Учительская история на 1 апреля. 

Был среди моих учеников мальчик Серёжа, девятиклассник. На уроках истории он впадал в ступор. Конечно, я был далёк от передовых технологий, от какого-нибудь проектного или модульного обучения, преподавал традиционно - рассказал, прочитали, спросил. И всё же к работе своей (её тогда я совмещал с учёбой на пятом курсе педагогического университета) относился ответственно, дети предмет мой любили, на хорошие оценки я не скупился. Но ставить «тройку» Серёже было не за что. Он не мог передать содержание темы сколь-нибудь правдоподобно, порол несусветную чушь, а когда в классе раздавался смешок, замолкал. Среди степных народов, угрожавших Руси в начальный период её истории, он называл дворян, бояр и якутов; в Столетней войне, на его взгляд, противостояли аквитаны и фландры; декабристы оказывались язычниками, верующими в бога Декабра. Как эти чудеса рождались в голове подростка, необъяснимо. Безусловно, Сергей не был семи пядей во лбу, однако в бытовых вопросах неплохо соображал, по остальным школьным дисциплинам учился пусть слабо, но удовлетворительно. Я же, не увидев в итоговой контрольной работе ни одного ответа, вывел ему «два». 

Это был скандал. Школа боролась за какое-то звание, и срыв стопроцентной успеваемости директор, пожилая властная женщина, определила как подрывную деятельность. «Двойку учитель должен поставить себе», - резюмировала Валентина Ивановна на педсовете и назначила приказом дату экзамена, который должен был позволить ученику исправить отметку. В комиссию кроме нас с ней вошёл ещё завуч, тихий щуплый мужчина неопределенного возраста, дрожавший от одного вида руководительницы. 

Серёже достался вопрос о Великой французской буржуазной революции. Директор собственноручно вытянула для выпускника «счастливый» билет, предупредив его накануне, какую тему ему следует выучить. По признанию экзаменуемого, чтение параграфа продолжалось всю ночь, только к утру из памяти всё исчезло. Он ещё туманно помнил предисловие о попытках реформ министров финансов (Тюрго и Неккера, подсказал я комиссии), но что происходило потом, забыл напрочь. Тёмный лес о жирондистах, якобинцах и термидорианцах председатель комиссии отмела сразу, пытаясь вызвать согласные кивки на её реплики о тяжёлой участи угнетённого французского народа. Однако юноша сидел как статуя. Даже казнь короля Людовика, о которой я осмелился напомнить, никак не затронула его душу и интеллект. Бледный измученный вид ребёнка на фоне покрасневшего от натуги лица приходившей в ярость директрисы вызвал во мне даже не жалость, а почти физическую боль. Быть может, впервые именно тогда я увидел перед собой не просто «обучающегося», а несчастного человека. 

- Ладно, соберись, ответь на единственный вопрос, и мы поставим тебе «три», - предложил я. 
Валентина Ивановна вскинула брови и спустила на кончик носа очки. 
Я продолжил:
- Среди четырёх имён, которые сейчас прозвучат, ты должен выбрать имя одного из лидеров французской революции. Будь внимателен: Ленин, Горбачёв, Ельцин, Робеспьер. 
Директор одобрительно посмотрела на меня. Я повторил перечень трижды, но Серёжа молчал. Не выдержав длинной паузы, я произнёс:
- Вот подсказка. Имя начинается на «Ро».
- На "Ро", - кивнула Валентина Ивановна и громко протяжно произнесла: "Ро-о-о-о...". 
Глаза Серёжи озарились мыслью. Он широко улыбнулся. Засветилась директор, а за ней и завуч. 
- Ро…, - почти прокричал Серёжа. – Ро… Ро… Робинзон Крузо! – ответил он. 
- Молодец! – с ахом подытожила директриса и вывела в экзаменационном листе жирную «тройку».

Оригинал