В жизнь вступало новое поколение, но не бодрое и жизнерадостное, как это было раньше, не с любовью и надеждой стремилось оно навстречу будущему.
Шло оно хмурое и подозрительное, завистливое и жестокое, не умевшее прощать другому ни его успеха, ни удачи, хотя бы тот другой был человеком близким.
Пришибленное еще в детстве как тараном, системой изучения классических языков, - системой, в корне убившей всякую попытку мыслить и тем более анализировать и критиковать, системой, лишавшей злосчастных школьников их светлого детства, с его восторженными увлечениями и несбыточными мечтаниями и превращавшею их в манекенов.
Вырастало это бедное поколение рабами и, вступая в жизнь, озлобленно влачило за собой свои рабские цепи.
До какой степени эта школа отразилась на критической способности учащихся в ней, до какой степени она их ум сделала прямолинейным и неповоротливым.
На развалинах крепостного права, вместе с возрождением достоинства человека, возродилось и слово живое.
Широкой волной пронеслось оно по русскому царству и так весело, и победно звучала его песня!
Целыми веками дремавшую мысль оно будило и везде находило себе отголосок.
Было ей почетное место и в сатире и в драме, было место и в поэзии и в прозе.
О любви, о братстве, о труде, о свободе сразу же все заговорило, и с восторгом слову живому общество внимало, без различия возраста и пола. И рвалась молодежь исполнить его заветы, не щадя ни собственного счастья, ни жизни.
Это было золотое время торжества идеи, торжества человеческого духа!
Но не всем приходилось это слово живое по вкусу. Очень уж задорно оно всякую гадость обличало, озаряя своим ярким светом грязные лужи, предательски выдавало все, что в них копошилось.
И задумали враги извести слово живое, и придумали задушить его мертвечиной, а, к несчастью стояли они у власти.
Громким голосом возопили они о нуждах науки, о необходимости в ее интересах изучать мертвечину.
И поверили простаки.
И засадили ребят за зубрежку того, что стало уже давно мертво, что совсем было для них непонятно, и что в их утомленную головку не вносило ни единой светлой мысли.
Туго приходилось малолеткам.
Вокруг них все живое ликовало, возбуждая вопросы один другого интересней, а они, зажав уши и глаза зажмурив, напрягая все свои силенки лишь на то, чтобы ни о чем уже не думать, механически заучивали фразы.
И так изо дня в день они трудились, отвыкая и мечтать, и думать, с каждым днем они бледнее становились, с каждым днем их взгляд становился суровей.
Что с ними случилось, они дать себе ответа не умели, а в душе их куда уже было неладно. Вымирали в ней постепенно один за другим все лучшие инстинкты, и так пусто и холодно в ней становилось.
Еще хуже тем из малолетков приходилось, у которых все доброе в душе пустило свои глубокие корни. С мертвечиной они примириться не умели, не хотели уступить ей свои светлые грезы, и жестокая борьба в их душе завязалась, но немногим из них та борьба оказалась по силам.
Стали вешаться малолетки, стали стреляться, травиться, не желая расстаться со своим Богом, а его из душ их вытесняла мертвечина.
Громко кровь их вопияла к небу, но это не устраивало мучителей детских.
Злобно руки они потирали: «Худая трава из поля вон».
И совершилось недоброе дело.
Ядовитое семя дало плод ядовитый.
Прошло много лет.
Так же громко раздается слово живое, так же весело и победно звучит его песня о любви, о братстве, о труде, о свободе.
Но никто этому слову живому уже не внемлет, никому не дороги его заветы, и никто не отдает за него не только душу, а, пожалуй, пожалеет отдать и копейку.
Четверть века толпа изучала мертвечину, и живое слово понимать разучилось.
Жалкое выросло поколение.
Не по плечу ему были и былая мощь и глубокий замысел, и широкий размах.
Ну, а сознаться в том, что эти качества ему не по плечу все-таки не хотелось.
И стали шаг за шагом ФАЛЬСИФИЦИРОВАТЬСЯ эти качества, подменялись качества НИЗКОПРОБНЫМИ.
Так, МОЩЬ подменялась НАГЛОСТЬЮ И ДЕРЗОСТЬЮ, в лучшем случае беззастенчивостью.
Широкий размах – ХИТРОСТЬЮ И ИЗВОРОТЛИВОСТЬЮ.
Иссякали в озлобленных сердцах стремление к ИСТИНЕ, любовь к ближнему, а взамен их появилась в обращении МАСКА ФАРИСЕЯ, под тогой которого легко укрывались все те инстинкты, которым НЕ СЛЕДОВАЛО выглядывать наружу.
