Я бы не стал считать этот текст законченным и окончательно сформулированным тезисом. Это скорей попытка пробраться к чему-то более сформулированному.
Итак свобода. Для меня, сегодня есть три взгляда на свободу, которые более менее оформлены. Два взгляда на свободу сформулированы в религиозной среде и один в нерелигиозной. Не религиозный взгляд, но лучше сказать не совсем религиозный связан с социальным освобождением. Т.е. освобождением человека, находящегося в несвободе от социальных пут раба, от социальных пут недочеловека, отказ обществом от подхода к другому человеку, как не совсем человеку, когда с человеком можно совершать операции и действия, недопустимые с другими людьми: насилие, унижение, лишение свободы, убийство, принуждение к труду и т.п. Несвободный человек как бы находится в переходной стадии между вещью и человеком. Освобождение в данном случае, свобода в данном случае - это возможность человеку распоряжаться самим собой во всей полноте. В обыденном сознании это формулируется как "делай что хочешь".
Свободный человек не подконтролен ни кому, он сам собой распоряжается. Именно неподконтрольность, социальная не подчиненность и является признаком свободы. И сразу же тут вылезают и сложности. Мы смотрим на людей, которые не способны распорядиться самостоятельно свободой в виду своей социальной неадаптивности и соответственно социальной опасностью и или лучше даже сказать своей социальной небезопасностью, как для себя, так и для других.
Что же мы видим в двух религиозных взглядах на свободу. Для начала надо понять, что это не два отдельных взгляда, а последовательность взглядов, которые почему-то разделяются, и это является для меня загадкой. И так два религиозных взгляда.
Ради спасения души, человек должен освободиться от того, что его искушает, от того, что его порабощает и лишает свободы. Человек должен освободится от порабощения собственными страстями, которые заложены в человеке изначально и есть обязательное составляющее человека и человечества. Люди находятся в извечной борьбе с соблазнами, которые разрушают человека изнутри. Человек превращается в раба собственного греха. Шаг за шагом человек разрушается и подчиняется.
И тут появляются два очень важных подхода к освобождению от греха, а именно внешний подход, когда из внешней среды извлекаются все соблазны и это формулируется как отказа от того, что может внешним проявлением рождать внутренний грех. Второй подход — это контроль за собственными мыслями и желаниями, внутренний джихад, внутреннее сопротивление собственной греховности, у православных здесь именно начинается борьба с момента признания собственной греховности, а не поиска греха в других. Самое главное, что борьба внутренняя — это продолжение борьбы с внешним соблазном. Я лишь могу, уединившись, т. е. преодолевая внешние соблазны, начать очень тяжелую борьбу с внутренней своей слабостью, которой нет предела, которая продлиться всю мою жизнь. Но внешний соблазн должен быть как-то отстранен. Потом, когда я уже смогу внутренне себя, свои страсти контролировать, я смогу и в толпе, в окружении соблазнов внешних оставаться довольно свободным человеком, но в самом начале это сложно думать о свободе от соблазнов не отстранившись от них. Правда мы натыкаемся тут и там в то, что для многих верующих борьба с внешними соблазнами превращается в борьбу за веру, о борьбе со своими страстями, в погоне за борьбой внешней, они забывают и покидают веру, хотя внешне кажутся отчаянными борцами за веру. Они даже себя рассматривают в качестве божественного орудия, что уже никуда не лезет. Но внешнее отстранение соблазнов нужно для глубокой внутренней борьбы и более ни для чего!!! Только последовательность этой борьбы за свободу может дать реальное освобождение духа, а разделение приводит к обратному результаты. Внутренние бесы начинают руководить внешней борьбой и ввергают человека в еще больший грех.
И так различия между религиозным и не религиозным сопротивлением несвободе, освобождению человека более менее понятны. В первом случае мы говорим о свободе в рамках социальных ролей и говорим об отказе от взгляда на человека как недочеловека и требует даже в самом последнем, в самом маленьком, в самом убогом видеть человека и помогать человеку освобождаться от излишнего социального рабства, а во втором, в религиозном случае, в случае морального освобождения мы говорим об освобождении, в конечном счете, человека от рабства души, от рабства перед собственными страстями, безусловно связанных соблазнами пропитывающими мир вокруг нас.
Самое ужасное в современном мире, что эти свободы противопоставляются. В этом есть некоторая доля правды. Потому что свобода внутренняя, свобода моральная может быть достигнута и человеком находящемся в социальном рабстве. С этого начинались многие социальные религии. Но самое важно, что начинаясь так, эти религии отвергали социальное рабство, потому что понимали, что только видя в другом человека, каким бы он ни был, человека можно начать моральный путь собственного очищения от греха. Созерцая вокруг себя людей недостойных быть людьми, объясняя этим требования социального подчинения, а себя считая человеком, которому эти люди второго сорта должны подчиняться, едва ли можно достичь очищения себя от рабства духа, едва ли можно достичь духовного освобождения от греха.
Приведу пример для большей ясности. Мы смотрим на людей лишенных свободы, как на людей ли как на недочеловеков, которых надо карать, а не возвращать в общество. Мы смотрим так, потому что мы то не лишены свободы, мы то хорошие и правильные, а они недостойны. Вот вам и ярчайший пример социального рабства, развращающего людей, где люди созерцанием себя как правильных и достойных и отвержением людей за асоциальное поведение рождают один из самых страшных соблазнов и грехов, подчиняются ему, подчиняются греху гордыни.
Превращение борьбы с внешним соблазном в суть жизни — развращает и порабощает морально.
Неосвобождение других, даже недостойных людей от социального рабства — развращает и порабощает морально.
Надо отказаться от столкновения двух свобод социальной и духовной, в основе всех современных религий мира эти две свободы не разводились, они были суть и смысл едины.