Навеяло Бибихиным. Наша русская ментальность вращается вокруг желания действовать и действовать немедленно. При этом нам нужен результат и немедленный результат. При этом результат должен быть замкнутым и вечным. И сопротивляемся, и ненавидим мы не людям, которые хотят нас образумить, а сопротивляемся мы любому проявлению в людях сомнению в немедленности действий и немедленности результата. А когда в наших же людях начинает пролезать по естественным причинам не вечность результата и не замкнутость, то мы превращаемся в чистый суицид, мы начинаем уничтожать самих себя при этом под лозунгом немедленности, замкнутости и вечности результата.
Для примера возьмите взгляд на Победу, она должна быть вечной и замкнутой, ветераны должны быть вечными, преданность и благодарность должна быть вечной. При этом ничто не имеет право вторгаться ни в Победу, ни в ветеранов, ни в преданность. Реальность должна как-то обплывать все это. Нельзя думать по-разному по этому поводу. А когда по естественным причинам что-то меняется, ну там рельеф меняется, природные катаклизмы, наука продвигается вперед, то мы стыдливо молчим и делаем вид, что ничего не произошло. Все понимают, что все не так, что вечности нет, но мы молчим. А когда молчать не возможно, то мы начинаем приследовать самих себя за не вечность, за не преданность вечности.
Пытаюсь это осмыслить через этнографические инструменты и понимаю, что это какая-то ментальность смерти, но смерть какая-то очень живая и деятельная. Может быть именно поэтому мы сильны, что потусторонняя сила как бы подпитывает нас. Мы храним, а потом реальность врывается и мы не готовы, и тут всей потусторонней мощью нас взрывается и смерть нас мобилизует.
И вера наша такая, мы может быть единственные удивительно преданные корням веры, мы их прямо чувствуем всем нутром, но необходимость немедленности царствия Божья нас разрывает и требует от нас охраны веры, до самозабвения и уничтожения любого неверного соприкосновения с нашей верой и соприкосновения нашей веры с реальность. Мы очень боимся этого соприкосновения.
И с деньгами, с рациональной ментальностью запада мы не дружим именно поэтому. У нас никогда не получиться шаг за шагом, копейка за копейкой, у нас не получиться приращивать. Как только замаячил результат, мы все расчеты коту под хвост и немедленно в светлое будущее. А если кто-то из правителей начинает быть расчетлив, то мы всей свой немедленностью проклянем его. Так что деньги - это не наше, это наша ненависть тлеющая где-то внутри, это наше молчание. Они не могут иметь с нами дела, они считают, что мы не предсказуемы, а мы из вечности. Они из сейчас, а мы из вечности. Мы до самозабвения будем до последнего медяка отдавать на белых храм посреди развалившейся деревни, будем плакать умиляясь красотой его, а потом до самозабвения будем разрушать его и загоним туда скотину, а потом будет опять строить храм за храмом что бы в этом труде до кровавого пота забыть про скотину в храме.
Все это не лицемерное, все это настолько искреннее, что другим этого не понять. Им не понять нашего забвения в труде, им не понять нашего истязания себя голодом, им не понять нашей веры в немедленную возможность здесь и сейчас. Ни запад, нанизывающий бусину к бусине своего счастья, ни восток с его вечностью счастья. Они нас не поймут.
7 Апр 2015, 10:48