Гуманистические идеалы людей прежних лет отодвигались незаметно, но настойчиво в сторону, а под их ЛИЧИНОЙ неудержимо рвалось вперед человеконенавистничество.
Еще в 1890 году талантливейший поэт Яков Петрович Полонский (1), в своей поэме «Собаки», не только очень жизненно и ярко охарактеризовал поступательное движение этой ЧЕЛОВЕКОНЕНАВИСТНИЧЕСКОЙ эпохи. Но и до мельчайших подробностей оттенил те побуждения, которыми руководствовались те, кто, ПОД РАЗНОГО РОДА ПРИКРЫТИЯМИ, проводил это чудовищное настроение в жизнь.
В ней, как в зеркале, отражалось не только общественное настроение, но попутно раскрывалась и ТА ИГРА, которая велась под флагом освободительного движения, в действительности же, являвшая собой окончательное ОЗВЕРЕНИЕ НРАВОВ.
Среди молодой адвокатуры образовалась в 1893-1894 годах небольшая группа, стремившаяся внести в товарищескую среду некоторый подъем сословных и личных идеалов.
Это был так называемый «Бродячий клуб», собиравшийся то у одного, то у другого из товарищей для беседы на научные, литературные и политические темы, с целью самообразования, взаимного ознакомления и товарищеской поддержки.
Эта небольшая, но дружная организация внесла некоторое освежение в душную и затхлую атмосферу адвокатской жизни в ту эпоху.
Но, к сожалению, и в недрах самого «Бродячего клуба» очень скоро развились дрязги, выросла зависть к более успешным товарищам, пропало высокое настроение, зародившее его.
Завидуя друг другу и вечно трепеща, как бы намеченный кус не ускользнул в другие руки, они не только не осмеливались что-либо предписывать своим клиентам. Но, не зная брезгливости, мало по малу вконец извращали ПОНЯТИЕ ОБ АДВОКАТУРЕ, постепенно превращаясь из ЗАЩИТНИКОВ В ПОСОБНИКОВ.
Эта ДЕМОРАЛИЗАЦИЯ АДВОКАТУРЫ вполне соответствовала и ОЗВЕРЕНИЮ НРАВОВ всего общества, ярко выражавшемуся повсеместно в тех делах, которые дефилировали перед лицом суда совести.
Измельчал духом и плотью современный человек, износился в погоне за наживой и наслаждениями богатством до ПРИТПЛЕНИЯ ЧУВСТВА ПРАВДЫ в делах его.
Комиссия, учрежденная при Государственном Совете, вырабатывала новые формы общественной жизни, в которых большая доля участия отводилась членам Государственной Думы.
Но для этого нужно было работать, а это вовсе не улыбалось огромному большинству русских общественных деятелей. Они больше любили работать языками, а силы свои приберегали ДЛЯ ОБДЕЛЫВАНИЯ СОБСТВЕННЫХ ДЕЛИШЕК.
Заботу же об общественном благе предпочитали возлагать на власть имущих.
Тому, что общество продолжало бурлить, особенно способствовало то обстоятельство, что Председателем Совета Министров графом Витте были проведены в жизнь свобода собраний и слова.
При той распущенности нравов, которая охватила уже все слои русского общества, эти две свободы довели развал до его кульминационного пункта, дальше которого идти было уже некуда.
Книжный рынок сразу наполнился небывалой до того времени литературой двух сортов: порнографической и революционной, одинаково бесстыдной, бьющей на инстинкты неразвитой, но жадной на впечатления толпы.
Были, правда, и хорошие примеры.
Огромные земельные пространства, остающиеся в Сибири без всякого употребления, и прекрасное устройство Александровской каторжной тюрьмы, где каторжане, превратившись в фермеров и обрабатывая каждый около 30 десятин огорода, все, что на них вырастает сбывают в Иркутск, навели энергичного министра юстиции Н.В. Муравьева (2) на мысль устроить в Сибири исправительные колонии для малолетних преступников, где, удаленные от тех соблазнов, которые довели их до преступления, они могли бы превратиться в честных и порядочных работников.
К сожалению, начавшаяся в России смута помешала Н.В. Муравьеву провести свое намерение в исполнение. Он предпочел отдаться другому делу, заставившему его покинуть Россию.
Но эта мечта была так прекрасно, что будь она своевременно осуществлена, массу молодежи не постигла бы та злая участь, которая впоследствии их постигла, когда они получили возможность проявить свою РАЗНУЗДАННОСТЬ В ПОЛНОЙ ЕЕ МЕРЕ.
