Битва западников и славянофилов, внутри которой мы сегодня находимся, началась не в начале 19 века. Я думаю это раньше, много раньше. Главный посыл к битве в том, что мы вдруг ощутили себя периферией мира, где-то с боку и нас это задела. Вот без этого состояния периферейности и без того, что задело ну никак не обойтись для начала битвы славянства и западничества.
Где-то до 17 века, даже скорее до его окончания, мы были в рамках разных цивилизаций, но как-то это все было далеко не периферийным, не провинциальным. Но никуда не деться нам от того, что мы были провинцией греческого мира, были провинцией огромной татарско-китайской империи. Нам от этой периферийности досталась религия и политическая культура. При этом надо не забывать, что мы сами ковали в этом существовании собственную цивилизацию и она была довольно яркой и самобытной.
В 17 веке нас ждал перелом, один из сильнейших переломов, когда мы реально стали тяготится провинциальностью от ощущения собственной силы рождающейся внутри. Мы, правитель за правителем, брали лучшее у соседей и бежали за соседями в том, что у них получалось лучше. Так делали все, все перенимали выгодную и нужную культуру, культуру которая делала их миры сильнее и больше. Но это не было той самой войной культур, которая нас ждала после 18 века.
Что же случилось на этом рубеже. Все началось, мне так кажется, с признания Петром Великим, нашей провинциальности и необходимостью догнать цивилизацию Европы, которая, по его мнению, рванула вперед в силу разных, в том числе и географических факторов. Т.е. Петр и элиты России стали тяготиться провинциальностью. До этого такая тяжесть не возникала, а вернее не была столь явной.
Вот тут-то все и началось. Восстание против Петра разных элит, указывает на сложение первых посылов славянофильства в русской культурной среде. Петра ненавидят за явное западничество, за явное пренебрежение к своему. Здесь созревает раскол, между, с одной стороны, культурой, ставшей на многие годы западной, это культура дворянской, а потом и разночинной элиты и культурой народной. Она даже на западном языке говорит и тяготиться славянской, чухонской, инородной культурой населения. Русским быть не модно, немцем, британцем, французом – это модно. И этаким путем все это медленно вплывает в поле битвы 19 века, где западники и славянофилы наполняются идеологическим осмыслением.
19 век начинается с писем Чаадаева и резкого ответа Хомякова. Самое интересное, что цензура преследует их обоих все годы их жизни. Читаешь их обоих и натыкаешься то тут, то там на жалобы о цензуре, о запрете. Т.е. элиты, управляющие Россией, стоят над русскостью и нерусскостью, вглядываясь в ужасе как в православно-славянофильское общество, так и в общество либерально-западническое. И те и те дают советы, влияют на власть, бьются за свое влияние на высшие решения в стране. Поражения властей 19 века объясняется происками друг друга. Славянофилы клянут за поражения западное влияние на царя, западники – клянут славянофильское влияние на царя.
Конец 19 века очень замечателен, противостояние становится столь ярким, что насилие становится главным орудием в противостоянии. Властные элиты все более и более теряют свою западность и обретают славянофильскую наполненность. Пиком становится начало 20 века, когда западничество становится главной идеологией России и топит славянофильство и православие в крови. Весь западнический 20 век – это ответ на славянофильский конец 19 века в России. Реванш славянофильства, как не странно начинается в самом конце 20 века. Все это превращается в единый ответ большевикам на их насаждение западной культуры начала 20 века, правда в замороженном мире. Сам запад давно ушел от такой западной культуры и прошел преображение и битву конца 20 века в России можно скорее признать битвой не запада и славянофильства, а запада конца 20 века и запада начала 20 века. Именно на этой битве, где все западно-либеральное (надо не забывать что коммунисты - это тоже своеобразные либералы) побило само себя и стало подниматься новое славянофильское, со всеми ее атрибутами: с сильным креном в религию, с сильным креном в народность, при этом самую низовую народность, с сильным креном в единодержавие. Все это в контексте восстановления и возвращения славянско-православного мира. А либерально-западные элиты, представленные в основном антибольшевитским и глаболистским началом, натыкаются на сильный рост восстановительного славянофильства, понимают, что Россию 21 века, в западнических началах их построить не дают.
Беседовал тут с человеком воцерковленным, который вдруг мне стал сообщать, что в РПЦ гуляют, и широко гуляют мысли о наступлении конца света, ну этим нас не удивишь, это каждый век хоть отбавляй, но главная идея этого конца света – это царь, славянофильский царь. Т.е. современное восстановительное славянофильство ориентировано на сложение даже не той России, которая была в России на протяжении 18 и 19 века, а скорее на какую-то опасную иллюзию, мистическую иллюзию. Сколько я не беседовал с этой воцерковленной личностью, все более и более я натыкался на мистические обоснования и дикую веру, что некоторые обрядовые вещи доделают все. Это обильно сдабривалось заговорщическими конструкциями, высосанными из пальца.
Похоже славянофильство принимает сегодня все более ограниченный характер и это опасно. Разрыв между славянофильством принятым населением со всей наивностью и стремлением к возрождению чего-то чистого и сильного; и необоснованностью славянофильства и ориентированностью на форму и упрощенные формы – толкает новое славянофильство к катастрофе, к разочарованию, которое может оказаться роковым. Таким же роковым, как либерально-западнический идеализм с верой в легкое отторжение населением безответственной любви к диктаторству и легкое принятие над национальных, над этнических, над религиозных идей.
