Любопытные выводы научного анализа жизни и работы одного колхоза
О работе доктора философии Саманты Ломб
Саманту Ломб вот уже несколько лет встречаю в наших архивах, где она кропотливо работает с документами, но с темой ее работы знаком не был. И вот 7 февраля 2016 года познакомился с обзором ее научного анализа на заседании клуба отдела иностранной литературы ГЕРЦЕНКИ.
В начале заседания выступил с сообщением Игорь Олегович Полубоярцев. Было приятно познакомиться с таким блестящим знатоком английского языка.
А затем со своим сообщением выступила Саманта.
Мне показались особенно любопытными выводы обзора ее работы, которые приведу целиком:
- Микроистория показывает ВАЖНОСТЬ ЛИЧНЫХ И ОБЩЕСТВЕННЫХ ИНТЕРЕСОВ В ФОРМИРОВАНИИ ИСТОРИЧЕСКИХ СОБЫТИЙ.
- В 1930-х годах государственный контроль в СССР на местном уровне не всегда был строгим. Это и создало пространство, в котором местные представители власти могли ИСПОЛЬЗОВАТЬ ГОСУДАРСТВЕЕННЫЕ СТРУКТУРЫ, ПОДАВАТЬ ПРОТЕСТЫ И НАВЕШИВАТЬ ЯРЛЫКИ.
- Целью была борьба за общественный и ЛИЧНЫЙ интерес, который имел МАЛО ОБЩЕГО С ЦЕЛЯМИ ГОСУДАРСТВА.
Особенно любопытным мне показался последний вывод. Он удивительно созвучен с выводом знаменитого теоретика анархизма, профессора Московского университета Алексея Алексеевича Борового, который был в ссылке в городе Вятке в 1930-х годах. Тонкий аналитик, он отметил в своем дневнике, что участники собраний не понимали сущности ни правого, ни левого уклонов, и, на самом деле, сводили личные счеты, атакуя друг друга наборами цитат.
Выдержки из дневника А.А. Борового периода вятской ссылки опубликованы мною в ИНТЕРНЕТЕ несколько лет назад.
Помня завет Евгения Дмитриевича Петряева о том, что предисловие не должно быть больше самой работы, на этом заканчиваю и настоятельно рекомендую всем, кто интересуется историей нашей РОДИНЫ, ознакомиться с обзором работы Саманты Ломб.
Александр Рашковский, краевед, 28 февраля 2016 года
Обзор монографии Саманты Ломб на русском языке
Главный редактор - Ольга Перевалова
Переводчики - Александра Гагарина, Александра Шакирова, Анна Баранова, Никита Булычев, Никита Былов, Вероника Волынчикова, Екатерина Дудина, Всеволод Кустенко, Екатерина Лушникова, Ирина Морозова, Любовь Подлевских, Алена Семенчина
Личные и политические факторы: Микроистория колхоза «Красная колонна» в 1935-1936 годах
Эта микроистория исследует влияние личных и служебных интересов людей в коллективных хозяйствах середины 30-х годов XX века.
Текущая историография колхозного крестьянства периода после коллективизации (1932-1939 годов) фокусирует свое внимание на отношениях государства и колхозников в качестве жертв последних или на их сопротивлении государственной политике. Такая точка зрения привела к искажению той сложной действительности, которая на самом деле управляла повседневной жизнью колхозов.
Зачастую колхозное крестьянство придавало государственным политике, языку и инициативам меньшую важность, чем проблемам на местном уровне и личным заботам. Изучение материалов дела отстранения и уголовного преследования председателя и других членов правления колхоза «Красная колонна» (Дебёсский район, Удмуртская автономная область, Кировский край) показывает. Местные проблемы и личные отношения (семейные связи, обиды, особенности характера) часто имели такое же - если не более сильное - влияние на реакцию колхозников на государственные кампании и расследования.
В случае Николая Иосифовича Ложкина, председателя колхоза «Красная колонна», его грубое и высокомерное поведение, отчуждение от коллектива колхоза и выставление напоказ материальных благ, по-видимому, и стали причиной отстранения. Колхозники в своих жалобах сосредотачивали внимание исключительно на этих личностных качествах Ложкина. В целях укрепления своих аргументов его противники рассказывали об аморальном поведении, профессиональных и политических ошибках, обвиняли в связях с кулаками и белогвардейцами, а его коллег из правления колхоза – в моральной развращенности и службе в рядах Колчака во время Гражданской войны. Николай Иосифович и его товарищи в ответ отправляли письма коммунистическим партийным чиновникам и газетам о том, что якобы обвинители сами были белогвардейцами и кулаками, которые, будучи изгнанными из колхоза, теперь жаждут мщения. Также Ложкин и его сторонники попыталась установить доверительные отношения с членами партии на региональном и национальном уровне, рассчитывая на репутацию Николая как давнего члена коммунистической партии, сыгравшего важную роль в создании колхоза.
Данная работа позволяет взглянуть под другим углом на сельскую жизнь в 1930-х годах. В своих рассуждениях о микроистории как методе исторического анализа Джованни Леви утверждает, что «объединяющим принципом всех микроисторических исследований является убеждение: при таком микронаблюдении будут выявлены факторы, ранее незамеченные».
Микроисторическое исследование жизни колхоза «Красная колонна» позволяет увидеть, как локальные и персональные факторы часто были движущими силами в принятии решений и в борьбе за власть, а не исходящая из Москвы коммунистическая риторика, как может показаться на макроуровне.
Для большинства жителей «Красной колонны» Москва была слишком далеко, чтобы оказывать прямое влияние на ситуацию. Их жизнью, неформальными связями и личными отношениями управляла местная структура власти.
Это многоуровневое дело наглядно демонстрирует, как персональные интересы ложатся в основу споров и противоборств в сельской местности и как местное население приспособило государственный язык и формы обжалования для использования в личных целях.
Трудность при изучении микроисторических сюжетов заключается в том, что, при работе в местных советских архивах, вместо стандартных партийных и государственных документов можно найти какофонию голосов, каждый из которых пытается донести свою, зачастую противоречащую другим, точку зрения.
Документы по отстранению Николая Ложкина с должности и последующему судебному разбирательству содержатся в двух региональных архивах, Государственном архиве социально-политической истории Кировской области и Центре документации новейшей истории Удмуртской Республики. Эти документы были созданы партийными организациями и их представителями, в том числе: крайкомом партии, Удмуртским обкомом, Дебёсским райкомом, партийной ячейкой «Красной Колонны», местной районной газетой и несколькими частными лицами.
Большая часть свидетельских показаний против Николая Ложкина и его товарищей из правления колхоза были записаны региональными и районными специалистами, направленными для расследования ситуации. Эти документы содержат разнообразные свидетельства поведения Ложкина.