По книге – Козлинина Е.И. За полвека. 1862-1912. Воспоминания, очерки и характеристики. М., 1913.
Этот замысел Н.В. Муравьева удалось осуществить Антону Семеновичу Макаренко, но у нас этот опыт, по понятным причинам, свернули.
Сегодня же опыт А.С. Макаренко активно изучают в Германии, где уже издали полное собрание его сочинений без купюр советского времени.
Примечания:
(1) Полонский Яков Петрович Полонский, родился 6 декабря 1819 года в Рязани, в патриархальной семье мелкого чиновника. Мать поэта происходила из старинного дворянского рода Кафтыревых. Окончив Рязанскую гимназию, девятнадцатилетний Полонский поступил на юридический факультет Московского университета. К тому времени семья Полонских окончательно обеднела, и будущий поэт мог рассчитывать только на свои силы. Школа жизни, которую прошел Полонский в университетские годы, была исключительно суровой: приходилось жить в сомнительных трущобах, зарабатывать на жизнь частными уроками, — «случалось и совсем не обедать, довольствуясь чаем и пятикопеечным калачом...» Судьба ввела юного Полонского в круг родственных ему по духу поэтов. Со студенческих лет он был дружен с А. Григорьевым,А. Фетом, что во многом определило его творческий путь. В доме Николая Орлова, сына видного деятеля декабристского движения М. Ф. Орлова, Полонский познакомился с профессором Грановским, Чаадаевым, молодымИ. Тургеневым.
К последнему университетскому курсу многие стихотворения Полонского пользовались успехом у его товарищей, некоторые из них были опубликованы в московских журналах. В 1844 году вышла в свет первая поэтическая книга Полонского — «Гаммы», напечатанная на средства, собранные по подписке, горячее участие в организации которой принял Чаадаев. На стихи молодого поэта обратил вниманиеГоголь, переписавший стихотворение «Пришли и стали тени ночи...» в свою тетрадь. Современников восхищал, прежде всего, особый дар подмечать неуловимое в природе: «Он, кажется, в самом деле имеет дар слышать, как растет трава...».
Осенью 1844 года жажда новых, неизведанных впечатлений, стремление к самостоятельной, независимой жизни увлекает Полонского в путешествие на юг России. Два года, проведенных в Одессе, и пять — на Кавказе составили целую эпоху в жизни поэта. В Грузии Полонский сближается с просвещенной грузинской, армянской, азербайджанской интеллигенцией. Служа в канцелярии наместника и занимая пост помощника редактора официальной газеты «Закавказский вестник», он изучает нравы и историю Кавказа. В доме поэта А. Чавчавадзе Полонский знакомится с вдовой Грибоедова, посвященные ей стихи проникнуты высокой и строгой печалью:
В Тифлисе я ее встречал,
Вникал в ее черты:
То — тень весны была, в тени
Осенней красоты.
В 1849 году вышел в свет сборник стихов Полонского «Сазандар», в котором отразились его впечатления, полученные во время пребывания на Кавказе. На юге было написано стихотворение «Ночь», которое можно назвать одной из вершин русской лирической поэзии:
Сам не знаю, за что я люблю тебя, ночь, —
Так люблю, что страдая любуюсь тобой!
Сам не знаю, за что я люблю тебя, ночь, —
Оттого, может быть, что далек мой покой! —
Особое лирическое дарование поэта вызывало восторженные отклики современников: «Ты по преимуществу лирик, с неподдельной, более сказочной, чем фантастической жилкой» (Тургенев); «Как... смеешь ты... с такой определенностью выражать чувства, возникающие на рубеже жизни и смерти... ты... настоящий, прирожденный, кровью сердца бьющий поэт» (Фет).
В 1851 году Полонский, узнав о тяжелой болезни отца, покидает Кавказ. Его прощальное стихотворение «На пути из-за Кавказа» помечено 10 июня 1851 года.
Жизнь Полонского, несмотря на общее признание, тем не менее продолжает оставаться неустроенной. В 1857 г. поэт становится репетитором в семье А. О. Смирновой-Россет и вместе с ними едет в Швейцарию. «Слово «гувернер» — клеймо безденежья», — отмечает он в своем дневнике. Независимый по характеру поэт недолго смог удержаться на этом месте, и в августе 1857 года он, по собственному выражению, «улетает» в Женеву, где берет уроки живописи. Зимой 1857 года Полонский уезжает в Рим, затем в Париж. В Париже поэт влюбляется в полурусскую, полу француженку — дочь псаломщика православной церкви в Париже Елену Васильевну Устюжскую. Обвенчавшись в августе 1858 года, Полонские возвращаются в Петербург. За несколько часов до рождения первенца, сына Андрея, Полонский упал с дрожек и повредил ногу, что сделало его калекой до конца жизни. Страдания преследуют Полонского: в 1860 году умирает сын, а летом того же года не стало и преданной, любящей жены. Томимый «великой скорбию» воспоминаний, Полонский посвящает памяти жены стихи: «Безумие горя», «Когда б любовь твоя мне спутницей была...».
