Есть некоторое эмоциональное переживание по поводу многих вещей. Переживаешь, переживаешь, но когда ищешь объяснения - впадаешь в банальность о зле, о плохости людей, о тупости, о жадности, и опять о зле поселившемся, о том что люди должны наконец увидеть правду и им станет легче, а пока люди слепы. Открываешь очередную книгу и в очередной раз убеждаешься, что банальность из века в век не объясняет, а прикрывает наш собственный идиотизм, наше собственное нежелание додумать, наше собственное не желание наконец перестать подчиняться тому, что дает легкие объяснения происходящего. Люди голосуют за того, кого мы не любим, потому что люди слепы, а это наша ментальность, наши люди изначально плохи, вот и голосуют за проходимцев. И мы ждем, что люди прозреют.
Впадение в банальность о тех, о ком мы рассуждаем, и наше безупречное впадение в банальность. Недалеки же мы от них, а они от нас. Мы из одного теста. А может попытаться поискать нечто другое, более сложное, может быть даже более безысходное, более непоправимое, но все же то, что не выталкивает нас в бесконечную череду одинаковых объяснений: "народ безмолвствует" (кто не в курсе это Пушкин "Борис Годунов", самая последняя строчка).
Недавно заставил себя послушать довольно странную тетку из МГИМО, которая вещала про войну Иудаизма и Православия, при этом она выражалась языком якобы научным, но за всем этим чувствовалась какая-то мистическая обреченность конспирологии. Я думал, и мне показалось, но ведь явно, когда человека говорит так обреченно и с такой внутренней ненавистью, значит здесь вопрос, скорее, не в осмысленности, а в крике о боли, которая его пожирает изнутри.
Мне кажется, это всего навсего некое переживание, это колоссальный испуг нашей социальной мыслительной элиты перед очередными вызовами. Поясню. Дело в том, что социальные науки как таковые в 20 веке потерпели поражение в России. Либо обслуживай, либо уходи в глубокую тень и иносказание, но лучше молчи, но настоящей наукой никто не даст заниматься. Социальные науки должны обслуживать государство, а не размышлять. Сильнейшие удары были нанесены по истории, филологии, социология вообще не рождалась, философии, психология и т.п. Оглядываешься на социальные науки и понимаешь, что им просто было запрещено развиваться, и любое развитие возможно было только в обслуживание управления социальными процессами, а не их изучение. Небольшие прорывы возникали, когда во власти наступала временная растерянность, временное помутнение. Тогда вожжи отпускались, и в этот период успевало родится нечто очень слабое, но подающее надежды, что тут же подхватывалось наукой там и заносилось в общий поток социальных наук мира.
Способ научного социального мышления был на уровне "что изволите" и, кстати, остается таким до сих пор. Так как мышление не развивалось и любые социальные вызовы принимали на себя разные властные структуры и формировали задачи перед научными сообществами уже потребность в конкретном результате, то эта тепличность привела к особому социальном типу научного мышления не способного к адекватному восприятию действительности. Это как ребенок, которого берегли, берегли, а в результате, столкнувшись с реальным миром довольно безобидных конфликтов - неадекватные сопли, слезы и истерика.
Вся наша постсоветская социальная наука именно поэтому пропитана неадекватным рыданием, в ответ на вызовы современности, требует немедленного властного заказа в связи с вызовами. Властного заказа нет, как, кстати, нет и общественного заказа. Вернее, социальные науки не умеют прислушиваться к социальному заказу общества, ведь заказ многие годы был не совсем общественный, а общественный через властный. Еще наши социальные науки, воспитанные в некотором голоде, привыкли ориентироваться на источники денег, как на заказ, что рождает еще один перекос. А если денег нет, то тут происходит парадокс - социальные науки не привыкли искать средства на собственное видение, они просто впадают в оцепенение.
Ну и самое страшное родимое пятно не развитости социальных наук - это гипертрофированность мышления. Неразвитость выталкивает наших социальных мыслителей из области тонких связей, из области глубоких социальных и культурных явлений, сложный конструкций и построений в область мистики и простых крупных мазков. Исчезновение идеологического начала, долгое время определявшего все социально-научное, привело к тому, что идеологической опорой стали рассматривать все удобно-мистическое и разрешенно-мистическое. Вот и выглядывает из наших социальных мыслителей либо апатия, либо такой мистический бред, что хоть всех святых выноси и заявляй о смерти социальных наук в России и на всем постсоветском пространстве. А то, что волны приносят к нашим берегам из океана социальных наук мира рассматривается как чуждое и угрожающее. Остается лишь стоять на берегу и объяснять подошедшим, что это кошмар и ужас и нас хотят завоевать неведомые силы.
Вызовы слабее не будут, вызовы будут все страшнее и страшнее, а наши социальные науки будут вести себя все более и более неадекватно, но внутри них будут рождаться новая русская социальная наука. В мучениях, с болями и колоссальным сопротивлением, но будет рождаться. Да, она будет долго находиться под внешним влиянием. Мало всегда находиться под влиянием более взрослого. Но настоящий источник перерождения все же глубокое развитие социальных наук в России до 20 века и те очень слабые ростки социальных наук 20 века, которые все же пробились к нам.