Думаю, в современной России подобные умонастроения нужно время от времени публично подтверждать (немного сократил текст двухлетней давности).
____________________________________________________________
Вот интересно знать, я такой весь из себя «западник» потому, что я маньяк свободы или, наоборот: я такой маньяк свободы потому, что Запад мне как родной? И почему он мне как родной – я ведь родился и живу в России, ни малейшего желания покидать Родину у меня нет, более того, я презираю тех, кто это делает, хотя понимаю, что не имею на это права. Часто бывая в Европе, в Россию я всегда возвращаюсь без сожаления и с охотой. Более того, я считаю себя российским патриотом.
Интересно знать, почему, оказавшись в Бордо, Копенгагене или Вильнюсе, я чувствую себя среди своих, а оказавшись в российской Махачкале – среди чужих. Потому что в Бордо, Копенгагене или Вильнюсе, не зная ни одного европейского языка, я почти всё узнаю и всё понимаю, мое сознание и подсознание более или менее адекватно реагирует на все ментальные и социальные вызовы, я легко "прочитываю" и распредмечиваю любые культурные коды. Их главное - и моё главное, их зло - и моё зло, их добро - и моё добро. Я понимаю их проблемы. Бывают, конечно, разногласия и разночувствия, но они нефундаментальны и имеют единую для обеих сторон ментальную инфраструктуру для выработки разнообразных компромиссов (это как в семье: разногласия есть, но регулируются они в рамках единой для всех «идеологии» и единых для всех конвенциональных правил).
В Махачкале всё по-другому: в ней живут мои сограждане, но по духу, культуре, социальному укладу – чужие мне люди. Несмотря на то, что они говорят на моём языке, их добро и их зло далеко не всегда находят во мне адекватный отклик, многие их эстетические и духовные удовольствия мне недоступны, хотя я понимаю, как эти удовольствия «работают». Я отдаю должное высоким проявлениям их культуры и социальности. Да, высокое и великое универсально в восприятии, но основные разногласия порождает именно обыденность (отношение к женщине, отношение к власти, отношение к религии и т.п.).
Может быть, я чувствую такую неистребимую симпатию к европейцам и европейскому просто потому, что, бывая у них, я всякий раз так или иначе нахожусь в состоянии путешественника? Типа, мною правят любопытство, интерес, восторги перед новым и экзотическим – это всё и порождает симпатию. Симпатию – да, но этого мало. Бывая в не менее экзотичных для пермяка Стамбуле, Самарканде, Ташкенте или в той же российской Махачкале, я оказываюсь среди интересных, часто симпатичных и в чём-то замечательных, но чужих людей. Экзотика, новизна и красоты не снимают ощущения чужеродности. Люди Азии мне любопытны, но неинтересны. У меня нет живого искреннего интереса к их миру, к их мыслям и их чувствам – мне всё равно, какие они люди. К азиатским, восточным людям во мне может возникать симпатия, но эмпатия - никогда. В Европе всё наоборот. Европейское, каким бы новым и необычным или даже отталкивающим оно ни было – всегда родное. Азиатское новое и необычное – всегда чужое. В Европе и России я нахожу прекрасное. В Азии я нахожу только красивое. Умом и образованием я понимаю, что Бухара прекрасна, но катарсис не приходит. А у подножья Парфенона или перед Башней Джотто, если удаётся подняться над суетой, у меня дрожат колени, в глазах бесстыдно появляются слёзы, восторг может быть столь велик, что кажется и жизнь покидает меня из-за ненадобности.