Существует очень мало жалоб отдельных истцов, хотя сам Николай и его сторонники написали множество писем, которые сохранились в архивах.
Цель данной статьи состоит не в выяснении правды или подтверждении виновности или невиновности какой-либо из сторон, а в том, чтобы показать всю сложность таких маленьких сообществ, как колхозы, и какое место занимают в них такие участники, как государство и граждане.
Историческая литература о коллективизации и жизни в сельской местности в 1930-х годах, как правило, смотрит на государство как на основную действующую силу и оценивает деятельность колхозников в рамках их взаимодействия с ним. Такие исторические исследования предполагают существование сильного государства, которое в состоянии навязать свою волю сельским жителям, и отрицают существование местных связей и отношений, имеющих мало общего с политикой государства, кроме языка официальных заявлений и других формальных бумаг.
Эта статья утверждает, что в сельской местности за принятием политических и повседневных решений зачастую стоят проблемы обычных людей.
Государство обеспечивало возможности подачи жалоб, но часто не принимало активного участия в их рассмотрении.
В деле Николая Ложкина и колхоза «Красного Колонна» все конфликты и разногласия решались на местном уровне. Жалобы, направленные краевым и центральным органам власти, возвращались назад, оставляя местных колхозников и их начальников один на один.
Местные активисты принимали непосредственное участие в обвинении и сборе доказательств, без участия Москвы решая конфликт между колхозниками и их руководством.
Доносы сыграли существенную роль в деле колхоза «Красная Колонна». Обычно историки исследуют особенности обвинения в рамках отношений государства и гражданских позиций, рассматривая его как «оружие слабых».
Это «оружие» позволяло простым людям обвинять и должностных преступлениях и неподобающем поведении людей на высоких руководящих должностях. В подобных ситуациях приводится много примеров бессилия и беспомощности, слышатся призывы к истинной справедливости, а не к формальным законам.
Однако дело Николая Ложкина и других руководителей «Красной Колонны» состоит не только из доносов.
Обвинители Ложкина с целью получения больших прав и возможностей предъявили обвинительный акт райкому и обкому партии, а те, в свою очередь, оказали доверие колхозникам, начав собственное расследование, самолично преследуя нерадивых руководителей колхоза. Кроме того, преступления (а в частности: воровство, оскорбления и пьянство), в которых обвиняются Ложкин и его сообщники, отражали необходимость в защите колхозников в рамках уголовного кодекса, а не в самосуде. Участники обвинительного процесса против колхозных лидеров активно защищали свои права и интересы.
Конфликт, описанный в этой статье, вряд ли является исключением для данного колхоза в Кировском крае.
КОРРУПЦИЯ, НАСИЛИЕ, МОРАЛЬНЫЙ РАЗВРАТ И ПОЛИТИЧЕСКАЯ НЕБЛАГОНАДЕЖНОСТЬ были типичными обвинениями против местных чиновников и колхозных лидеров в 1930-х годах.
Большое количество руководителей колхозов в те времена являлись мелкими чиновниками, которые чаше всего были «коррумпированными, продажными, неграмотными и почти всегда пьяными».
Вдобавок ко всему, они были невероятно плохо подготовлены к занимаемым должностям. Свергнутое руководство колхоза «Красная Колонна» не было исключением.
Несмотря на оправдательные приговоры московских судов, доминировавших в середине 1930-х годов, обвинения против местных чиновников практически всегда имели под собой вес.
В деле колхоза «Красная Колонна» самое большое количество обвинений было выдвинуто против колхозной администрации. Эти люди обвинялись в воровстве, физическом насилии и словесных оскорблениях. Полнота и тщательность исследования районных и краевых документов позволяет задуматься о правдоподобности всех этих обвинений. Более того, документы райкома и обкома партии подтверждают, что многие преступники, обвиняемые в разного рода конфликтах и манипуляциях, как и Николай Ложкин, стремились попасть в чиновники партийных райкомов.
Эта запутанность придает делу особый интерес.
Жизнь даже в хорошо налаженной колхозной системе управления не бывает простой и легкой. Такие хозяйства были сформированы путем объединения сел с получением статуса колхоза на законодательном уровне.
Всем колхозникам на бумаге давались гарантии равных прав и привилегий, что в действительности было явлением редким.
Практически сразу развивалась жесткая колхозная иерархия: председатель и член правления колхоза занимали главенствующие позиции, бригадиры, школьные учителя и квалифицированные работники были на средней ступени, а неквалифицированные сельскохозяйственные рабочие, пожилые и люди с ограниченными возможностями находились на самой низшей ступени.
Такое расслоение приводило к значительной разнице в размере заработной платы, доступе к рынкам товаров и общему уровню жизни, что часто вызывало зависть у тех, кто ниже по социальному статусу.
Вместе с тем, высокие звания и привилегии председателя колхоза несли за собой высокие к нему требования.
Председатель часто разрывался между потребностями колхоза с государственной точки зрения и нуждами самих колхозников.
Местные и народные партийные чиновники в первую очередь были заинтересованы в исполнении своих служебных обязанностей.
Главной задачей для них было удовлетворить потребности колхоза и поддерживать его как экономический и юридический субъект. Потребности же колхозного общего собрания и самих колхозников были в конце этого списка.
Это вызывало много конфликтов: председателю приходилось часто эксплуатировать своих подопечных, урезать рацион зерна или налагать арест на колхозное имущество для удовлетворения потребностей государства, одновременно пытаясь мотивировать людей работать усерднее.
Кроме того, руководству часто приходилось сталкиваться с вмешательством местных чиновников во внутренние дела колхозов.
Не оправдавших ожиданий районных чиновников подвергали критике и принуждению покинуть пост.
Представители местной власти всегда хотели контролировать председателя, особенно если у них был свой кандидат, готовый вступить на эту должность, или когда предыдущий председатель не оправдал их ожиданий.
Под контролем находился и процесс назначения и отстранения главы колхоза. Теоретически общие собрания имели право назначать или увольнять председателя в любое время, но местное правительство или партийные представители всегда имели вес в принятии подобных решений.
С этим столкнулся Ложкин в 1935-1936 годах: колхозникам не нравилось, что ограничивались их привилегии, было тяжело при выполнении госзаказа, а главы областного партийного комитета вмешивались в дела колхоза. Но независимость региона и его низкая экономическая важность для СССР оставляли конфликты на местном уровне с малым участием представителей региональной или государственной власти.
