Случилось долгожданное: Правительство России внесло в Государственную Думу пакет поправок в законодательство об общественном контроле за местами принудительного содержания.
Сколько сотен, если не тысяч, раз за эти 2 года члены ОНК (Общественных наблюдательных комиссий) собирались на круглых столах, семинарах и прочих симпозиумах, где до хрипоты в голосе спорили, как сделать так, чтобы общественный контроль за полицией и тюрьмами избавился от элементов декоративности, позволил покончить с пытками, коррупцией, бездушием в правоохранительной и пенитенциарной системах. Были написаны поправки, прошедшие через жесткое сито – сами ОНК, Уполномоченный по правам человека, Совет при Президенте, Минюст. И два года назад корабль под названием «Поправки в Федеральный Закон 76-ФЗ» отправился в долгое-долгое плавание через Минюст, ГПУ (в хорошем смысле этого слова- Государственно-правовое управление Президента), Правительство России.
И вот сегодня наш корабль выплыл. Что же обнаруживаем в его трюме и на его палубе.
Первая поправка очень даже и симпатичная: члены ОНК вправе вести кино и фотосъемку для фиксации нарушения прав подозреваемых и обвиняемых, находящихся в СИЗО. Однако – внимание! – для такой съемки необходимо письменное согласие подозреваемых и обвиняемых, места проведения съемки определяет администрация СИЗО, а порядок – ФСИН России. Вслушаемся в светлую мысль проектировщиков: если сегодня согласие нужно только для съемки самого заключенного, то теперь она потребуется «в целях фиксации нарушения прав подозреваемых и обвиняемых», то есть для фотографирования и сломанной скамейки, и убитых грибком стен, и залитого водой пола. Но как же определить, кто тот бедолага, чьи права нарушены, если в камере, например, находится 40 человек? Брать подписи у всех? А, если 39 – за, а один, гад такой, против? В этом случае, по смыслу закона, члены ОНК могут зачехлять свой фоотоаппаратик, так как письменного согласия одного из сидельцев нет.
Но эти ограничения показались авторам проекта недостаточными: оказывается, «лицо, находящееся в месте содержания под стражей, может отозвать свое согласие на кино-, фото- и видеосъемку». Вдумаемся в юмор этого ужаса: человек дал согласие на фиксацию побоев или следов от пыток наручниками, с ним «поговорили», и вот уже он пишет: я свое согласие отзываю. Норма об «отозвать» прямо провоцирует нарушение прав человека.
Еще круче звучит норма о том, чтобы «В случае обсуждения членами общественных наблюдательных комиссий вопросов, не относящихся к обеспечению прав подозреваемых и обвиняемых, находящихся в месте содержания под стражей, либо нарушения членами общественных наблюдательных комиссий правил внутреннего распорядка беседа немедленно прерывается». То есть, если я вошел в камеру и для установления психологического контакта спросил заключенных, кто из них любит ту же музыку, что и я, или как им понравился новый фильм Михалкова, беседу не только можно, но и нужно прервать. Причем «немедленно». И это капитан внутренней службы (а в ИВС – сержант полиции) будет решать, относятся ли обсуждаемые нами вопросы к правам человека или нет. То есть уважаемый сержант приобретает властные полномочия не только в отношении зэков, но и профессора Тарасова из ОНК Московской области или руководителя Союза офицеров Цветкова из ОНК Москвы. Именно он, мудрый и ученный сержант будет решать вопрос о том, относится ли вопрос, «откуда у Вас шрам на руке?» «к обеспечению прав подозреваемых и обвиняемых, находящихся в месте содержания под стражей».
Особенно радует норма о прекращении работы членов ОНК при нарушении ими правил внутреннего распорядка. СИЗО и ИВС я посетил за 5 лет штук 300, но слышать о таких нарушениях мне не довелось. Что является нарушение зэком ПВР СИЗО? – об этом ученые спорят уже лет 50. Но теперь у них появится счастливая возможность поспорить еще пару десятилетий о том, а является ли нарушением Правил посещение членом ОНК камеры во время раздачи пищи. «Конечно же является! - скажет сотрудник, который по слабой своей памяти, забыл заложить в еду мясо, - они же мешают раздавать пищу!» После этого члены ОНК могут написать хоть 10 жалоб на то, что они как раз и хотели проверить, что за пищу дают арестантам и правильно ли она раздается. Поезд, как говорится, ушел.