Я - европеец, но меня многое раздражает или смешит в традиционных европейских ценностях и нравах (но многое и умиляет, как умиляет наивное, но родное). Меня бесит доведённая до абсурда саморазрушающая европейская толерантность (но я понимаю, что в России толерантность до опасного дефицитна). Меня раздражает, упаднический по своей сути, женский «культ безопасности», поработивший весь Западный мир и уже проникающий к нам через мировоззрение последних двух поколений. Меня раздражает глубоко ханжеская официальная гуманитарность западных гражданских сообществ и государств, породившая своего рода «гуманитарный тоталитаризм» в деятельности социальных институтов. Но при такой нелюбви к западным излишествам, я, например, почему-то не гомофоб. Я понимаю, что гомофобия – это вполне естественная био-социльная реакция популяции на угрозу, которую несет в себе гомосексуализм, исключая мужчин и женщин из самой важной их функции – деторождения. Но никакой нутряной злобы это во мне не порождает. Лесбиянки, при общении с ними, конечно, несколько напрягают своим фундаментальным гендерным безразличием, но это уже, скорее, моя слабость, чем их вина. Геи, которых я знаю, приносят в жизнь особые стили мышления, порождённые различными и необычными сочетаниями гендерных ментальных архетипов – это очень интересно, открывает новые возможности при совместной работе, хотя их бесконечные попытки запихать большие прекрасные идеи в малые изящные формы иногда ну очень раздражают, но оголтелые-то женщины-самки и оголтелые мужчины-самцы раздражают больше. Более того: «мужики на корточках» меня раздражают несравнимо больше, чем «немужики». Почти полное замещение в жизни миллионов сограждан русской народной культуры культурой блатной меня беспокоит во сто крат больше любых хипстерских заимствований вчерашнего западного мейнстрима.
Одним словом, некоторые российские ценности и нравы меня раздражают не меньше, чем некоторые западные. Может быть, мне просто неприятно всё, становящееся на глазах традиционным, устоявшимся, всё, над чем люди перестают задумываться? Ведь всё, что мы делаем не задумываясь, делает нас зверьками. Но задумываться над всем, что мы делаем - невозможно, да и не нужно и, в общем-то, вредно.
На самом деле всё просто: в Европе и в европейцах я нахожу то, что сверхценно для меня самого: любовь к свободе (либерализм), уважение частной жизни своей и чужой (приватность), культ разума (рационализм), презумпция разнообразия (плюрализм), открытость общественных отношений (публичность), многовластие в государстве (демократия). В Азии и в азиатах я ничего такого не нахожу. Как бы они ни пытались перенимать всё это у европейцев и американцев. Запад есть Запад, Восток есть Восток.
Проблема в том, что в моей стране, судя по опросам общественного мнения и исходя из моих собственных наблюдений, такие же «европейские ценности» исповедует самое большее - треть населения. Далеко не большинство. То есть, в этнически белой стране «духовно белым» является только треть населения и даже меньше. Остальные две трети по своему ментальному и социальному складу – "люди Азии": не зациклены на свободе; не очень-то ценят собственную и чужую частную жизнь; предпочитают спонтанность и традиционность рациональности; побаиваются большого разнообразия и открытых публичных отношений; жить предпочитают при единовластии. Это не разделение на «правых» и «левых», на «прогрессистов» и «консерваторов», на «демократов» и «автократов», хотя местами и похоже (сами по себе эти «разделения» сугубо европейские). Всё гораздо глубже. Это именно Европа и Азия, Модерн и Традиция, Открытое общество и Закрытое общество. И ничего с этим не поделаешь, надо к этому как-то приспосабливаться – страна-то своя, родная, хоть и расколотая на два мира, две цивилизации, и ни одна из них не готова идти на уступки другой. Так по очереди и правят от Карпат до Тихого Океана то одна Россия, то другая Россия: изредка на коне Европейская Россия, но чаще - Азиатская (2/3 всё-таки). Россия - страна, так и не сделавшая окончательного выбора. Три столетия маемся. В этом наша беда и в этом же наши преимущества.
Иногда я сталкиваюсь с тем, что европейцы с которыми мне приходится общаться (знающие русский язык или через переводчика) многих моих российских проблем не понимают, более того, не способны понять, хотя многие честно пытаются. То есть себя-то я считаю «европейцем», но для них, знай они меня, я – чужой, им не понятны многие мои мотивы и озабоченности. Не такой чужой, как египетский феллах, но чужой. Они в принципе не могут считать себя «русскими» так же, как я считаю себя «европейцем». Но почему-то меня это особенно не волнует - их проблемы. Я как бы всякий раз оказываюсь «над» их ко мне отношением. Типа, что с них возьмёшь, с ограниченных, зашоренных пятью веками «Просвещения» людей. То есть я шире их, объёмнее. «Европа» - лишь часть меня, хоть и доминирующая. В них есть только их «Европа», а во мне – и "их Европа» и много, чего ещё. Это и есть моё (наше) преимущество.
Я - европеец, но я - русский европеец, то есть европеец, нашедший для себя место, дело и смыслы в преимущественно азиатской стране, просто потому, что она - моя Родина.