Колхоз «Красная колонна», основанный в 1928 году, был сильном хозяйством. Он сформировался после слияния двух деревень: Нимошуры и Дзили в Дебёсском районе (Удмуртия, Кировский край). Поначалу колхоз состоял из 127 дворов; к 1936 году дворов было уже 97. Один из основателей колхоза Николай Ложкин был избран первым председателем и работал, пока его не отстранили в июле 1936 года. Партийный комитет Кировского края видел экономический потенциал колхоза и использовал его как демонстрационное хозяйство в начале 1930-х годов. В 1933 году во время празднования десятой годовщины Удмуртской республики колхоз получил знамя как признание успеха. Тогда же колхоз значительно улучшил инфраструктуру: была построена первая электростанция и мельница в регионе, маслобойня, крупное скотоводческое хозяйство, пасека, появилось электричество, баня, дом на 16 квартир, автомобиль, молотилка и другое сельскохозяйственное оборудование. В колхозе имелась крупная партийная организация, которая сократилась на 36% к 1936 году, в основном из-за покинувших колхоз людей. Первые семь лет существования колхоза были весьма успешными, но в 1935-1936 годах хозяйство пошло на спад.
Члены правления колхоза «Красная колонна» были типичными представителями местной советской власти 1930-х годов: плохо образованные люди 30-40 лет, крестьянского происхождения, члены коммунистической партии.
Николай Ложкин, председатель колхоза «Красная Колонна» был местным крестьянином, который вступил в коммунистическую партию, воевал за Красную армию во время Гражданской войны, стал членом Кировского регионального партийного собрания (крайкома) и кандидатом в члены Удмуртского регионального партийного собрания (Обком) вплоть до его отстранения в 1936 году. Он был безграмотен, и все документы писались за него, а Ложкин только подписывал. Его брат Василий Иосифович Ложкин был более образованным, работал на Московской железной дороге и тоже был членом партии.
Другие члены правления колхоза так же были простыми, малообразованными крестьянами. Они были известны во всей области и были знакомы с механизмами местной семейной политики, но низкий уровень образования, без сомнения, мешал исполнению обязанностей. Многие члены администрации занимали более одной должности: Николай Ложкин был членом Обкома, вдобавок к должности председателя колхоза; Трофим Николаевич Ложкин был и бухгалтером, и секретарем колхоза; Митрофан Федорович Ложкин был начальником снабжения и казначеем; Александр Федорович Хохряков был шофером и членом ревизионного комитета колхоза, а Серафим Андреевич Хохряков прежде был главой Сельского совета и бригадиром. Каждая должность сама по себе требовала больших усилий и то, что малообразованные люди занимали сразу две должности, вело к пренебрежению некоторыми обязанностями.
В соответствии с протоколами собрания Партийного комитета Дебесского района от 16 июня 1935 года должностные лица района начали исследовать внутреннюю работу «Красной Колонны» в связи с тем, что колхоз не осуществлял своевременную натуральную оплату государству.
После наведения справок партийное бюро нашло список схожих жалоб и порекомендовало укрепить колхоз.
Отношения между обкомом и администрацией колхоза стали напряженнее, когда двоих бригадиров, Серафима Андреевича Хохрякова и Андрея Ложкина, арестовали в первой половине 1936 года.
Николай Ложкин, Трофим Ложкин и Александр Хохряков были этим возмущены. Личные взаимоотношения между ними были очень крепкими, и они продолжали поддерживать товарищей даже после вынесения приговора, написав для них хорошие характеристики и дав 100 рублей на дорогу.
Тесные отношения между членами руководства колхоза, которые и работали, и веселились вместе, спровоцировали конфликт не только с районным комитетом партии, но и с другими колхозниками, и, вероятно, куда более серьезный, чем отражено в документах. Возможно, именно эта сплоченность, а также неприятие перемен вопреки быстрому расследованию и приезду районного руководства в колхоз «Красная колонна», затормозили какие-либо реальные изменения.
Еще в течение года после первичного расследования Николай Ложкин и многие его товарищи удерживали свои места в руководстве. Районному комитету партии пришлось дождаться двухнедельной поездки Николая в далекий Киров на курсы, связанные с его обязанностями как члена крайкома, чтобы проголосовать за его отстранение.
Узнав по возвращении о смещении с должности, Николай направил жалобу в Краевой комитет партии. В связи с этим началось расследование, вызвавшее недовольство райкома, который принялся выдвигать против Ложкина обвинения в деморализации, политических и должностных преступлениях, совершенных им в период управления колхозом, а также в подрыве репутации нового руководителя районного комитета партии после устранения Ложкина с руководящего поста.
16 августа 1936 года районный комитет партии в Дебёсах, заслушав результаты расследования, принял решение назначить судебное разбирательство против Николая Ложкина, Трофима Ложкина и Александра Хохрякова и запросил у крайкома партии в Кирове, а также у Удмуртского обкома исключения Николая Ложкина из этих организаций.
Официальные обвинения против троих мужчин были довольно стандартными, использовали партийную и государственную терминологию и касались профессиональной, политической и личной несостоятельности, что рассматривалось кировскими партийными организациями в 1930-х годах как преступление. В целом, в данных обвинениях нет ничего примечательного. Подобный триумвират грехов использовался для дискредитации членов партии и руководителей.
Однако официальные обвинения скрывают тот факт, что личные качества главы колхоза играли важную роль в желании и даже рвении колхозников выступить против них в суде.
Претензии колхозников
Обвинения против Николая Ложкина и других руководителей колхоза можно разделить на три группы: коррупция, пьянство и жестокое обращение с колхозниками. Все обвинения в политических преступлениях были добавлены инспекторами районного комитета партии и крайкома, и свидетельские показания колхозников, собранные инспекторами, их не опровергали.
Данное исследование сосредоточено на претензиях крестьян, поскольку политические обвинения были добавлены позже как часть государственного обвинения.
Коррупция и пьянство
Все обвинения против Николая Ложкина и других руководителей колхоза, выдвинутые колхозникам, касались преступлений, негативно повлиявших на уровень жизни, что могло свидетельствовать о криминальности и деморализации бывшего руководителя. Коррупция и пьянство составляли симбиоз, в котором одно дополняло другое.
Утверждалось, что Николай Ложкин устраивал в колхозе пьяные вакханалии, и это фактически вошло в практику в 1935-1936 годах, а также что Федор Ложкин, Митрофан Ложкин, Трофим Ложкин, Александр Хохряков, Серафим Хохряков и Павел Максимов – все члены правления – регулярно в них участвовали. Но колхозники по большей части жаловались не на сами гулянки, а на то, сколько денег и продуктов на них тратилось.
В отчете инспектора крайкома значилось: «Коллективное хозяйство оказалось под угрозой разорения из-за систематических пьяных разгулов, устраиваемых главой колхоза Николаем Ложкиным и другими членами руководства. Они присваивали себе коллективное имущество, а также безо всякого учета, безнаказанно забирали продукты, принадлежавшие коллективному хозяйству».
