В июне я опубликовал три стихотворения поэта из Донецка Дмитрия Трибушного. Сегодня предлагаю расширенный вариант этого поста, включая мое интервью с Дмитрием, и подборку его довоенных стихов.
"ЗВОНИ, ДОНБАСС ОБЕТОВАННЫЙ"
Сначала я прочитал стихи. Они мне понравились. Очень. Откликнулся, а потом пришло письмо от автора стихов - Дмитрия Трибушного. Оказалось, он постоянный читатель "Веры" , и тоже работает в православной гезете - издании Донецкой епархии "Живой Родник". Мне нравятся его грустные довоенные стихи, вот например:
Огонек такси
Тихо догорает.
Если ночь грустит,
Значит, что-то знает.
Трудно ли найти
Повод для кручины?
Если ночь грустит,
Значит, есть причина.
Догорает сад –
Не поет, не плачет.
Этот листопад
Все переиначит.
Догорел старик
В грустной неотложке.
Догорел ночник
В темноте тревожной.
Поезда во тьму
Словно дезертиры.
Что еще возьму,
Расставаясь с миром?
Как говорит один мой друг: "Наш человек". Но по настоящему раскрылся для меня Дмитрий, как поэт, в написанном в последний год, во время войны. Вы можете прочесть их после небольшого интервью, которое я у него взял. Хочется что-то добавить... Да, нет. О войне можно долго говорить, можно молчать, сжимая кулаки или впав в оцепенение. А можно написать несколько хороших, пронзительных стихов, о том как сильно душа просит мира. И это, наверное, самое лучшее. Мужества и надежды, Дмитрий, вам и всем дончанам. Храни вас Бог!
- Дмитрий, расскажите, пожалуйста немного о себе. Что привело вас в Церковь?
- Что можно рассказать о себе? Мне сорок лет. Я закончил филологический факультет Донецкого национального университета и Одесскую духовную семинарию. До войны служил псаломщиком в храме святителя Игнатия Мариупольского при Донецком металлургическом заводе, занимался просветительской деятельностью: редактировал епархиальный журнал «Живой Родник», проводил беседы на заводах, практически во всех ведущих высших учебных заведениях области, вел две воскресные школы. Сейчас, конечно, почти все просветительские проекты закрыты, выпуск журнала приостановлен.
В Церковь меня привели стихи. В юности я наивно думал, что основным делом моим жизни будет стихотворчество, оно даст кров и хлеб. Но однажды стихи прекратились, прекратились надолго, а внезапная пустота обострила давние духовные искания. Я пришел в храм. А через год вернулись и стихи.
- Как изменились православные после начала войны, помогло ли это стать строже к себе, как отразилось на духовной жизни города? Как протекает духовная жизнь горожан, Ополчения, насколько это, конечно, можно видеть? Как раскрываются люди? Многих ли война научила молиться?
- Я не знаю, можно ли сказать, что война изменила православных. Скорее, она открыла то, что уже было в человеке, в общинах. Где-то разрушилась гармония на внешне благополучных, «семейных» приходах. Где-то, напротив, люди стали ближе, война упростила отношения между пастырем и паствой. Я был особо шокирован двумя вещами. Во - первых, тем, что многие местные интеллектуалы, в том числе и православные, искренне считают, что в Киеве вышли протестовать люди, а у нас «быдло». Переубедить их невозможно. Но фашизм начинается не со свастики, а с уверенности. С уверенности в том, что есть элита, а есть ватники. С уверенности в том, что есть города культурной элиты и города «быдла». Во–вторых, меня шокировало нежелание православных христиан слушать святых отцов, писавших об евроинтеграции. Таких, например, как святитель Николай Сербский. До войны им восхищались, а вот призыв святого, кстати, знавшего европейский мир изнутри, «Европа - смерть, Христос - жизнь. Выберите жизнь, чтобы вовек были живы» слышать не захотели. Странная фрагментарность сознания.
