Год назад, почти в это же время его убили. Убили так, как они привыкли, по-шакальи, выстрелив в спину. За что, почему? Он, ведь, точно не стоял на пути их экономических потоков. Говорят, сумма была 15 мультов. На всю стаю не очень-то и много.

Я никогда не относился к этому кудрявому лаборанту серьезно. Как нельзя было относится ни к кому серьезно из ельцинской кодлы. Говорят он был какое-то время даже преемником Большого Дурака. Но не дотянул. Появился другой, более соответствующий великому дирижеру.

А этого жаль. Жаль, потому что, нельзя никого убивать. Жаль, потому что был правдив и свободен. Жаль, потому что мог плюнуть и уехать,  был бы сейчас жив.

В последнее время, когда видел его на экране, чувствовал в нем какое-то опустошение. Как у завязавшего наркомана. Я и связывал это с самым сильным наркотиком, с властью.

Он попробовал этот наркотик, потом у него его отобрали. Он помнил о нем и мечтал когда-нибудь попробовать вновь, но и понимал, конечно, что уже не нюхнуть, не вколоть, не втянуть, не выпить.

Мне кажется жизнь для него без этого наркотика не имела большой ценности, потому и ходил открыто, потому и плевал в сторону царя и в грош не ставил его псов.

Жаль. Все-таки жаль.

А мост уже не Большой и не Москворецкий. Его мост, именной. И никому уже этот мост у него не отнять. А после убийц не останется не только моста, нужника приличного. Одна волчья злоба. Да вытянутые челюсти с острыми белыми клыками.

Долго будет душа, словно бабочка,

Над распластанным телом кружить,

Лишь под утро потухнет, как лампочка,

Улетит в небеса – дальше жить.

 

Там на небе ей всхочется заново

Окунуться в грохочущий мир,

Но веревку, держащую занавес

Перегрыз полевой командир.

 

Они спляшут сегодня, погикают,

В своем жарком зверином кругу

И оставят печаль свою дикую

На пожухлом московском снегу.

 

Изо рта их вражда льется кольцами

И клубится, как дым, позади,

Хоть и полнится Русь богомольцами,

Но пригрела чертей на груди.

 

Не хватайте меня, то вообще не я!

В воронок упакован закон,

А напротив, напившись отмщения,

Целят призраки в нас из окон.

 

Ночь зашлась причитаньями слезными,

Легким всхлипом продажных богем,

Только мертвые нами опознаны,

Но не узнан убийца никем.

 

Вновь беда зачернеет в подглазниках,

Слух покатится каменем вниз,

Как ушел с надоевшего праздника

В небеса, не прощаясь, Борис.