Я обратился бы к французам от анонимного лица, от коллективного холопа, чей рот уже не затворишь
Послушай, «Новая газета», я не Эбдо и не Шарли, я не могу писать про это, я отсижусь в моей щели. Сейчас в Европе общий траур, она стоит плечо к плечу — к чему сатира? Я не фраер, я подставляться не хочу. Я не оратор, не герой уж — пускай рискует молодежь: сегодня только рот откроешь — от всех по полной огребешь! Тому назад четыре года рискнул бы я разинуть пасть: была не то что бы свобода, а так, ее восьмая часть. Наш мир придавлен телебашней, мне страшно на него смотреть, но если б храбрости тогдашней сегодня мне хотя бы треть, и я б не корчился под грузом кровавой ваты и свинца — я обратился бы к французам от анонимного лица, от коллективного холопа, чей рот уже не затворишь.
«Дотолерастилась, гейропа? Долиберастился, Париж? Весь ваш проект мультикультурный — педерастическая ложь, и он большой накрылся урной, и вся свобода ваша тож. Что вы пищали там о братьях? Все эти беженцы — нарыв. Вам надо было высылать их, сперва частично уморив. Вы их пускали и вбирали, учить пытались и лечить — а вам Чудинова заране все предсказала про «Мечеть»!* Теперь конец тебе, Европа, не оберешься ты могил — к вам из сирийского окопа пришел заслуженный ИГИЛ (запрещенная на территории РФ экстремистская организация), но с высоты своих идиллий мы вам готовы дать совет. Мы вас однажды колотили и зла не держим двести лет. Кто вам несет цветы и свечи — тот жалкий Запада вассал: подход слезливый, человечий планету сроду не спасал. Вы отнеситесь трезво, грозно. Клянусь, одобрит большинство. Сожгите беженские гнезда и не впускайте никого. Границы заперты — и ладно. Левацкий сбрасывая плен, пошлите вашего Олланда и сдайте власть Мари Ле Пен. У вас народ уже заждался: мол, где Мари? Расправы… где? Мы ей готовы дать гражданство, как мы давали Депардье. Нам симпатична эта Маша, мадам, рожденная для драк, она такая как бы наша, а вместе в чем-то Жанна д'Арк. Даешь режим противоправный, давно мечтавшийся мираж! Мы будем ваш помощник главный, а вы — союзник главный наш. Увязла в ветоши и хламе французов гордая орда, в борьбе с Обамой и хохлами сплотимся мы, как никогда, мы будем веселы и пьяны, неадекватны и крепки, мы будем как бы д'Артаньяны, а все другие — удаки! Но чтоб могли бы вам поверить и вместе действовать могли — вам надо выборы похерить и расстрелять Эбдо Шарли. Решай, голубчик: если враг ты, то пусть бы ты и пожинал… Ведь это ж вам за них теракты, за их кощунственный журнал! Хочу сказать определенно: у вас и булки, и вино, однако пятая колонна у вас не чищена давно. Тут тоже надо «или — или». Учитесь, блин, у медвежат, мы наших знатно зачморили: те, кто не сели, — все лежат. Берите с русского проекта пример, тупые господа: у нас свободны только те, кто… Всмотритесь в лица. Страшно, да?
Нам вообще довольно странно следить за ходом ваших дел: у нас владелец «Батаклана» и весь бы клан его сидел! Ведь он, владелец «Батаклана», все эти жертвы произвел: там не имелось даже плана эвакуации, козел! Ведь документы — юбер аллес, как знают наши холуи: бить надо так, чтоб все боялись. Своих? Сгодятся и свои.
Еще с одним советом влезу — хотя советов до хрена: не пойте больше «Марсельезу». Несвоевременна она. Вот потому вы все и слили, скажу с хитринкою блатной, что эта песнь Руже де Лиля — гимн революции цветной. Вы с этим гимном нехорошим — слова совсем нехороши — два раза проиграли бошам, с позором вляпались в Виши, а это хуже, чем Судеты. Я также вам забыть не дам, что в шестьдесят восьмом студенты чуть не устроили Майдан. К чему вам эта «Марсельеза»? Чужие гимны рассмотри: в них как бы слышится железо! А вы — «Аллон занфан по три»… Какая может быть свобода, когда, взрывая и трубя, везде, с заката до восхода, идет всемирная борьба?! Чтоб удержаться от распада, со всей решимостью скажу: носить открытое не надо. Рекомендую паранджу. Клянусь Кубанью и Тагилом, такая мода — в самый раз. Должна Европа стать ИГИЛом — тогда ИГИЛ не тронет вас, тогда вовек не грянут залпы: зачем стрелять в того, кто труп?»
Вот так, должно быть, я сказал бы, когда я молод был и глуп, но нынче трижды пожалеешь на нашем режущем ветру… Я это все прочту жене лишь.
Сожгу.
И пепел разотру.