В 1860 году Полонский получил должность секретаря комитета иностранной цензуры, где и прослужил до конца своих дней. 1860-е годы — начало поры гражданских тревог и душевных метаний поэта: в печати появляется все больше лирико-философских и публицистических стихов; выступая как гуманист и демократ, Полонский чутко откликается на происходящее в мире, в России. Оставаясь одинаково далеким и от официозной поэзии, и от тех, кто открыто и резко выражает свой протест, Полонский стремится к предельной объективности:
Ожесточила ли тебя...
Вся эта современность злая,
Вся эта бестолочь живая, Весь этот сонм тиранов и льстецов,
Иль эта кучка маленьких бойцов,
Самолюбивых и в припадках гнева
Готовых бить направо и налево...
В стихотворении «Литературный враг» особенно ярко проявляются рыцарские черты нравственного облика Полонского, человека, не способного топтать поверженного:
Что же делать? и кого теперь винить?
Господа! во имя правды и добра, -
Не за счастье буду пить я — буду пить
За свободу мне враждебного пера!
Через шесть лет после смерти жены Полонский познакомился с Жозефиной Рюльман, редкой красоты женщиной, талантливым скульптором. Она становится его женой. Полонский сделал все возможное, чтобы развить ее природный талант. Дом Полонских пользуется большой популярностью в Петербурге, привлекая художественную интеллигенцию столицы. В 1890 году Полонский выпускает последний сборник стихов — «Вечерний звон», проникнутый ощущением близкого конца. Через восемь лет (18 октября 1898 года) поэт умер в Петербурге, оставаясь до последнего дня непобежденным рыцарем поэзии.
(2) МУРАВЬЕВ Николай Валерианович (1850—1908), русский государственный деятель, действительный тайный советник. Родился в Москве в родовитой дворянской семье. Учился в 3-й Московской гимназии, которую окончил с золотой медалью. В 1868 году поступил для продолжения образования на юридический факультет Московского университета, но учебу не завершил и уехал за границу, где в течение года слушал лекции в различных университетах. В 1870 году после сдачи экзаменов на юридическом факультете С.-Петербургского университета получил степень кандидата прав. 25 августа 1870 началась его служба при прокуроре Московской судебной палаты. Молодой юрист был направлен сначала товарищем прокурора Владимирского, а затем Рязанского окружных судов. В 1873 году он занял аналогичную должность в Москве. Прослужив здесь пять лет, Николай Валерианович завоевал славу лучшего обвинителя столицы. Он любил выступать в судебных процессах и умел хорошо их организовывать. Его речи всегда были безукоризненными: юридически обоснованные, грамотные, страстные и красивые, они прочно захватывали внимание слушателей. Одним из самых громких процессов этого периода деятельности Муравьева было дело «Клуба червонных валетов», слушавшееся в Москве в феврале—марте 1877 года. Суду были преданы за различные преступления 47 человек, объединившихся в шайку. Е. И. Козлинина, присутствовавшая на суде и слушавшая речь прокурора, писала: «Почти два дня длилась эта замечательная речь. Сильная и эффектная, она до такой степени захватывала внимание слушателя, что когда он яркими красками набрасывал какую-нибудь картину, так и казалось, что воочию видишь ее». В 1874 Н. В. Муравьев выдержал в университете экзамен на степень магистра и стал читать публичные лекции по курсу судебного судопроизводства.
В 1877 году Муравьев становится прокурором Ярославского окружного суда, а в январе 1879 года переводится в Петербург товарищем прокурора столичной судебной палаты. В 1881 году тридцатилетнему прокурору было доверено выступать в Особом присутствии Правительствующего Сената по делу «О злодеянии 1 марта 1881 года, жертвою коего стал в Бозе почивший император Александр Николаевич». Вскоре после этого процесса Муравьев возглавил столичную прокуратуру. 27 мая 1884 года он был назначен прокурором Московской судебной палаты.
