Недавно столкнулся, видимо, с расхожим и как бы «искусствоведческим» представлением о катарсисе «исключительно по Аристотелю», то есть катарсис – «это проникновение в суть предмета через вызванное художником страдание». И стало мне как-то обидно за катарсис.
В моём представлении «аристотелев катарсис» как «просветление через страдание» (точнее, через сострадание) - слишком узкое понимание катарсиса, даже в аристотелевом смысле, поскольку в данном случае Аристотель рассуждал конкретно о трагедии и именно «трагедийный катарсис» связывал с состраданием, что естественно, поскольку трагедия эстетизирует именно страдание. В реальной же духовной жизни миллионов людей триггеры катарсиса не исчерпываются состраданием. Вообще, насколько я понимаю, в античной традиции (до и после Аристотеля) катарсис как «просветление-очищение-облегчение» употребляется в самых различных контекстах: от медицинско-психиатрического до этического и эстетического.
На мой вкус, самое универсальное понимание катарсиса и, как ни странно, самое практическое, предложил нам Платон: катарсис – это «всего-навсего» освобождение души от тела, очищение человеческого духа от плотских привязанностей, страданий и радостей. В этом смысле на ум сразу же приходит индуистский ментальный аналог катарсиса – нирвана, всем известная, но мало кем познанная. Однако и различия между «катарсисом» и «нирваной» тоже очень существенны. В античной (европейской) традиции «очищение через просветление» - это ограниченное во времени реальное духовное событие, доступное каждому человеку, а в индуистской (азиатской) традиции «очищение через просветление» - это некая конечная форма человеческого существования, доступная не всякому, ибо обретение этой формы существования требует целенаправленного и долгого применения очень специальных социальных и духовных практик. Катарсис – это «экзистенциальный случай». Нирвана – это «экзистенциальный выбор».
Для меня «припадок катарсиса», «приступ вдохновения» и «любовь в пиковых состояниях» – это порталы в высшие надчеловеческие формы существования. Эти три формы реально переживаемого супер-счастья существуют и вдохновляют людей благодаря своей очевидной «сверхчеловечности», экстремальной «надобыденности». Любовь, вдохновение и катарсис – то, ради чего стоит жить, если не страдаешь страхом смерти и не обременён грузом предельной ответственности. И если, конечно, не превращать жизнь в погоню за катарсисом, вдохновением и любовью – наркомания бывает разной. Всепоглощающего гедонизма хотелось бы как-нибудь избежать.
Катарсис – это экстаз просветления, приводящий к временному очищению души от всего наносного, суетного, плотского. Позволю себя наметить даже своего рода алгоритм катарсиса: триггер - восторг-экстаз – просветление – очищение – облегчение (разряжение, освобождение) - счастье-эйфория – послевкусие в виде знаменитой «светлой печали». Триггером, эмоциональным кодом, вводящим в это состояние, является некоторое случайное острое переживание, чаще эстетического свойства, приводящее к своего рода эмоциональной эскалации: радость – восторг – экстаз - катарсис или: сострадание – отчаяние - ужас – экстаз – катарсис. Триггер невоспроизводим, а если и воспроизводим, то по угасающей и только в сфере эстетического.
Возгоняя метафоричность, катарсис – это духовный оргазм в дарованном тебе бесплотном соитии с «божеством» (с высшей трансцендентной сущностью, которая вдруг обратила на тебя внимание и не просто обратила, а на мгновение допустила тебя к себе). Катарсис (как и вдохновение) – поцелуй «бога», его личное к тебе хорошее отношение. С той лишь разницей, что вдохновение – это экстравертивное и деятельное просветление через соприкосновение с метафизическим, а катарсис – это интровертивное и пассивное просветление через то же самое.
В непосредственном переживании, будучи своего рода истерикой, катарсис очень физиологичен: слезы, головокружение, учащение сердцебиения и дыхания, «бросает в пот», слабость в коленях, знаменитые «мурашки», непреодолимое желание издавать нечленораздельные звуки, производить хаотичные экспрессивные движения и т.д. «Душа парит» - это конечно метафора, однако недолгое физическое ощущение лёгкости, почти парения – вполне реально: это следом за душой рвётся ввысь глупое, обременённое страстями, тело.
Обуреваемый неумеренной страстью к пониманию, я время от времени совершаю своего рода святотатство - пытаюсь записывать собственный катарсический опыт. Вот одна из наиболее удачных попыток. Тогда, тринадцать лет назад, меня «накрыло» «весеннее небо» (триггером катарсиса стала случайная «фиксация» на «весеннем небе»): «Весной хочется заниматься жизнью. Весной приходит будущее. Голубое небо, желтое солнце, веселое безумие. Весеннее небо выше и прозрачнее любого другого. Его бездонная стерильная голубизна затягивает - душа рвется из тела. Хочется вонзиться в эту бездонность - дико, с визгом - и слиться, раствориться в бесконечности. Иногда именно оттуда на меня обрушивается и сама бесконечность. Мгновенное озарение… и мозг вспыхивает, соприкоснувшись с невозможным. Побывал за гранью, вернулся, дверь захлопнулась, что там было - не помнишь, но знаешь, что БЫЛО. Жалкий беспамятный свидетель невозможно прекрасного величия. С этим небом не знаешь, что делать. Ни отдаться ему не можешь, ни сделать своим. Остаётся одно лишь жгучее желание не оставлять небо на небе – им хочется пользоваться и пользоваться».
А в этом случае триггером стало бесконечно знакомое, почти банальное, но увиденное воочию произведение искусства: «Не знаю, красив ли микеланджеловский «Давид», но прекрасен невыносимо. Тело теряешь, когда бродишь вокруг него в скромном зале Флорентийской академии. Одно желание: раствориться в этих мраморных руках. Одна мысль: «это нечеловеческое, это невозможно».