Год назад, почти в это же время его убили. Убили так, как они привыкли, по-шакальи, выстрелив в спину. За что, почему? Он, ведь, точно не стоял на пути их экономических потоков. Говорят, сумма была 15 мультов. На всю стаю не очень-то и много.
Я никогда не относился к этому кудрявому лаборанту серьезно. Как нельзя было относится ни к кому серьезно из ельцинской кодлы. Говорят он был какое-то время даже преемником Большого Дурака. Но не дотянул. Появился другой, более соответствующий великому дирижеру.
А этого жаль. Жаль, потому что, нельзя никого убивать. Жаль, потому что был правдив и свободен. Жаль, потому что мог плюнуть и уехать, был бы сейчас жив.
В последнее время, когда видел его на экране, чувствовал в нем какое-то опустошение. Как у завязавшего наркомана. Я и связывал это с самым сильным наркотиком, с властью.
Он попробовал этот наркотик, потом у него его отобрали. Он помнил о нем и мечтал когда-нибудь попробовать вновь, но и понимал, конечно, что уже не нюхнуть, не вколоть, не втянуть, не выпить.
Мне кажется жизнь для него без этого наркотика не имела большой ценности, потому и ходил открыто, потому и плевал в сторону царя и в грош не ставил его псов.
Жаль. Все-таки жаль.
А мост уже не Большой и не Москворецкий. Его мост, именной. И никому уже этот мост у него не отнять. А после убийц не останется не только моста, нужника приличного. Одна волчья злоба. Да вытянутые челюсти с острыми белыми клыками.
Долго будет душа, словно бабочка,
Над распластанным телом кружить,
Лишь под утро потухнет, как лампочка,
Улетит в небеса – дальше жить.
Там на небе ей всхочется заново
Окунуться в грохочущий мир,
Но веревку, держащую занавес
Перегрыз полевой командир.
Они спляшут сегодня, погикают,
В своем жарком зверином кругу
И оставят печаль свою дикую
На пожухлом московском снегу.
Изо рта их вражда льется кольцами
И клубится, как дым, позади,
Хоть и полнится Русь богомольцами,
Но пригрела чертей на груди.
Не хватайте меня, то вообще не я!
В воронок упакован закон,
А напротив, напившись отмщения,
Целят призраки в нас из окон.
Ночь зашлась причитаньями слезными,
Легким всхлипом продажных богем,
Только мертвые нами опознаны,
Но не узнан убийца никем.
Вновь беда зачернеет в подглазниках,
Слух покатится каменем вниз,
Как ушел с надоевшего праздника
В небеса, не прощаясь, Борис.