В июне 1891 года Н. В. Муравьев становится обер-прокурором уголовного кассационного департамента Правительствующего Сената, а в следующем году — государственным секретарем. 1 января 1894 года он вступил в управление Министерством юстиции, а 17 апреля Николай Валерианович утверждается в должности министра юстиции и генерал-прокурора.
14 января 1905 года Н. В. Муравьев был освобожден от обязанностей министра юстиции и назначен чрезвычайным и полномочным послом в Риме.
Н. В. Муравьев скончался 1 декабря 1908 года; похоронен на кладбище Тестаччио в Риме.
На посту министра юстиции и генерал-прокурора полнее всего раскрылись выдающиеся способности «талантливейшего из прокуроров», но также проявились и его негативные качества: властолюбие, нетерпимость к чужому мнению, склонность к внешним эффектам.
Н. В. Муравьев начал также грандиозную работу по пересмотру законодательства по судебной части, так как за время действия Судебных уставов было принято около 700 законодательных актов в той или иной степени дополняющих, а то и вовсе ликвидирующих некоторые статьи уставов. Все это мешало практическим работникам, вносило путаницу, так что даже опытные юристы с трудом продирались сквозь законодательные дебри. Комиссия под председательством Муравьева подготовила новые редакции уставов гражданского и уголовного судопроизводства. Однако в связи с революционной ситуацией они так и не были приняты.
Всеподданнейший доклад министра юстиции и генерал-прокурора Н. В. Муравьева о пересмотре законоположений по судебной части, Высочайше утвержденный 7 апреля 1794 года:
Смею думать, что мне не предстоит надобности подробно останавливаться на доказательствах того, что настоящее положение судебной части во многом неудовлетворительно. Несовершенство действующих у нас судебных порядков, нередко обращавшее на себя Высочайшее Вашего Величества внимание, сознаются одинаково и Правительством и обществом, почему и необходимость их исправления представляется вполне бесспорною. Вопрос, с коим приходится считаться в настоящее время, сводится лишь к тому, в чем заключается сущность указанных недостатков, в чем их причины и какие меры должны быть приняты к их устранению. Касаясь столь важной отрасли, как отправление правосудия в государстве, вопрос сей представляется, несомненно, весьма сложным. Но мне кажется, что ключ для правильного его разрешения не трудно найти, если обратиться к истории наших судебных учреждений за последние тридцать лет.
Основою нынешней организации сих учреждений является судебная реформа 20 ноября 1864 года. Каковы бы ни были ее несовершенства, она представлялась, в свое время, безусловно, настоятельною. С освобождением крестьян и с осуществлением других крупных преобразований начала шестидесятых годов, сохранить в силе действовавшие в то время крайне неблагоприятные судебные порядки было немыслимо. Коренное изменение их было неизбежно, как необходимое звено в цепи других нововведений…
И нельзя отвергать, что судебные уставы действительно внесли немаловажные улучшения в наш судебный строй, в смысле сокращения числа судебных инстанций, устранения чрезмерной письменности, волокиты и злоупотреблений канцелярий, поднятия нравственного и умственного уровня судебных деятелей, отмены формальных доказательств, большего ограждения прав личности и т. п.
В этих и некоторых других практических улучшениях судебного дела заключается положительная заслуга реформы 1864 года. Но вместе с тем реформа эта имела и отрицательную сторону, а именно: несоответствие некоторых ее начал особенностям нашего государственного и общественного быта. Господствовавшее в то время общее увлечение теоретическими построениями и западно-европейскими образцами не остались без влияния и на составителей судебных уставов. Благодаря этому влиянию, Россия получила весьма стройный процессуальный кодекс, вполне пригодный для действия в любом государстве Западной Европы, но недостаточно приспособленный к условиям нашего отечества с его историческим складом, огромными пространствами и сравнительно редким разноплеменным населением, стоящим на далеко не одинаковой степени развития. Не смотря, однако, на эти условия, у нас явился дотоле неизвестный суд присяжных.
Установлен принцип кассационного производства. С его непонятным народу формальным воззрением на задачи высшего суда.
