но с этим афоризмом нельзя не согласиться…
Все это дает возможность сделать предположение, что Евгений Карлович Тегер был направлен в Германию для нелегальной работы, тем более, что довольно широко известен интерес нацистов к теме изучения экспериментального оккультизма.
Будущие исследования покажут, насколько эта версия соответствует истине…
Примечание:
(1) Крупин Дмитрий Васильевич, родился в 1895 году в селе Троицкое (Кучки) Оршанской волости Яранского уезда Вятской губернии. Окончил Кукарскую учительскую семинарию. В 1913 году начал работать учителем в двухклассном училище города Хабаровска. С 1914 года – народный учитель.
В 1915-1917 годах служил в 19-м Финляндском полку на Юго-Западном фронте младшим офицером.
В декабре 1917 года вернулся на родину и вошел в руководящие органы сначала уезда, а потом губернии. Был председателем Яранского уездного исполкома, заместителем председателя и председателем Вятского губисполкома.
В июле-августе 1918 года командовал отрядом по подавлению восстаний в Уржумском, Нолинском и Яранском уездах. В 1918 году в Котельниче был сформирован интернациональный отряд, в котором были чехи, венгры, сербы, эстонцы и словаки. В своем большинстве отряд состоял из венгров. Их было 300 человек. Весь отряд был – 1000 человек. Интернациональный отряд особого назначения был объединен с батальоном Уральской ЧК, в котором тоже были венгры, чехи и сербы. Командиром отряда был венгр Чаки, комиссаром отряда был назначен Д.В. Крупин.
С мая 1919 года по август 1923 года Крупин в Красной Армии. Был членом Революционного Трибунала 11-й армии и 1-го Кавказского корпуса. В 1922-1923 годах работал старшим инспектором Политического управления Реввоенсовета. С 1923 по 1927 годы на советской и хозяйственной работе в Вятской губернии. Был директором Вятского бумажного треста с 25 августа 1923 года по 26 июля 1924 года, а затем председателем Уржумского уездного исполкома. Жил в Вятке по адресу – ул. Коммуны, 8.
В 1928-1930 годах работал председателем Кубанского колхозсоюза, а затем директором Кубанского сельскохозяйственного института технических культур. С 1932 года работал в аппарате ЦК партии. В 1937-1938 годах был секретарем Ростовского обкома партии. С 1938 по 1959 год работал управляющим делами ЦК партии в Москве.
(ГАКО, ф. Р-128, оп.1, д.510; ф. Р-791, оп.4, 1112).
Полная версия:
http://xn----7sbbraqqceadr9dfp.xn--p1ai/lichnosti/173419-zagadki-sudbyi-uznika-doma-bulyicheva
Александр Рашковский, краевед, 21 октября 2016 года.