Не могу сказать, что война научила молиться всех. Люди разные. Кто-то, наоборот погрузился в уныние. Но теперь, когда говоришь на воскресной школе о памяти смертной, а за окном работает артиллерия, прихожане воспринимают твои слова иначе.
- Насколько сильно разделение между донбасцами, в том числе православными.
Разделение существует, но не могу сказать, что сильное. Большая часть жителей Донбасса, насколько я это вижу, либо поддерживает ДНР, либо выступает против Украины. Достаточно вспомнить небывалую явку на референдум. Разговоры о том, что было вооруженное принуждение – ложь. Большая часть православных, с которыми я общаюсь, на стороне ДНР.
- Есть ли пострадавшие среди ваших ближних, знакомых, прихожан? Многие ли уехали в Россию, многие ли остались?
- У нас нет людей, которых не коснулась война. У кого-то погибли близкие или знакомые. Например, мой добрый приятель Илья Самсонов, не принимал участи в боевых действиях. Он просто восстанавливал со своей бригадой электричество. Как начальник, Илья мог не выходить из своего кабинета, но все же поехал на место повреждения, и там погиб от украинского снаряда. Верующий человек, о таких говорят «позитивный». Остались двое детей. Кто не погиб, лишился необходимого (жилья, работы, пенсии, перспектив). Поэтому из Донецка уехали и уезжают многие. Город покидает молодежь, что особенно заметно на наших приходах. Но многие и возвращаются. Еще год назад Донецк напоминал декорации к постапокалиптическому фильму. Сегодня слышишь канонаду, захлебываются пулеметы, а в парке бегают дети.
- Какие-то наиболее запечатлившиеся в памяти картины из последних полутора лет.
- Часто вспоминаю 14 августа прошлого года. Тогда я обошел полгорода в поисках работающего банкомата. Остановился у разрушенного магазина. Ко мне подошел незнакомый мужчина: «Вы, наверное, служитель Церкви?» Как это часто бывает, завязался разговор о главном. Дончане уже тогда обратили внимание на то, что обстрелы усиливаются в дни особо почитаемых православных праздников. 14 августа - день праздничный. Пока общались, «бухало», как у нас говорят, но где-то далеко. И вдруг мы отчетливо услышали свист приближающегося снаряда. Повели себя неправильно - побежали, сами не понимая куда. Но Господь сохранил – снаряд нас перелетел, попал в соседний дом. Меня поразил мой собеседник. Когда мы отдышались (обстрел продолжался), я показал ему, где находится остановка: «Поторопитесь, сейчас прилетит второй». На что он мне ответил: «Подождите! Мы же не договорили о смысле жизни».
Двухсотый день зимы.
Мороз и артналёт.
Сегодня принимает Пролетарка.
И сквозь огонь и лёд
счастливый звездочёт
Несёт в вертеп пакет с гуманитаркой.
Открылся райский сад для кошек и детей.
Над городом сгустились беспилоты.
Какой донецкий марш
(послушай, Амадей)
Разучивают в парке миномёты!
* * *
Над городом гуманитарный снег.
Патрульный ветер в подворотнях свищет.
«Убежище», – читает человек
На школе, превращённой в пепелище.
У всякой твари есть своя нора.
Сын человечий может жить в воронке.
Артиллеристы с самого утра
Друг другу посылают похоронки.
Ещё один обстрел – и Новый год.
Украсим ёлку льдом и стекловатой.
И Дед Мороз, наверное, придёт
На праздничные игры с автоматом.
* * *
На окраине сходят в ад.
Драмтеатр играет в сад.
На Текстильщике «смерч».
В соборе полиелей.
Привечает голодный «град»
Ополчение дошколят.
То, что нас убивает,
Делает нас сильней.
* * *
На стадионах беззаботных,
На блокпостах
Корми, Донецк, своею плотью
Железных птах.
Корми случайные снаряды,
Прицельный «град».
Корми Смолянкой и Горсадом.
Пускай летят.