Строго узаконено состязательное начало для разбирательства дел гражданских, образовано особое сословие адвокатов и т.п. Позволительно полагать, что в момент издания судебных уставов практическое значение указанных нововведений было не вполне ясно даже и для самих правительственных сфер. Но по мере соприкосновения реформы с жизнью разлад между новым законом и требованиями действительности стал обнаруживаться все с большею и большею очевидностью. Опыт применения судебных уставов выяснил вскоре, что многие из перенесенных к нам процессуальных начал и приемов вовсе не отвечают нашим нуждам и потребностям, а другие требуют серьезной переработки и согласования с условиями нашего быта. Тот же опыт указал засим, что вообще правила судебных уставов в том виде, как они были изданы в 1864 году, не могут быть распространены на многие местности Империи без особых довольно сложных и многочисленных изъятий и приспособлений. Наконец, обнаружилось, что благодаря узаконенному уставами не вполне целесообразному распределению подсудности, в связи с излишним развитием коллегиального начала, содержание новых судебных учреждений налагает значительные затраты на казну. Причем, несмотря на постоянное возрастание этих затрат и периодических расходов на усиление штатов судебных мест, состояние их делопроизводства облегчается весьма мало, а материальное положение лиц судебного ведомства является вовсе необеспеченным.
В виду таких указаний опыта, Правительство вынуждено было, почти вслед за изданием уставов 1864 года, вступить на путь их исправления. Не перечисляя всех разнообразных мер, принятых с этой целью, достаточно сказать лишь, что, по своей многочисленности, они красной нитью проходят чрез все первое тридцатилетие действия судебных уставов. Почти не было года в течение этого времени, который не приносил бы с собою тех или иных изменений и дополнений в уставах, вызванных необходимостью устранить отдельные недостатки сего закона или приспособить его к условиям той или иной местности. И в то же время увеличивавших тяжесть расходов на содержание судебной части…
Достаточно с должным беспристрастием всмотреться в современное состояние нашей судебной части, чтобы убедиться в том, что, несмотря на все предпринимавшиеся за 20 лет попытки к ее исправлению, эта часть нуждается ныне в улучшениях не менее того, сколько она нуждалась в них в семидесятых годах, если не более…
Русский человек судится ныне самыми многоразличными способами и на самых разнородных основаниях, причем, не говоря уже о простом обывателе, даже сведущему юристу-технику трудно разобраться в запутанной системе существующих у нас теперь судебных инстанций, с их разнообразною подсудностью и разнообразием процессуальных приемов и правил. Подобный порядок вещей, конечно, нельзя признать нормальным и отвечающим интересам страны…
Все сказанное убеждает меня, что идти далее по направлению частичных и разрозненных поправок, которому следовало доныне наше законодательство в отношении судебной части, решительно невозможно. Отрицательные результаты, достигнутые этою системою, наглядно свидетельствуют, что судебный строй ныне требует коренного усовершенствования не только в подробностях, но и во многих своих основаниях и вообще постановке. В виду такого удостоверения опыта, Правительству не остается в настоящее время иного исхода, как приступить к полному и систематическому пересмотру действующей у нас судебной организации, в связи с теми изменениями и исправлениями, которые внесены уже в нее. А также и с теми, необходимость коих выяснилась уже на деле, но еще не вызвала соответствующих мер. Только путем такого пересмотра, по моему мнению, возможно достигнуть серьезного улучшения нашего правосудия и привести его в надлежащее состояние с современными потребностями государственного управления и нуждами населения…
Исходя из такого взгляда, я нахожу, прежде всего, что в основу предпринимаемой реформы должно быть положено начало незыблемого утверждения государственного характера и правительственного направления суда и судебного ведомства. Мысль о таком характере суда не нашла себе достаточно ясного и определенного выражения в судебных уставах. Это обстоятельство, в связи с проведенным в уставах принципом резкого отделения суда от администрации и неудачно сформулированным в них началом судейской несменяемости, могло быть и действительно было истолковано в смысле намерения законодателя поставить представителей судебной власти в особое, исключительное положение в ряду прочих правительственных органов… В виду сего принять меры к укреплению и уяснению истинного назначения суда и судебного ведомства представляется необходимым.
При правильном устройстве, суд должен быть, прежде всего, верным и верноподданным проводником и исполнителем самодержавной воли Монарха, всегда направленной к охранению закона и правосудия. С другой стороны, суд, как один из органов Правительства, должен быть солидарен с другими его органами во всех законных их действиях и начинаниях. На сем основании он обязан оберегать не только существующий законный порядок, но и достоинство государства и его правительственной власти всюду, где это достоинство может быть затронуто в делах судебного ведомства.
В этих пределах и при строжайшем их соблюдении суд:
1) может и должен быть самостоятелен и независим
2) обязан, чуждаясь всякой политической или общественной тенденции, руководствоваться лишь законом, правдою и справедливостью, которые неразлучны с милостью, а в практическом применении своем требуют, кроме общего и специального юридического знания, еще здравого смысла и многостороннего жизненного опыта…
Переходя далее к программе обсуждаемого преобразования, нужно заметить, что в состав ее должны войти все вообще меры, клонящиеся к коренному улучшению судебной части…
Не считая себя вправе утруждать Высочайшее внимание Вашего Величества подробным перечнем сих предметов, позволю себе лишь наименовать некоторые из них, представляющиеся наиболее важными.