Несколько жителей дали показания, что в марте 1936 года владелец магазина Павел Максимов продал на базаре колхозное мясо, а затем напился в своей квартире вместе с Николаем Ложкиным на деньги, вырученные от продажи. Митрофан Ложкин заявил, что Николай часто «принуждал» его покупать вино, иногда давая деньги, иногда заставляя расплачиваться колхозным имуществом, говоря при этом: «Запиши на мой счет».
Предполагалось, что, по крайней мере, один раз они оплатили за вино деревенской лошадью. Такие показания отражают связь между моральной распущенностью и криминалом, отражая партийную риторику, которая доминировала в Кирове в середине 1930-х годов.
Все показания могли быть подстроены, а могли и действительно отражать взгляд колхозников на действия руководства. Использование ресурсов хозяйства для удовлетворения персональных потребностей, несомненно, пошатнуло общее мнение о справедливости и вызвало неподдельное недовольство начальниками, так как для большинства других колхозов, даже процветающих, такое было недоступно.
Засвидетельствовано, что Николай Ложкин принимал от колхоза такие продукты как мясо, масло и мед, которые были редким удовольствием для деревни. Его собутыльник и товарищ Митрофан Ложкин, завхоз колхоза, способствовал его действиям. Митрофан был замечен, по крайней мере, один раз, когда перетаскивал свиные туши в 10-20 кг в дом Николая. Тот же якобы брал масло и пуды меда для жены. Она, в свою очередь, использовала эти продукты для приготовления еды на праздники и развлечения.
Слухи о прожорливых и развратных начальниках колхоза, эксплуатирующих своих рабочих, были постоянными.
Однако эти слухи неоднозначны. Согласно материалам, собранными заместителем секретаря райкома партии Козловым, местные газеты «Трактор» и «Удмуртская коммуна» утверждают, что Николай воровал колхозную собственность в виде мяса, муки и других продуктов, а также содержал свой скот на собственности колхоза в 1935 году. По словам Козлова в газетах «Трактор» и «Удмуртская коммуна» от 21 мая 1936 года, в ходе расследования выяснилось, что не все обвинения были обоснованными. Также было подмечено, что продукты питания, которые якобы воровал Николай, действительно использовались его женой для готовки в детские сады, а животные, находившиеся в собственности колхоза, были перемещены в сарай Николая в 1935 году. До сих пор остается непонятным, почему местные газеты нашли такие обвинения необоснованным. Маловероятно, что авторы статей были союзниками Николая. В документах не упоминается имя автора статьи в «Удмуртской Коммуне», однако автор статьи в газете «Трактор» известен. Это Илья Протопопов, который был открытым критиком Николая и имел к тому личную неприязнь.
В прямом противоречии с вышесказанным приводится статья руководителя райкома партии, который заявил, что все обвинения обоснованны письменными жалобами колхозов.
Такая противоречивая документов напоминает о необходимости сохранять здоровый скептицизм в вопросе, что такое правда, и иллюстрирует глубокие конфликты и противоречия советской жизни.
Жалобы колхозников
Были также жалобы на агрессивное поведение по отношению к колхозникам. Николай Ложкин был обвинен в использовании насилия, физического и словесного оскорбления колхозников. Избиения якобы были чаще всего использованы для наказания плохих работников.
К примеру, колхозники утверждают, что зимой 1935 года Николай Ложкин, совместно с бывшим бригадиром Серафимом Хохряковым, избил старшего караульного конюха Якова Протопопова за то, что он уснул на рабочем месте и позволил лошадям свободно бродить по хлеву. Из-за этого инцидента Серафим был отправлен под суд.
В ноябре 1935 году Николай Ложкин якобы избил старого сторожа Алексея Самойловича Ложкина, который ушел в кочегарку электростанции и уснул там. Согласно показаниям свидетелей, сторож ушел потому, что замерз, а смену ему не отправили. Найдя Алексея спящим, Николай, якобы пьяный, начал кричать проклятия и бить того по голове. Более того, он также якобы угрожал свидетельнице преступления Евдокии Ложкиной увольнением в случае распространения информации об увиденном.
В январе 1936 года Николай Ложкин с бригадиром Григорием Ивановичем Ложкиным якобы избили колхозника Ивана Осиповича Ложкина, потому что последний плохо руководил работой гумна. Согласно показаниям свидетеля, Иван Осипович работал без помощи и подмены в течение двенадцати часов, после чего ушел домой. Он уже раздевался, когда его начальник Перевозчиков хотел отправить Ивана по другому поручению, но получил отказ от замерзшего и уставшего работника. На следующий день в 3 часа утра Ивана Осиповича разбудил его бригадир Григорий Иванович Ложкин, который велел ему возвращаться на свое рабочее место, а также сообщил о краже зерна с тока (место молотьбы), за которым тот должен был следить. Иван Осипович собрался и вышел на улицу, где между двумя домами был встречен с обвинениями в краже зерна Николаем Ложкиным, Григорием Ивановичем Ложкиным и Перевозчиковым. Предположительно, Григорий Иванович нанес первый удар, затем к нему присоединился Николай, и вместе они забили Ивана Осиповича до потери сознания. Согласно показаниям свидетелей, данным в ходе судебного разбирательства по делу Николая, Ивана Осиповича били Ложкины, сам Перевозчиков был не в силах что-либо прокомментировать по этому поводу. В действительности же зерно не было украдено.
И снова местные удмуртский газеты «Трактор» и «Удмуртская коммуна» провели расследование по этим делам в 1935 году и пришли к выводу, что некоторых из этих проявлений бессердечности и жестокости вовсе не было. Согласно результатам расследования, Николай Ложкин вел себя очень вежливо по отношению к Алексею Самойловичу, разбудив его и объяснив, что спать на рабочем месте не разрешается. И когда Алексей Самойлович снова уснул, он сбросил трубу на землю, чтобы тот проснулся. По заключению расследования, проведенного «Трактором» и «Удмуртской Коммуной», не было никаких побоев. Они постановили, что Николай и Григорий Иванович не били Ивана Осиповича, потому что последний не мог точно установить личности нападавших. Из расследования этих газет следует, что изначально Иван Осипович обвинял в избиении Перевозчикова, а затем изменил свои показания, обвинив председателя и бригадира. И вновь, 12 июля 1935 года ответ руководителя райкома партии напрямую опроверг выводы газет, заявляющие, что все обвинения доказаны жалобными письмами колхозников. Сейчас невозможно докопаться до истины, но обвинения в жестокости помогли понять, что Николай - настоящий деспот.