Не отступаем, не сдаемся
В кромешной мгле.
Черкни в «контакте» «остаемся»
Большой Земле.
* * *
Звони, Донбасс обетованный,
На самый верх.
Пророки обещали манну,
А выпал снег.
Мужайся, город непорочный,
Где каждый дом
Проверен «Градами» на прочность,
Крещён огнём.
На час открыли херувимы
Ворота в рай.
Гори, Донецк неопалимый,
И не сгорай.
ИЗ ДОВОЕННОГО
Переплелись дороги узкие
И все ведут к иному Риму.
Хвалю вас, тихотворцы русские,
Костры, невидимые миру.
У нас морока, околесица,
Распутица и раздорожье,
А вы наверх по горней лестнице
Взбираетесь неосторожно.
И мы, пожалуй успокоимся,
И все Создателем простится,
А вас и там запишут в воинство,
Святой Руси святые птицы.
***
Что человечит человек?
Что человечит человека?
Куда-то шел печальный снег
Из девятнадцатого века.
Толпились улицы, сады,
И думал путник одинокий:
«Как будто Божии Суды
Случились с нами раньше срока».
Все собираются и ждут
Предела, выверенности, края.
Я был в гостях, и нес уют,
Прощальный свет другого рая.
Что человечит человек?
Я, как и все, спешил к ответу
Сквозь утренних равнин разбег,
Другой внутри другого света.
***
Человек человеку и хлеб, и вино,
И ограда, и образ, и слово.
Пусть нетрезв и нелеп, все равно, все равно
Пусть немее всего остального.
Человек человеку и вера, и боль,
И аминь, и алтарь, и причастье.
«Человек» человеку звучит как пароль
Или как обещание счастья.
Человек даже счастье другому кует,
Пусть сгорает быстрее, чем листья.
И поет мой кузнечик, поет и поет
В мировой немоте бескорыстно.
***
Еще не музыка, но все же.
Дугой согнулись дерева.
Слезит сентябрь непогожий.
Дрожит уставшая листва.
Чуть выше музыка, чуть выше.
Чуть выше крыш, чуть выше дна.
Не там, где ты ее услышал,
А там, где Бог и тишина.
***
Говорят, что я умер,
Только слухам не верь.
Я уехал в Ванкувер,
В Филадельфию, в Тверь.
Прогони неотложку
И нежданную грусть.
Я исчез понарошку
И конечно вернусь.
Перелетные звезды
Превращаются в дым.
Пусть венки и погосты
Выбирают другим.
Напишу ниоткуда:
Не дожди, не грусти.
Я когда-нибудь буду,
А пока отпусти.
***
***
Что человек? Жалость.
Перья и пух. Прах.
Сердце в ответ сжалось.
Что-то еще осталось.
Видимо, я не прав.
Что человек? Песня.
Та, что меня поет –
Вдоль городов пресных,
Мимо словес тесных.
Горькая, как исход.
Что человек? Между.
Где-то, везде, никак.
Как листопад нежный
Выцветший, как надежда.
Брошенный, как пятак.
Что человек? Память.
Сжатая, как кулак.
***
Несли дары со всех концов земли
В январский сумрак приоткрытой детской.
И мальчику приснились корабли
И кукольный театр по соседству.
Но стоило ему открыть глаза,
Как появились черные фигуры.
Так настигает путника гроза
И беглеца патруль комендатуры.
С той стороны зеркал, свечей, гардин
Явились, растеряв свои приметы.
Родители уснули. Он один.
А значит за родителей в ответе.
Он может испугаться и заснуть.
Закрыть глаза дрожащею ладошкой,
Но он не спит, пока ночная жуть
Грозит ему, родителям и кошке.
Но он не спит. Хотя холодный страх
Уже залез к нему под одеяло.
Застыло время. Полночь на часах.
И впереди так много или мало.
***
В сумерках дрожали плечи.
На ветру глаза слезились.
В этот сумасшедший вечер
Мы над пропастью склонились.
