27 АВГУСТА 2015 г. АНТОН ОРЕХЪ
Это, конечно, нужно было так подгадать специально, чтобы совпало. В один и тот же день Сенцову дали 20 лет, а Васильеву отпустили.
Наша Фемида давно уже сняла повязку, но глумиться она способна и с завязанными глазами. И я вообще считаю, что наше правосудие характеризует даже не то, как людей сажают, а то, как отпускают или не сажают вовсе.
Теоретически можно объяснить всякую строгость. И все процессы по делам ЮКОСа, и дело Сенцова, и посадку Олега Навального, и все эти истории про «шпионов» — все можно объяснить теоретически, сказав, что закон наш строг и суров, что такова наша вековая традиция, что в прежние времена эти якобы страдальцы счастливы были бы получить свои сроки, потому что в те самые времена их всех к стенке давно поставили бы, или на дыбу вздернули, или колесовали, или... ну, чего тут перечислять — и так ясно, что опыт «строгости» закона у нас равен длительности всей отечественной истории.
Но пока идут разглагольствования о строгости и о том, что наказания без вины не бывает, есть такие дела, как дело Евгении Васильевой. Я вовсе не кровожаден. Я не хочу, чтобы женщина гнила в тюрьме. Я готов понять и принять во внимание все смягчающие обстоятельства — тем более что ни человека же она убила. Но правосудие не должно выглядеть вот такой глумливой насмешкой.
Эта насмешка — как обратная сторона такой же глумливой издевки, с какой сажали и сажают в нашей стране политически неугодных, или тех, кто не захотел поделиться бизнесом с чекистами, или тех, против кого банально «зарядили» прокуроров, следователей и судей по каким угодно делам (а таких, с виду бытовых дел — тысячи и тысячи).
И вот, с одной стороны, глумливое издевательство над правосудием, когда никакие доводы, доказательства, свидетели и элементарная логика не спасают невинно осужденных от жестокого решения, а с другой стороны — глумливая насмешка, когда никакие обстоятельства не помешают оставить на свободе «своего человека».
Пока одни сидели в туберкулезных камерах и спали в три смены на одной койке, ожидая конца бесконечного расследования по копеечным делам, Васильева отдыхала дома, гуляла по городу столько, сколько и обычному-то человеку некогда погулять. Совершала покупки, записывала песни, давала интервью, писала какие-то дурацкие стихи и психоделические картины. И это ей все зачтется в качестве срока предварительного заключения. А потом ее выпустят из колонии, в которой даже неизвестно была ли она вообще! Даже не доведя до конца курс психологической перековки личности — или как он там называется, этот курс коррекции заключенного?
И все настолько демонстративно и очевидно, что нет другого объяснения, кроме открытого глумления над всеми нами вообще. Нас с ухмылкой отправят «туда», а их с ухмылкой отпустят «обратно».