Будучи коммунистом, руководителем колхоза, Николай Ложкин проявлял личную неприязнь и склонность к насилию, что хорошо показывают его отношения с колхозником Алексеем Стрельниковым. Подробности инцидента, описанного ниже, сильно отличаются в разных документах. Одна из самых бурных ссор произошла во время церемонии крещения в доме Стрельникова.
Известно, что коммунисты были настроены развеять такие церковные традиции как крестины из-за неприятия религии. Часто за то, что их жены крестили детей, коммунисты исключались из партии.
Таким образом, как примерный коммунист, Николай был настроен искоренить пережитки царской России, однако переборщил, выйдя за рамки своих полномочий и наведя страх на всю семью Стрельниковых. В заявлениях руководителю обкома партии колхозники утверждали, что Николай Ложкин ворвался на крещение и попытался выгнать всех гостей, что не вышло. Вернувшись с Серафимом Хохряковым, он начал оскорблять хозяина дома и его сына Павла. Далее предполагается, что Николай толкнул в плечо колхозника, ударил несколько раз, а затем схватил его за волосы, толкнул вниз, а потом резко поднял вверх, спросив, больно ли было. Павел ответил положительно. Тогда Николай приказал ему проделать то же самое с его отцом. Под давлением Павел схватил пожилого мужчину за волосы, и затем Николай приказал ему убить отца: «Ты выгнешь ему шею назад и перережешь своим ножом его горло».
Однако газеты «Трактор» и «Удмуртская Коммуна» предположили иное развитие событий. Согласно результатам их расследования, Серафим Хохряков был инициатором срыва праздника, и Николай был единственным, кто попытался его успокоить. Но так как он сам был пьян, дело закончилось тем, что он накричал на Алексея Стрельникова. В статье, опубликованной «Тракотором» и «Удмуртской Коммуной» в 1935 году, не упоминаются какие-либо побои или покушение на убийство. Возможно, некоторые детали этого происшествия впоследствии были либо приукрашены, либо забыты, либо вообще не донесены до журналистов «Трактора» и «Удмуртской Коммуны» из-за всеобщего страха перед Николаем и его товарищами.
Причины, по которым Николай предположительно напал на семью Стрельникова, тоже варьируются. Из свидетельских показаний, данных на суде, следует, что Ложкин ненавидел Алексея, так как тот во время похода в баню пожаловался своему соседу на неумелое управление колхозом. Сосед, якобы, рассказал об этом одному из бригадиров, а тот, в свою очередь, донес Николаю. Но самая невероятная причина выдвинута и подтверждена материалами газет «Трактор» и «Удмуртская Коммуна». Согласно этим источникам, Ложкин обвинил старшего Стрельникова в том, что Андрей Ложкин был приговорен к лишению свободы. По информации газет, Николай кричал, что Стрельников должен трепать лен вместо того, чтобы праздновать: «Это из-за тебя Андрюха сейчас в тюрьме!».
Из документов неясно, почему Андрей Ложкин был отправлен в тюрьму, Николай, похоже, считал всему виной неспособность Алексея Стрелкова собрать лен. Андрей входил в круг друзей Ложкина, Николай рекомендовал его в члены партии и написал ему хорошую характеристику, так что, несомненно, что они состояли в хороших отношениях. Личные отношения приводили ко многим конфликтам в хозяйстве, как и в других областях российской и советской жизни, и гораздо более логично, что тюремное заключение приятеля как раз и вызвало вспышку гнева, чем какой-то комментарий, услышанный в бане. В любом случае, можно предположить, что характер и поведение Николая Ложкина стали причиной выдвинутых против него обвинений.
Война слов
Направления прошений и использование штампов
Учитывая факты о боевом характере, неудивительно, что Ложкин просто так уйти с должности не мог. По отстранению от должности он провел кампанию с помощью своего брата, а также приятеля Александра Хохрякова, с целью опровергнуть обвинения и вернуться к власти. Несмотря на то, что Николай был безграмотным и, судя по всему, пьяницей, он был очень хитрым и использовал штампы советского времени для укрепления своей позиции.
Ложкин решил обратиться во все возможные инстанции, отправляя письма к руководству Кировского обкома, а также послав брата подать апелляцию в высший орган власти – Центральный Комитет (ЦК) ВКП(б) - в Москве. Братья также послали письма секретарю обкома партии, в газету «Правда» и даже самому Яковлеву, руководителю сельскохозяйственного отдела ЦК. Хотя ни одно из этих писем не было опубликовано, письма, отправленное в «Правду» и Яковлеву, были направлены в Кировский обком для расследования. Такой шаг - письма газетам и должностным лицам - был психологически важным. Граждане ожидали результата от подобных обращений, партия и государство оказывали давление на газеты, чтобы те расследовали как можно больше дел. Письма предоставляли возможность добиваться правосудия от высших эшелонов власти.
В ответ на действия райкома партии, Николай Ложкин создал свою собственную версию событий, которая изображала его доблестным коммунистом, окруженным врагами. Он создал очень последовательное повествование, в котором утверждал, что местные члены райкома организовали его отстранение от должности обманным путем, и люди, которые имели личные обиды против него из-за действий или в качестве члена партии, или председателя колхоза, помогли им в этом невооруженном захвате власти. Николай Ложкин воевал в Гражданской войне, и в его более поздних прошениях часто упоминались враги-белогвардейцы.
Доклад выставлял его в качестве жертвы врагов рабочего класса и их союзников, он подчеркивал свою службу во время Гражданской войны и тяготы, которые пережила его семья. Такие темы как революционное прошлое автора, социальный статус и советский патриотизм служили для того, чтобы вызвать целую систему символов в сознании читателя, отражающих основные идеологические и политические предпочтения правительства, и создать связь с режимом, показывая, что автор - человек, которому можно доверять. Николай и его брат Василий мастерски использовали такие методы для нанесения ответного удара по своим оппонентам.
Контратаку Ложкин начал сразу после снятия его с должности в июне 1936 года. В конце июля он написал письмо в обком партии, в котором пытался развенчать выдвинутые против него обвинения. Николай жаловался, что, когда он был в Кирове для прохождения курсов в обкоме, райком партии обманным путем заставил колхозников проголосовать за снятие его с должности и за избрание нового главы колхоза.
По версии Ложкина, вскоре после его отъезда в Киров заместитель секретаря райкома, Козлов, созвал общее собрание колхоза и объявил, что курсы, на которые Николай уехал, будут длиться целый год, и поэтому нужно выбрать нового председателя колхоза. Николай заявил, что вернувшись, он был встречен с обвинениями в финансовых махинациях, и представители райкома сообщили, что он снят с должности из-за растраты в 400 рублей. Ложкин был потрясен такими обвинениями, заявив: «Перед выборами не было и речи о растраченных деньгах».