Каковы, например:
1) изменение действующих правил о судебной несменяемости, которые в нынешней своей постановке не отвечают условиям нашего государственного устройства и не дают высшей судебной администрации достаточных средств к устранению из судейской среды недостойных деятелей;
2) упрощение и более правильное разграничение подсудности судебных мест, в особенности же расширение компетенции единоличных судов путем передачи в них из общих судебных мест менее важных уголовных и гражданских дел с тою целью, чтобы упростить, ускорить и удешевить производство сих дел, облегчить и улучшить делопроизводство коллегиальных судов. А равно уменьшить расходы казны на содержание этих судов и избегнуть необходимости периодического усиления их штатов;
3) изыскание средств улучшить, с наименьшим обременением казны, материальное положение судебных чинов, в особенности же судей окружных судов и судебных палат, получающих крайне скудное содержание, совершенно не соответствующее общей нынешней дороговизне;
4) исследование причин часто неудовлетворительной у нас деятельности суда присяжных с целью выяснить, следует ли сохранить на будущее время эту форму суда и, если следует, то на каких основаниях он должен быть организован ввиду особенностей нашего быта;
5) пересмотр правил, касающихся апелляционного и в особенности кассационного порядка обжалования судебных приговоров и решений в смысле определения того, в какой мере вообще принцип кассационного производства отвечает правосознанию русского народа. И не представлялось ли бы более согласным с нашими потребностями вернуться вполне или отчасти к прежде действовавшему у нас ревизионному порядку. По которому высший суд, при рассмотрении решения низшей инстанции, не должен ограничиваться одною проверкою формальной закономерности сего решения и не стеснен указаниями сторон или тяжущихся. А должен убедиться в том, что оно отвечает и требованиям житейской правды, причем сам непосредственно стремится к ее выяснению;
6) улучшение порядка производства следствий и предания суду, — порядка, отличающегося в настоящее время излишнею сложностью, медленностью и другими весьма существенными недостатками, которые вредят быстрому и всестороннему обнаружению преступлений и уличению виновных;
7) преобразование адвокатуры, в смысле устранения от занятий адвокатскою практикою лиц неблагонадежных, улучшение нравственного и умственного уровня поверенных по судебным делам, а равно подчинения их деятельности более строгому правительственному надзору;
8) упорядочение служебного положения и занятий кандидатов на судебные должности, с целью создать из судебной кандидатуры рассадник для воспитания и подготовления преданных долгу, честных и знающих судебных деятелей;
9) упорядочение и объединение внутренних распорядков в судебных местах путем издания для них общего наказа…
Таков в общих чертах план проектируемого мною пересмотра законоположений по судебной части. Для осуществления этой широкой программы Министерству Юстиции предстоит выполнить весьма сложный и обширный труд, далеко выходящий из рамок обыденной текущей деятельности. А именно собрать и привести в систему огромное количество накопившегося печатного и письменного материала по вопросам, относящимся к недостаткам нынешнего судебного строя, подвергнуть этот материал тщательному изучению. Внимательно сообразить его с местными условиями и практическими надобностями и затем на основании такого изучения и соображения выработать систематические законопроекты по преобразованию действующего судоустройства и судопроизводства…
С этой целью следовало бы для выполнения упомянутых выше работ образовать при Министерстве юстиции, под председательством министра, особую Комиссию в составе:
товарища министра юстиции,
управляющего межевою частью,
нескольких сенаторов,
высочайшею волею к тому назначенных, обер-прокуроров 1-го, 3-го, а равно уголовного и гражданского департаментов Правительствующего Сената и общего собрания сих департаментов,
директоров обоих департаментов Министерства юстиции, двух членов консультации.
При этом министерстве учрежденной, по избранию министра, представителей министерства внутренних дел, министерства финансов и государственной канцелярии — по два члена от каждого из этих установлений, по выбору подлежащих министров и государственного секретаря. Делопроизводство в сей комиссии должно быть возложено на юрисконсультскую часть Министерства юстиции…
На всеподданнейшем докладе министра юстиции и генерал-прокурора Н. В. Муравьева император Александр III начертал:
«Твердо уверен в необходимости всестороннего пересмотра наших судебных уставов, чтобы, наконец, действительное правосудие царило в России. — И так с Божьею помощью начинайте эту трудную работу!».
Министерство юстиции за сто лет. СПб, 1902. С. 220—230.
Желая придать единообразие и стройность прокурорской системе, Муравьев издал в 1896 Наказ чинам прокурорского надзора судебных палат и окружных судов. В нем впервые подробно и основательно были изложены все основные функции прокуроров при исполнении обязанностей, возложенных на них законом. При нем завершилось введение Судебных уставов (1864) на всей территории России. Министр лично открыл Иркутскую судебную палату. Н. В. Муравьев часто ездил по России, лично проверяя деятельности подчиненных ему органов. Вот фрагмент одного из его выступлений в Ревеле.
Речь министра юстиции и генерал-прокурора Н. В. Муравьева во время встречи с судебными и прокурорскими работниками в Ревеле в октябре 1895 года:
Россия — везде Россия, и все дела, все нужды подданных ее Державы могут быть только русскими. А между тем как часто, к сожалению, приходится напоминать и подтверждать в действительности ту непременную истину, что на всем пространстве необъятного нашего Отечества, как бы ни назывались и ни молились, откуда бы ни пришли ее сыны — все государственное, нравственное, властное, может и должно быть только одно: царское, русское, единым веяниям повинующееся, одним духом проникнутое, к одинаковым целям стремящееся. В этой истине — наша крепость, в ее колебании — наша слабость, в ее утверждении — наше славное прошлое и наше светлое будущее. И нужно ли говорить, что эта истина отнюдь не знаменует собою ни угнетения, ни нетерпимости? Напротив, в широких рамках отечественного блага она открывает простор и личной совести, и бытовым особенностям, и законным местным надобностям. Еще никто не делал русскому народу основательного упрека в недостатке великодушия и шири…
Всем хватит воздуха и света в обширном русском царстве, все верноподданные его найдут защиту под мощной сенью русского орла…
Мне думается, что именно в этом направлении новый русский суд призван быть одним из главных проводников русского дела на окраине. Чуждый каких-либо тенденций — религиозных, политических, партийных, — во всеоружии одной лишь правды и милости он может быть страшен или ненавистен только их тайным и явным недругам. Пока этих последних много — и деятельность суда, никогда не изменяющаяся в качестве, в количестве и напряжении носит как бы боевой характер. Но то бой особенный, бой мирный, добра со злом, права с бесправием, закона с беззаконием.
Звягинцев А. Г., Орлов Ю. Г. Под сенью русского орла. Российские прокуроры. Вторая половина ХIХ — начало ХХ века. М., 1996. С. 253.
Циркуляр министра юстиции и генерал-прокурора Н. В. Муравьева чинам судебного ведомства (1900 год):
Каждому уважающему себя деятелю суда должно быть всегда присуще сознание того, что обвиняемый еще не подсудимый, подсудимый еще не осужденный, а осужденный тот же человек и притом уже начавший искупление своей вины; что потерпевший доверчиво приходит к судебной власти просить защиты и правосудия; что свидетель, оторванный от личных своих занятий, своим показанием оказывает суду посильное содействие в поисках истины и, наконец, что суд — опора и охрана личности и права и потому должен быть чужд всякого их умаления или угнетения. Во всех своих действиях как публичных, так и не обставленных гласностью, как по форме, так и по содержанию, суд обязан подавать всем и каждому пример доступности и доброжелательства, учтивости и вежливости, спокойствия и сдержанности, умеренности и достоинства…
Общество может одобрять или не одобрять судебных деятелей, сочувствовать им или не сочувствовать; судебные же деятели должны ставить честное исполнение своего долга выше всяких преходящих веяний и притом выработать себе такую ясную и прямую точку зрения на свое общественное место, которая отвечала бы их высокому и независимому призванию.
Звягинцев А. Г., Орлов Ю. Г. Под сенью русского орла. Российские прокуроры. Вторая половина ХIХ — начало ХХ века. М., 1996. С. 253.
Н. В. Муравьев, помимо выполнения служебных обязанностей, активно занимался творчеством, опубликовав множество статей и несколько капитальных трудов по прокурорской проблематике, вопросам уголовного законодательства, а также выпустил два тома своих сочинений и речей. Он неоднократно избирался почетным мировым судьей по различным уездам России. Участвовал в заседаниях Международного третейского суда в Гааге, а также Международном тюремном конгрессе. Являлся инициатором открытия благотворительного общества судебного ведомства. Награжден многими орденами и знаками отличия, а в 1901 ему присвоен чин действительного тайного советника.
Полонский Яков Петрович, юмористическая поэма «Собаки» (первая публикация в интернете).
Александр Рашковский, краевед, 11 января 2016 года.