Вы, хулители, знаете сами,
что народ не покинет меня,
имя выхватит он из огня –
обложили напрасно кострами.
Свиток жизни с начала, конца ли
если можно бы и развернём –
о народе печали, о нём,
всюду там обжигали, пронзали...
Выживая припавших устами,
черемисина русская речь
будет то в её слове беречь,
что отвагой сочится местами.
Соплеменнику, если жестока
свистом прежним знакомая плеть,
явно ставшая снова наглеть,
нет важней и полезней истока.
Биографии автора повесть –
дом, где прадеды в красном углу,
голос мой, победивший хулу,
чьим всегдашним редактором – совесть.
В полдень щурится солнцу навстречу,
пятистенный бревенчатый, он
и со всех принимает сторон.
Им по счёту большому отвечу.
Я, любовник гитары, о грусти,
нашей горечи в ней вековой,
там качающим в такт головой
всё же слушаю старые гусли.
Там на свадьбах взывает волынка,
рёв которой и впрямь от быка,
плачи те же сложили века –
от борений до вашего рынка.
Дом – срифмованный. Лишь над работой
прогибался в нём автора хрящ.
Дом в сравненьях со многими вящ
и вершиной, и бездной. Свободой!
...Он, потомок, тебе подходящ.
*Авторский перевод с марийского моего стихотворения "Сугынь олмеш".