Николай также сообщал, что вслед за смещением его персоны с поста председателя колхоза, он подвергся издевательствам со стороны членов райкома партии, а его семью в колхозе окружила атмосфере страха, унижения и недоверия. Ложкин заявлял, что Долгушев и Козлов запрещали разговаривать ему с другими колхозниками и коммунистами на партийных собраниях, а тем в свою очередь было запрещено разговаривать с ним.
Он отметил, что даже не имел возможности опровергнуть выдвинутые против него обвинения, а его коллеги и товарищи после этих событий боялись разговаривать с ним, опасаясь наказания со стороны райкома. «Встретив в деревне Дзилье председателя парткома Трофима Ложкина, я предложил ему идти домой вместе, но тот вынужден был отказаться, ответив: «Я не пойду с тобой, а то еще Долгушев увидит или узнает», - рассказывал Ложкин, чтобы проиллюстрировать свою изоляцию от бывших товарищей и членов колхоза. Плюсом к изоляции, недоброжелатели, по его словам, изводили его семью. Николай заявлял: «Теперь те, кто был на стороне белых, издеваются над нами, надсмехаются, а также наносят нам злостные оскорбления. Больше никто не разговаривает с моими сыновьями и дочерьми». Он особенно подчеркнул вину местных властей в сложившейся ситуации, утверждая, что «райкомом партии создана такая оппозиция, что все эти бездельники могут безнаказанно насмехаться надо мной».
В лице своего брата Василия Николай Ложкин нашел сильного союзника в борьбе против райкома партии. Василий Ложкин переехал из Кировского края в Москву, где работал на железной дороге. Тем не менее, он сохранил тесные связи с родной деревней и использовал свое положение в Москве, чтобы обратиться в центральное руководство, вовлекая его тем самым в борьбу местных сил. Василий Ложкин написал статью под названием «Самодур в роли секретаря Дебесского отделения райкома партии», описав в ней тяжелую участь брата, и послал в редакцию московской газеты «Правда», откуда 9 августа ее перенаправили в обком партии. В отчете инструктора обкома указывается, что в статье Василий Ложкин описал успехи колхоза на протяжении его существования, позитивные аспекты руководства брата и утверждал, что Николай пострадал от рук председателя райкома и его помощника. А Долгушев и Козлов сговорились сместить его брата с поста из-за своих личных обид.
Василий и Николай Ложкины предоставили практически одинаковые описания того, как чиновники райкома с помощью обмана сместили Николая с места, а затем продолжали издеваться над ним и попытались изолировать его от общества. Василий пошел даже дальше брата в идее о том, что секретарь обкома партии был так поглощен идеей изоляции Ложкина, что был готов пожертвовать ради этого экономическими интересами колхоза. По словам Василия, Долгушев сказал Николаю: «Достаточно того, что ты правил колхозом как помещик, теперь даже не смей вмешиваться в наши дела. Пусть Попов, новый председатель, делает, что хочет, даже если это вредит колхозу, а ты сиди и помалкивай и не смей говорить с ним или критиковать его».
Излагая ситуацию таким образом, братья играли на политических чувствах членов райкома и обкома партии. Они сделали акцент на заслугах Ложкина как коммуниста, экономических достижениях колхоза во время его председательства и противопоставили это эгоистически мотивированным членам райкома, которые были готовы пренебречь финансовой стабильностью колхоза ради совершения своей кровной мести.
К обвинениям в злоупотреблении должностными полномочиями и властью, Николай Ложкин добавил также предположения о том, что в борьбе против него райком объединился с врагами народа. Ложкин заявил, что его главные недоброжелатели - бывшие кулаки и белогвардейцы, исключенные из колхоза и жаждущие мщения, особенно теперь, когда Николай оказался в легкоуязвимом положении.
Николай Ложкин представил доказательства, подкрепляющие свидетельские показания, секретарю обкома партии товарищу Столяру 30 августа. Он заявил, что на собрании колхоза от 18-19 августа, на котором обсуждался вопрос о его сдаче в руки судебных властей, присутствовали только враждебно настроенные против него колхозники, в том числе раскулаченные собственники, которые были исключены из колхоза.
В своей пояснительной записке Николай Ложкин указал список нарушений, предположительно совершенных шестью колхозниками, выступавших с обвинениями против него на собрании 18 августа. И в каждом случае Николай Ложкин делал акцент на их подозрительном прошлом. Он обвинил двоих работников колхоза в том, что они являются безответственными мигрантами, которые забросили свои обязанности как в колхозе, где числились только на бумаге, так и на Ижевском машиностроительном заводе, где они также были наняты. Николай обвинил оставшихся трех работников (Николая Григорьевича Ахеева, Ивана Протопопова и Илью Кузьмича Протопопова) в том, что они члены вражеских группировок и либо поддерживали белых во время Гражданской войны, либо являлись кулаками, либо и то, и другое вместе. Он заявил, что Николай Григорьевич Ахеев имел сомнительное прошлое и сохранил свой «антисоветский» характер. Вероятно, он служил полицейским сержантом под управлением Колчака и находился под следствием у НКВД после увольнения из колхоза в связи с «возмутительным поведением».
Николай Ложкин сделал еще более серьезные заявления против двух других обвинителей. Он утверждал, что Иван Протопопов дезертировал из Красной армии, и во время своего дезертирства убивал и ел крестьянских свиней. Он также обвинял его в сговоре с белыми с целью избить и запугать жену и детей Ложкина, пока Николай служил, потому что они были членами семьи коммуниста и добровольца Красной армии. Далее Николай Ложкин заявил, что Иван Протопопов был ленивым и коррумпированным человеком и даже после того, как вступил в колхоз, отмечая, что он «систематически слонялся без дела, из-за чего ему не хватало хлеба, несмотря на то, что до революции он был богатым».
Подобным образом Николай обвинил редактора районной газеты Илью Кузьмича Протопопова в том, что его семья имеет темное прошлое, а сам он связан с вражескими группировками и хочет отомстить Ложкину за приверженность коммунизму. По словам Николая Ложкина, дед Ильи Протопопова, вероятно, был основным действующим лицом в предательстве семьи Николая Ложкина в 1919 году и участвовал в избиении жены и детей вместе с белыми. Однако самым ужасным преступлением его деда являлось другое. Это выдача председателя комитета бедноты Николая Игнатьевича Ложкина белым властям. Он был впоследствии казнен по приказу Колчака.
Николай Ложкин способствовал их разоблачению, и Илья Протопопов использовал свою позицию редактора районной газеты «Трактор» и члена собрания районного комитета партии, чтобы оклеветать Ложкина и предоставить районному комитету партии ложные факты.