Где-то до 17 века, даже скорее до его окончания, мы были в рамках разных цивилизаций, но как-то это все было далеко не периферийным, не провинциальным. Но никуда не деться нам от того, что мы были провинцией греческого мира, были провинцией огромной татарско-китайской империи. Нам от этой периферийности досталась религия и политическая культура. При этом надо не забывать, что мы сами ковали в этом существовании собственную цивилизацию и она была довольно яркой и самобытной.
В 17 веке нас ждал перелом, один из сильнейших переломов, когда мы реально стали тяготится провинциальностью от ощущения собственной силы рождающейся внутри. Мы, правитель за правителем, брали лучшее у соседей и бежали за соседями в том, что у них получалось лучше. Так делали все, все перенимали выгодную и нужную культуру, культуру которая делала их миры сильнее и больше. Но это не было той самой войной культур, которая нас ждала после 18 века.
Что же случилось на этом рубеже. Все началось, мне так кажется, с признания Петром Великим, нашей провинциальности и необходимостью догнать цивилизацию Европы, которая, по его мнению, рванула вперед в силу разных, в том числе и географических факторов. Т.е. Петр и элиты России стали тяготиться провинциальностью. До этого такая тяжесть не возникала, а вернее не была столь явной.
Вот тут-то все и началось. Восстание против Петра разных элит, указывает на сложение первых посылов славянофильства в русской культурной среде. Петра ненавидят за явное западничество, за явное пренебрежение к своему. Здесь созревает раскол, между, с одной стороны, культурой, ставшей на многие годы западной, это культура дворянской, а потом и разночинной элиты и культурой народной. Она даже на западном языке говорит и тяготиться славянской, чухонской, инородной культурой населения. Русским быть не модно, немцем, британцем, французом – это модно. И этаким путем все это медленно вплывает в поле битвы 19 века, где западники и славянофилы наполняются идеологическим осмыслением.
19 век начинается с писем Чаадаева и резкого ответа Хомякова. Самое интересное, что цензура преследует их обоих все годы их жизни. Читаешь их обоих и натыкаешься то тут, то там на жалобы о цензуре, о запрете. Т.е. элиты, управляющие Россией, стоят над русскостью и нерусскостью, вглядываясь в ужасе как в православно-славянофильское общество, так и в общество либерально-западническое. И те и те дают советы, влияют на власть, бьются за свое влияние на высшие решения в стране. Поражения властей 19 века объясняется происками друг друга. Славянофилы клянут за поражения западное влияние на царя, западники – клянут славянофильское влияние на царя.
Конец 19 века очень замечателен, противостояние становится столь ярким, что насилие становится главным орудием в противостоянии. Властные элиты все более и более теряют свою западность и обретают славянофильскую наполненность. Пиком становится начало 20 века, когда западничество становится главной идеологией России и топит славянофильство и православие в крови. Весь западнический 20 век – это ответ на славянофильский конец 19 века в России. Реванш славянофильства, как не странно начинается в самом конце 20 века. Все это превращается в единый ответ большевикам на их насаждение западной культуры начала 20 века, правда в замороженном мире. Сам запад давно ушел от такой западной культуры и прошел преображение и битву конца 20 века в России можно скорее признать битвой не запада и славянофильства, а запада конца 20 века и запада начала 20 века. Именно на этой битве, где все западно-либеральное (надо не забывать что коммунисты - это тоже своеобразные либералы) побило само себя и стало подниматься новое славянофильское, со всеми ее атрибутами: с сильным креном в религию, с сильным креном в народность, при этом самую низовую народность, с сильным креном в единодержавие. Все это в контексте восстановления и возвращения славянско-православного мира. А либерально-западные элиты, представленные в основном антибольшевитским и глаболистским началом, натыкаются на сильный рост восстановительного славянофильства, понимают, что Россию 21 века, в западнических началах их построить не дают.
Беседовал тут с человеком воцерковленным, который вдруг мне стал сообщать, что в РПЦ гуляют, и широко гуляют мысли о наступлении конца света, ну этим нас не удивишь, это каждый век хоть отбавляй, но главная идея этого конца света – это царь, славянофильский царь. Т.е. современное восстановительное славянофильство ориентировано на сложение даже не той России, которая была в России на протяжении 18 и 19 века, а скорее на какую-то опасную иллюзию, мистическую иллюзию. Сколько я не беседовал с этой воцерковленной личностью, все более и более я натыкался на мистические обоснования и дикую веру, что некоторые обрядовые вещи доделают все. Это обильно сдабривалось заговорщическими конструкциями, высосанными из пальца.
Похоже славянофильство принимает сегодня все более ограниченный характер и это опасно. Разрыв между славянофильством принятым населением со всей наивностью и стремлением к возрождению чего-то чистого и сильного; и необоснованностью славянофильства и ориентированностью на форму и упрощенные формы – толкает новое славянофильство к катастрофе, к разочарованию, которое может оказаться роковым. Таким же роковым, как либерально-западнический идеализм с верой в легкое отторжение населением безответственной любви к диктаторству и легкое принятие над национальных, над этнических, над религиозных идей.