Пережить твои вопросы,
Грусть исполнить и желанья.
Вот опасные откосы.
Вот в чем сущность мирозданья.
Соскульзнувшее движенье
И негаданно-нежданно
Пропасть головокруженья
От прихожей до чулана.
Мысль о предстоящих встречах
Смотрит на влюбленных нежно,
Словно наступила вечность
Прежде, чем сбылись надежды.
***
Ты взвешен. Тяжелее свет,
Прозрачный свет, листва резная.
Итак, тебя на свете нет.
Ты умер, сам того не зная.
Через тебя бежит авто,
Струится улица, льет дождик,
И смотрит сквозь твое ничто
На мокрую сирень художник.
Ты найден легким, как всегда.
И где-то близко под тобою
Горит, горит твоя звезда
Еще не света, но покоя.
***
Ты взвешен. Тяжелее свет,
Прозрачный свет, листва резная.
Итак, тебя на свете нет.
Ты умер, сам того не зная.
Через тебя бежит авто,
Струится улица, льет дождик,
И смотрит сквозь твое ничто
На мокрую сирень художник.
Ты найден легким, как всегда.
И где-то близко под тобою
Горит, горит твоя звезда
Еще не света, но покоя.
***
Король раздет.Народ послушен.
Ямщик не гонит лошадей.
И плачет ветер простодушный
Над телом родины моей.
Ее пристроить невозможно
Ни как подарок, ни внаем.
Молчит небесная таможня.
Не принимает чернозем.
Душа не поместилась в тело,
В распивочной теряет стыд.
И ни о чем на самом деле
Звезда с звездой не говорит.
***
Если бы вещи застигнуть врасплох,
Дерзкой открытости не испугаться.
В каждой былинке скрывается Бог,
Каждая ива торопится в святцы.
Спрятали Господа в звук звонари.
К Богу плывут облака-недотроги.
В этой истории, как ни смотри,
Всякая жизнь завершается Богом.
***
На григорьевском базаре
Разноцветный люд.
Лихо пляшет под гитару
Пьяный лилипут.
Все заветные желанья
Исполняют здесь.
Даже яблоко познанья
Предлагают съесть.
В ветошь спрятался несчастный
Глиняный дракон.
Жизнь знакомая отчасти
Переходит в сон.
***
Быть смешно. Не быть – нелепо.
В королевстве беспредел.
И дежурные по небу
На прохожих сыплют мел.
Замело, укрыло мелом
Елки, палки и дома.
И теперь на свете белом
Богословствует зима.
Перелетные ресницы
Отказались улетать.
Мудрецам такое снится,
Что стихам не угадать.
Если верить режиссеру,
Живы будем – не помрем.
Улыбайся, бедный Йорик,
Сквозь унылый чернозем.
***
Вспомнится все – убывающий свет,
Бледная даль и бульвары в исподнем.
С кем заключается новый завет,
Чтобы пройти сквозь декабрь первородный?
Город нахмурился, мигом затих,
Замерли разом фонтаны и реки.
И как поэт не родившийся стих,
Ищет поземка следы человеков.
***
По улице сентябрь водили.
Желтели клены напоказ.
А нас чему-нибудь учили,
И боги плакали о нас.
«Из искры возгорится пламя»-
Еще молилась детвора.
Не знал Ильич, что вместе с нами
Уйдет со школьного двора.
Разбился Цой. Горела Троя.
И боги думали всерьез.
Что мы - последние герои
Страны, летящей под откос.
***
Человек – это звучит быстро.
Не успеешь лицо рассмотреть,
А уже его вспоминаешь.
Пруд устал.
Друг ко другу прижались утки.
Убежал в небо
Чей-то воздушный шарик.
Догорело солнце –
Электрик ушел за новым.
Никому на аллее
Грусть посылает песню.
Говоришь – не верю.
На спине дождь поставил кляксу.
Все подарит память,
А лицо почему-то не дарит.