Был еще один человек, обладающий тесными связями с районным руководством, которого Николай Ложкин обвинил в личной неприязни и использовании ситуации для осуществления своей мести. Это был новый председатель колхоза Михаил Попов. Ложкин утверждал, что новый глава колхоза был раскулачен в 1930 году и являлся организатором группы индивидуальных предпринимателей, которые не хотели отдавать свою землю колхозу. Николай заявил, что районный комитет партии лично послал его в родную деревню Попова, и, несмотря на тайный характер этой группы, Ложкину удалось разоблачить Попова как главного организатора. Попов затаил обиду и специально предоставлял районному комитету ложную информацию. Ложкин утверждал, что участники собрания 19 августа проголосовали за передачу дела в суд только из-за желания отомстить за его действия в качестве председателя колхоза и настоящего коммуниста.
Тем не менее, Николай считал, что те, кто свидетельствовал против него 18 и 19 августа, были всего лишь пешками в руках районных чиновников. Он обвинил членов районного комитета партии в организации сговора бывших классовых врагов с целью дискредитировать и подвергнуть его гонениям и в намеренном лишении его сторонников возможности высказывать свое мнение. Николай Ложкин утверждал, что Долгушев давал и организовывал показания против него и не разрешал никому свидетельствовать в его защиту. Он заявил, что вставшая на его защиту Наталья Ложкина была прервана и не могла больше говорить, а после собрания Долгушев кричал на нее за то, что она пыталась защитить Николая. Он также заявил, что для того, чтобы заставить работников колхоза дать нужное свидетельство (в свете «бунта» Натальи Ложкиной), Долгушев и глава райкома товарищ Бабкин приказали редактору районной газеты Илье Протопопову, руководителю районного комитета партии Кузьмину и главе районной земельной организации Поликарпову подготовить людей для дачи показаний на генеральном собрании
В результате усилий данных служебных лиц несколько бедных крестьян и членов партии засвидетельствовали против Николая Ложкина. У Долгушева не было причин устраивать заговор против Николая. Однако последний писал, что председатель районного исполнительного комитета товарищ Бабкин хотел отомстить, потому что Ложкин в 1933 году сделал письменный донос в обком на жену Бабкина, обвиняя ее в родстве с кулаками. «Следовательно, - писал Ложкин, - я попал в замкнутый круг, с агентами классовых врагов с одной стороны и их помощниками с другой, такими как секретарь райкома партии и председатель райисполкома и другими руководителями районных организаций».
Встречное наступление Долгушева
Само собой, Долгушев не относил себя к тиранам. Он узнал об обвинениях против него, когда Яковлев и газета «Правда» послали письмо Василию Ложкину в обком партии. В связи с этим, Долгушев написал ответ, мешая Николаю и его сторонникам подавать дальнейшие прошения в более высокие органы. Он и другие члены райкома партии опубликовали ультиматум, угрожая Николаю Ложкину и Александру Хохрякову расправой и наказанием, если они продолжат подавать прошение внешним властям. Они представили обвинения как заговор с целью подорвать власть новой администрации колхоза, утвержденной райкомом. Райком партии уведомил Николая Ложкина и Александра Хохрякова, что «если они пренебрегут новым руководством колхоза, не прекратят работать на подрыв власти и объединение оппозиционеров вокруг них, то будут приняты строгие меры». Николаю Ложкину также запретили посещать колхоз и партийные встречи, а Александр Хохряков подтвердил, что их письма с колхоза перехватывались: райком партии пытался ограничить возможность Николая и Александра жаловаться.
Пока райком стремился заставить Николая замолчать, Долгушев приступил к попытке полностью дискредитировать Ложкина. Он направил свои силы на то, чтобы методично опровергнуть обвинения братьев Ложкиных и Александра Хохрякова в объяснительном письме. Долгушев взял оригинал изложенных фактов обвинения райкома партии и превратил его в намного более официальный и менее личностный текст, добавив пункты обвинения в злоупотреблении властью и неумелом экономическом управлении. Он утверждал, что вследствии плохой административной работы Ложкина колхоз был приведен в кризисное состояние, из-за которого многие семьи хотели уехать, и что Николай лично выдвигал многих бывших классовых врагов на ответственные должности в партии и колхозе. Портрет этот был нелицеприятным, но он отличался от первоначальных обвинений крестьян. Согласно Долгушеву, Ложкин был более чем высокомерным и некомпетентным человеком, который отказался принимать помощь от очень терпимых местных властей, будучи мелким тираном, терроризирующим колхоз и живущим в роскоши, как его описали свидетельские показания колхозников.
Долгушев начал свое письмо, опровергая слова Николая, что под его руководством колхоз был очень успешен в экономическом плане и начал приходить в упадок уже под новым руководством, назначенным райкомом партии. Он утверждал, что колхоз отставал в экономическом плане на протяжении долгого времени, но администрация «скрывала» эти факты. Согласно Долгушеву, кризисный момент наступил зимой февраля 1935 года, когда большое количество колхозников подало прошение об отделении от колхоза. Он отмечает, что райком партии принял решение 16 июля 1935 года о мерах для экономического усиления колхоза и издал строгие инструкции и рекомендации Николаю Ложкину и другим руководителям, которые в основном не были выполнены. Долгушев утверждал, что руководство колхоза продолжало находиться в прежнем состоянии, не желая осуществлять изменения, и в результате уборочная кампания и заготовка зерна для государства были плохо выполнены, люди начали говорить о вакханалиях и постоянно ухудшающемся состоянии колхоза.
Согласно Долгушеву, в конце 1935 года райком партии консультировался с краевыми чиновниками, и они коллективно решили, что Николаю Ложкину нужно сельскохозяйственное образование, чтобы улучшить ситуацию в колхозе. Долгушев утверждал, что, несмотря на желание местных органов власти работать с Ложкиным, тот был высокомерен и упрям. Когда была предоставлена возможность изучить сельское хозяйство, Николай «отказался учиться, вернулся и начал смеяться», заявив, что «они хотят отправить меня учиться, полагая что я не знаю, как работать».
В начале 1936 года райком партии и краевые власти приняли решение о том, что вопрос о председательстве Николая Ложкина следует вынести на голосование на общем собрании колхоза. Как уже упоминалось, они решили провести эту встречу, пока Николай Ложкин был в Кирове по заданию обкома партии. Долгушев пытался сделать вид, что все это было сделано не специально. Утверждали, что они не знали как долго он будет отсутствовать, а плохие условия в колхозе вынуждали к незамедлительным действиям. Однако даже Долгушев не смог притворяться и скрывать, что этот шаг был преднамеренным. Он также признал, что «курсы дали бы возможность отстранить его от должности, а затем отправить на партийную работу в другое место».