Распространение общественного контроля на психиатрические стационары и медико-экспертные учреждения – несомненный и долгожданный плюс законопроекта. Как говорится, что есть, то есть. Отсюда и еще одна поправка – члены ОНК не должны вмешиваться в медицинскую деятельность. Здесь спорить трудно, действительно не должны. Хотя вряд ли вмешаются – для этого у них нет ни времени, ни образования.
Как важную и положительную можно оценить еще одну поправку – право членов ОНК использовать приборы для контроля за микросредой в местах принудительного содержания- температурой, влажностью, содержанием в воздухе кислорода. В действующем законе нет на это запрета, но нет и разрешения, в связи с чем членам ОНК часто не разрешают брать люксметры, гигрометры и прочие анимометры.
Опасной является поправка, привязывающая назначение членов Комиссии к рекомендациям Общественной Палаты региона. Очень часто Общественная Палата ничего не знает и знать не желает об ОНК. Известны случаи, когда у ОНК и Общественной Палаты региона – разные позиции о том, кто должен быть в ОНК и на кого ОНК должно работать – на общество или на добрую репутацию области. Бывают и вовсе странные истории: руководитель Общественной Палаты Вологодской области, получив мандаты для вручения членам ОНК, зачем-то передал их начальнику УФСИН, организовал избрание руководства ОНК без принятия регламента и без кворума, а чтобы все это провернуть, не пустил на заседание Комиссии областного Уполномоченного по правам человека.
В статье 10 Закона об общественном контроле предлагается вести новое ограничение: членом ОНК не может быть человек, выдвинутый от организации, признанной иностранным агентом. То есть, получается, что, когда говорили о том, что статус иностранного агента никак не отразится на работе организации, это была неправда. Законопроект делает первую попытку дискриминации этих организаций. Не буду скрывать: процентов 10 - 20 наиболее активных и бескорыстных членов ОНК выдвинуты организациями уже признанных «иностранными агентами». Уж не знаю, какие они там агенты, но эти организации совершенно точно работают на нашу страну и российское общество, а не против них.
Чтобы еще больше ослабить ОНК проектанты придумали еще один финт: не брать в члены ОНК тех, чьи близкие родственники находятся в местах лишения свободы. Посчитаем: в российских колониях – более полумиллиона человека. Если у каждого есть брат или сестра, ребенок и один из родителей, то получается уже не менее полутора миллионов человек. Есть среди них члены ОНК? Конечно, есть и неплохие. Если они что- то нарушили, придумали, наврали, то есть много способов их за это наказать. Значит они ничего не нарушают, если их пытаются выбить из ОНК таким путем. Родственников заключенных среди членов ОНК – наверное, процентов 10, однако они активны, мотивированны, профессиональны, и что важно – добросовестны. Тех, кто хотел бы, чтобы в зону шли тоннами наркота, или, чтобы там царил беспредел, или, чтобы «воры в законе» рулили зоной, среди членов ОНК нет. У них – иные способы действия, иные союзники и иные пути. Они обходятся без ОНК.
Таким образом, наш корабль несет с собою горшочек меда и бочку дегтя.
Очень многое из того, что ожидалось, в проект не попало. К примеру, нет в проекте ни права на посещение конвойных помещений судов (а на них поступают сотни жалоб), ни наделения правами субъекта общественного контроля Совета при Президенте России. В условиях отсутствия федеральной ОНК, такой шаг был бы очень важен. И нужен.
Похоже, что 2 года общество ждало зря. То, что выплыло из недр Правительства совершенно точно не может ни общественному контролю, ни российской полиции, ни отечественной уголовно-исполнительной системе.
А. Бабушкин