Однако все пошло не так, как планировалось. Спустя неделю после того, как колхоз отозвал его с должности, возмущенный Николай Ложкин вернулся в «Красную Колонну», и, по словам Долгушева, немедленно явился к новому председателю колхоза Михаилу Попову и его брату, бухгалтеру из районной организации по землеустройству, с целью узнать, почему они здесь. Долгушев и другой краевой чиновник Берман обсудили такой поворот событий и якобы приняли решение, что лучшим выходом было бы отправление Николая на курсы по социалистическому строительству для того, чтобы он работал в другом месте. Но Ложкин отказался от предложения продолжить образование и работу в другом месте. Он решительно заявил: «Я не уеду!».
По словам Долгушева, Николай Ложкин продолжал бороться против потери поста председателя и попыток сослать его на другое место работы. В результате его обращений в обком партии и Совнарком в июле 1936 года в Дебёсы приехала бригада следователей. Это краткое упоминание Долгушева является единственным упоминанием региональных и национальных государственных должностных лиц, которые имели причастность к делу, хотя их роль была в нем минимальна. Долгушев утверждал, что они разговаривали с колхозниками, несколько дней проводили проверку, но не оставили никаких материалов и не вынесли решения. Долгушев более не упоминает никаких следователей, а существующий отчет обкома партии был передан райкому, что позволяет сделать вывод: все решения были оставлены для принятия на краевом уровне.
Данный вывод в дальнейшем подкрепляется тем, что Долгушев продолжает составлять список членов колхоза, которых райком партии исключил в результате чистки. Долгушев показал значимость таких ярлыков как «кулак» и «белогвардеец», так как именно он вешал ярлыки на людей, которых Николай определял как классовых врагов. По словам Долгушева, Николай помогал выдвигать кандидатов и добивался льгот для шести бывших «классовых врагов»: Серафима Хохрякова, Сергея Хохрякова, Тихона Хохрякова, Главатских и Андрея Ложкина.
Долгушев утверждал, что Серафим Хохряков был сыном кулака, который был записан как стахановец, и получил 100 рублей за выдвижение. В дополнение он был недавно приговорен к двум годам лишения свободы за аморальное поведение, пьянство, стрельбу по людям, хищение колхозной собственности и избиение колхозников. Николай Ложкин якобы выдвинул его в качестве кандидата в партию и на позицию стахановца. Тихон Хохряков был якобы участником Белой армии, а в колхоз был принят благодаря рекомендациям Николая. Главатских, другой предполагаемый кандидат Николая, был привлечен к ответственности за антиколхозную деятельность, так как спрятал имущество (коров) от коллективизации.
Наконец, Долгушев утверждал, что бывший бригадир Андрей Ложкин служил в Белой армии, и недавно против него было возбуждено уголовное дело за избиение колхозников и безобразное поведение. Долгушев отметил, что когда Андрей Ложкин был арестован, у него была хорошая характеристика от Николая Ложкина. Тот факт, что Николай Ложкин и Долгушев использовали ярлыки классовых врагов, такие как «кулак» и «белогвардеец», показывает, что они оба знали об их значимости, которая в дальнейшем помогла бы им быть назначенными на местном уровне.
Результаты
Несмотря на многократные обращения в вышестоящие инстанции, судьба Николая Ложкина и других бывших управляющих колхоза была решена на краевом уровне, райком партии решил снять Трофима Ложкина с поста партийного секретаря и лишить его членства в партии. Николай Ложкин был лишен членства в партии и должностей в обкоме.
Дело колхоза «Красная Колонна» было передано в Дебёсский народный суд, который слушал его в течение трех дней. Суд приговорил Николая Ложкина и семерых граждан по обвинению в тесных отношениях с кулаками, включая случай найма дочери кулака в качестве кассира, финансовых махинациях и краже колхозной собственности. Николай был отправлен в тюрьму на 6 лет, Трофим Ложкин на 5 лет, Павел Максимов на 5 лет, Семен Сычугов на 5 лет и Серафим Хохряков на 3 года. Александр Хохряков и Митрофан Ложкин были оба приговорены к 1 году исправительных работ.
Имя Николая Иосифовича исчезло из архивных записей. Множество документов местного колхоза было уничтожено, и его имя не появлялось ни в списках погибших на фронте во время Великой Отечественной войны, ни в списках репрессированных в Удмуртской республике. Как бы то ни было, все это указывает и на то, что в результате его ареста пострадала его семья. В 1938 году его сын Афанасий Николаевич был исключен из комсомола колхоза «Красная колонна» как сын преступника.
Несмотря на все трудности, с которыми столкнулся Николай и его семья, некоторые другие осужденные смогли вновь влиться в жизнь местного общества, продолжая принимать активное участие в советской жизни и жизни колхоза. В 1938 году Александр Хохряков вновь считался активным членом партии «Красная колонна». Он отмечал, что его фотография дважды за один месяц появлялась в газете «Трактор» с подписью «Враг народа» в качестве наказания, но этого позора было недостаточно, чтобы исключить его из партийной и колхозной жизни. Он принимал активное участие в планировании местных пропагандистских кампаний и дискуссий в 1938 году. Он считался честным советским гражданином, и в 1941 году был призван в Красную армию. Александр Федорович Хохряков был убит на фронте 25 сентября 1942 года в возрасте 38 лет; он похоронен в Смоленской области. В 1938 году Митрофан Ложкин был членом партии и находился на хорошем счету в колхозе, хотя и был менее активным на партийных собраниях и в организационных делах, чем Александр Хохряков. Он был призван в Красную Армию в 1942 году и погиб в том же году в возрасте 43 лет.
Выводы
Такое точное и детальное исследование показывает важность личных и общественных интересов в формировании исторических событий.
Не менее удивительным является то, как колхозники могли контролировать вмешательство государства.
Ученые склонны рассматривать колхозников, доносы и такие ярлыки, как «кулак» и «враг народа» в рамках отношений государственных колхозов, где главную роль играло государство.
Однако, как показывает этот пример, в 1930-х годах в Кировском крае государственный контроль на местном уровне не всегда был строгим.
Это и создало пространство, в котором местные представители власти могли заявить о себе, используя государственные структуры, протесты и ярлыки, чтобы бороться за общественные и личные интересы, что имело мало общего с целями государства.
Эти инструменты часто использовались, чтобы усилить или выдвинуть на первый план борьбу за власть на местном уровне. Эта борьба не была «политической» в том смысле, как руководство центральной партии определяло политическую борьбу, но она имели большое значение для местных жителей. Таким образом, то, что часто являлось семейной или местной борьбой за власть, получало ярлык борьбы против классовых врагов и вредителей. Это укрепило веру центрального руководства в то, что такие группировки существовали и были очень опасны, и они помогали жителям решать местные проблемы.
Полная версия: