Моя Рената
http://7iskusstv.com/2010/Nomer9/Rapoport1.php
Мне выпало счастье дружить с Ренатой Мухой. Мягкий тёплый свет, который излучала Рената, согревал друзей и пронизывал её поэзию. Рената была человеком небывалой скромности. Она трогательно изумлялась, когда её замечали. Спасибо Евгению Евтушенко – Рената при жизни успела увидеть свои стихи включёнными в Антологию Русской Поэзии двадцатого века и осознать себя составной частью великой русской литературы. Радости её не было предела.
Мы познакомились в середине девяностых. Я стала свидетельницей её феноменального успеха как рассказчицы: на огромном, битком набитом стадионе в американском городке Прово Рената держала аудиторию минут двадцать разнообразными байками на английском языке – никто не шелохнулся, разве что иногда стадион взрывался хохотом, пугая окрестных птиц. Это было на следующий день после нашего знакомства, и я была на стадионе уже на правах особы, приближённой к императрице.
А состоялось наше знакомство примерно так. Телефонный звонок:
– Наташа? С вами говорит Рената Муха. У меня для вас письмо от Толи Вишневского и подарок от Серёжи Никитина. Как мне их вам передать?
Рената Муха. Я слышала это имя на концертах Никитина – он написал несколько песен на её слова, самая известная из них, пожалуй, Стихи о Плохой Погоде:
Стояла плохая погода,
На улице было сыро.
Шёл человек по городу
И ел бутерброд без сыра...
Кончались эти стихи, конечно, тем, что несчастный «ел бутерброд без хлеба» – в начале девяностых в России это звучало как репортаж с места событий.
Итак, телефонный звонок: с вами говорит Рената Муха.
– Рената, где вы?
– Я в Прово, на фестивале чтецов, это недалеко от вас.
– Сорок пять миль. Я сейчас подъеду, объясните только, как вас найти.
– Нет, подъезжать не надо, меня сейчас к вам привезут, у меня есть ваш адрес.
– Чудесно!
– Но тогда мне придётся у вас переночевать.
– Замечательно, нет проблем!
– Недели две.
– Нет проблем!
– Ну как это нет проблем?! Проблемы у вас конечно будут, но только с обедом и ужином – за завтраком я ем сравнительно мало.
– Справимся, летите!
Так в наш дом и в наши сердца залетела Рената Муха.
После успеха на стадионе она была в Юте нарасхват. С утра приезжали какие-то молодые люди – Рената утверждала, что все как на подбор голубые, что для Юты, вообще говоря, не характерно – и увозили её на очередное выступление, или мастер класс, или урок, или всё вместе взятое. Возвращалась Рената вечером, как говорится, усталая, но довольная. И тут наступал наш час – иногда до рассвета. Сказать, что мы беседовали, было бы преувеличением – беседовала в основном Рената, я слушала и наслаждалась. Кое-что из того, что она мне тогда рассказывала, вошло потом в программу, с которой она выступала публично, это были замечательные рассказы, свежие, сочные и ароматные. Мне было очень интересно. Рената родом из Харькова. В её молодые годы там был настоящий литературный Олимп – там жили Чичибабин, Вадим Левин, Даниэль – да кто там только не жил! Там Рената и сочинила первые стихи. По-моему, это были стихи про ужа (цитирую по памяти):
Бывают в жизни чудеса:
Ужа ужалила оса.
Его ужалила в живот.
Ужу ужасно больно.
Вот.
Но доктор ёж сказал ужу:
Я ничего не нахожу,
Но всё-таки, сдаётся мне,
Вам лучше ползать на спине,
Пока живот не заживёт.
Вот.
Стихи эти перекликались с другими, Бруно Ясенского, которые я хорошо помнила:
Ужа ужалила ужица,
Ужу с ужицей не ужиться.
Уж уж от ужаса стал уже.
Ужа ужица съест на ужин.
Может, эти стихи и навеяли совсем молодой Ренате её «Ужа», который, как она рассказывала, напал на неё, когда она переходила улицу, и уже не отпустил.
У Ренаты есть длинные, классические стихи. Одно из них – Колыбельная книжке – настоящая поэтическая вершина, жемчужина поэзии, детской ли, взрослой. Только послушайте:
...Книжка за день так устала,
Что слипаются страницы...
...И кавычки по привычке
Раскрываются во сне...
...А в углу, в конце страницы,
Перенос повесил нос –
Он разлуку с третьим слогом
Очень плохо перенёс...
...Никого теперь не встретить
На страницах сонной книги,
Только медленно плетутся
Полусонные интриги...
С годами стихи Ренаты становились короче, короче, ещё короче – «начало следует», «недоговорки» – и обернулись редким даром сказать всё в двух коротких строчках – в этом отношении она превзошла даже гениального Губермана, которому обычно требуется четыре.
Потомки бывают умнее, чем предки,
Но случаи эти сравнительно редки.
К слову: по этому, сравнительно редкому случаю Рената подарила свою книжку нашей дочери Вике с соответствующим посвящением.
Но вернёмся в Юту, в тот первый Ренатин приезд. Рената рассказывала мне о Вадиме Левине и её первых опытах в детской поэзии, которые он с такой нежностью, теплотой, и осторожностью взращивал, как какую-нибудь орхидею, готовую каждую секунду увянуть. И как она гордилась и смущалась, когда впервые на опубликованных стихах увидела две фамилии: Вадим Левин, Рената Муха. Очень смешно Рената рассказывала о первом визите к мэтру – Борису Заходеру, куда её без специального для неё приглашения привёз Вадим Левин, но в дом не пустили дальше людской. Мэтр, по всему, был с характером. Ещё Рената рассказывала о Чичибабине, и, что было мне особенно дорого – о совсем молодом Даниэле, о Даниэле тех лет, которых я не знала. Словом, нам было о чём поговорить, и я очень горевала, когда её визит подходил к концу. Она улетала от нас к друзьям в Бостон. Накануне отъезда я решилась ей сказать: Рената, что-то мне не нравится твой живот. Летишь в Бостон, там полно русских врачей. Может, тебя там посмотрит кто-нибудь за стишок-другой? Рената, конечно, проворчала, что до сих пор на её живот никто не жаловался, и с тем улетела. А через два дня мне по её просьбе позвонили из Бостона с сообщением, что Рената в больнице – отвезли по скорой помощи, оперировали, и мои опасения подтвердились... С этого момента для Ренаты была жизнь взаймы, и она это знала – но ни в одной Ренатиной строчке вы этого не найдёте и не почувствуете. Такая невероятная сила духа была у этого человека. И, конечно, её поддерживали талант и замечательный муж «папа Вадик» Ткаченко (не путать с тоже замечательным Вадимом Левиным). Папа Вадик – математик, с ним Рената переехала из Харькова в Беэр-Шеву, и об одном нашем дне в Беэр-Шеве – дне, когда все мы «встали с той ноги» я ещё расскажу. И, конечно, Ренату поддерживали нежно любящие друзья. Вадима Левина – её крёстного отца в детской поэзии – я успела полюбить ещё по первым ренатиным рассказам, поэтому встретила как старого и дорогого друга, когда мы неожиданно познакомились в Москве в гостях у Дины Рубиной. С Диной меня, кстати, тоже познакомила Рената. Мы тогда совпали по времени в один из наших приездов в Москву. Рената прилетела из Беэр-Шевы для выступления в Еврейском Культурном Центре, я – из Юты на конференцию. Ренатин вечер вела Дина, в ту пору – на правах культурного атташе Сохнута. После концерта заскочили втроём в небольшой ресторан. С этого началось моё знакомство с Диной. В один из моих приездов в Москву Дина позвала меня в гости. Приглашение пришлось на день моего отлёта обратно в Штаты и я объяснила Дине, что есть некоторые трудности, потому что она зовёт на вечер, а я улетаю утром. Ладно, тогда приходите накануне, – легкомысленно сказала Дина и немедленно всё забыла. Вот я и явилась накануне, к её полному изумлению: «Я ждала вас завтра. Сегодня у меня совсем другие гости. Ну раз так, заходите, знакомьтесь». Гостей было трое, среди них – невысокий, неброский человек средних лет. Вадим Левин, – представила Дина. Я обрадовалась: – Вадим Левин? Вадим Левин Ренаты Мухи? Надо было видеть, как расцвёл Вадим при имени Ренаты. Мы мгновенно подружились, так что я борозды не испортила и вопреки очевидным Дининым опасениям вечер удался.
В моей, да наверное и во всякой жизни выстраивается длинная цепочка друзей и отношений, моя «златая цепь». Вот и здесь протянулась цепочка от Сергея Никитина к Ренате Мухе, от неё – к Дине Рубиной и дальше к Вадиму Левину.
Вадим, живущий ныне в Марбурге, придумал «Глупую Лошадь» и они с Ренатой, упоминавшей её в своих выступлениях, мистифицировали народ, выдавая её за перевод из английской народной поэзии. Недавно «Глупую Лошадь» перевели «обратно» на «язык оригинала».
Однажды я приехала на выступление в Марбург с мужем Володей и нашим другом Яном Кандрором, большим поклонником и знатоком мухиной и левинской поэзии. Обедали у Левиных. Посреди обеда раздался пронзительный звонок, как будто в дверь. «Разве мы кого-то ждём?», – удивилась я. «Это курица», - подскочила Элла. Через минуту вернулась с большим и тяжёлым подносом. Ян среагировал мгновенно:
Вдруг, как выстрел из винтовки,
Прозвучало за столом:
Я звоню вам из духовки.
Ваша курица. Шолом!
Это положило начало разговору об импровизации и придуманных Ренатой жанрах «начало следует» и «недоговорки». Рената настойчиво приглашала своего читателя: поиграйте со мной! – и читатель включался в игру, часто очень удачно. Помню Ренатины строчки:
Теперь он питается разными кашами.
По-моему так хорошо. А по-вашему?
К этому последовало замечательное начало Марика Зеликина
С яслей ненавидел он манную кашу
И с этим покинул он Родину нашу.
....................................................
Теперь он питается разными кашами.
По-моему так хорошо. А по-вашему?
В эти игры с Ренатой играл и Губерман. Рената однажды участвовала в телепередаче «На троих», которую в Израиле ведут Игорь Губерман и Александр Окунь. «Третьей» в тот день была Рената. Она клялась мне, что всё, что там происходило, было чистой импровизацией. Рассказывала она об этом так. По ходу передачи Рената прочитала две строчки в жанре «Начало следует» и предложила ведущим сочинить к ним начало. Строчки были такие:
Сидит итальянка, весёлая с виду,
Сосёт апельсин и глотает обиду.
Губерман пощёлкал пальцами и секунд через пять предложил такое начало:
Однажды в Вероне, в дождливую осень,
Еврей итальянку потрахал и бросил...
.......................................................................
Сидит итальянка, весёлая с виду,
Сосёт апельсин и глотает обиду.
Рената много говорила о природе стиха – её этот вопрос очень занимал. Рассказывала, что строчки набегают неизвестно откуда, как будто кто-то их диктует. И в самое неожиданное время. Ожидая исхода тяжёлой операции сына в коридоре московской больницы, она вдруг услышала откуда-то изнутри (цитирую по памяти и наверняка с искажениями, потому что никогда не видела этих стихов напечатанными):
Английский король и законные дети
Однажды за ужином ели спагетти.
Но тут в коридоре послышалась драка:
Двенадцать потомков, рождённых вне брака,
Которые вследствие этого с детства
Ужасно боялись лишиться наследства,
Двенадцать потомков, прорвав оборону,
Явились потребовать трон и корону...
Кончалась эта чисто английская драма так:
...Готов уступить я и трон и корону,
Но можно сначала доесть макароны?
Рената сказала мне, что всё стихотворение явилось ей единым блоком в один из самых трагических моментов её жизни. А позже сочинила пленительную историю о том, что написала эти стихи по просьбе Никитина, который ждал пополнения её блестящих двустиший, и волновалась, передавая, а он глянул бегло и прокомментировал: «Длинно писать каждый дурак может».
Кстати, о трагических моментах: Рената и семья лечились в Москве. Когда распался Советский Союз и отношения с Украиной осложнились, возникли большие сложности с продолжением лечения – пациентов с Украины перестали принимать. Для Ренаты и её семьи было жизненно важно продолжать лечиться у знакомых с ними опытных московских врачей, но это было под явной угрозой. Рената рассказывала мне, что помог Никитин, давший благотворительный концерт, и её с семьёй взяли обратно в пациенты. Это дорогого стоит, можете мне поверить.
А теперь о дне, когда все мы встали с «той» ноги. Это был 2001 год. Я тогда получила грант от Израиля и могла приехать на два месяца поработать в иерусалимском университете. После долгих препирательств с мужем Володей по поводу моего предполагавшегося отъезда мы в конце концов пришли к консенсусу – поедем вместе, чтобы он не умирал каждый день от тревоги за меня, оставшись в Америке. Консенсус состоялся в самом начале сентября, и мы начали готовиться к отъезду. А одиннадцатого сентября произошло то, что произошло. Тут уж я сдалась и послала письмо с отказом от поездки ожидавшим меня иерусалимским коллегам. И получила от них очень грустный ответ: моё решение – это как раз то, чего добиваются от нас террористы – чтобы мы меняли свои планы и жили по их законам и под их давлением. Я не хотела жить по законам и под давлением террористов. Так поздней осенью 2001 года мы с Володей оказались в Израиле. И, конечно, в один из первых выходных поехали в Беэр-Шеву навестить Ренату и Вадима. У меня сохранился чудесный видеоклип – память об этом визите. В честь гостей Рената зажарила огромную баранью ногу, мы почувствовали её аромат, ещё только подходя к подъезду, метров за пятьдесят – по-моему, он витал по всему городу. Когда мы вошли, Рената священнодействовала над ногой – это был гвоздь программы, освоить который в тот вечер удалось разве что на треть общими усилиями. Нога прошагала в следующий день. А на завтра выяснилось, что во всём этом действе был серьёзный умысел, а в ноге был двойной смысл. Потому что, проснувшись утром, мы не застали дома папу Вадика – он куда-то исчезал, но вскоре появился с огромным букетом замечательных цветов – этот декабрьский день оказался годовщиной их с Ренатой свадьбы! И потекли воспоминания о тех днях и годах. В день официальной свадьбы, рассказывала Рената, она была уже немножко беременна Алёшей. Коллеги папы Вадика – физики-математики – устроили из свадьбы настоящий театр: декорировали её как защиту диссертации. Диссертацией была, конечно, сама Рената. На диссертацию поступило несколько отзывов, все до одного положительные. В текущий момент диссертация была с приложением. И так далее...
Забыв про общие проблемы и беды, мы провели в Беэр-Шеве чудный день, окрашенный сочными ренатиными рассказами. Его вещественным следом, кроме видеоклипа, осталась ренатина книжка с надписью: «На память о дне, когда все мы встали с «той» ноги»...
Своё место в поэзии Рената сформулировала предельно точно: она писала для бывших детей и будущих взрослых, и каждый может найти в её стихах что-то адресованное ему лично.
Меня в совершенный восторг привело четверостишие о критиках – кто из нас не был их жертвой:
Как жаль, что в дубраве замолк соловей
И трели его не слышны средь ветвей.
– Ну, это как раз небольшая потеря, –
Заметила с ветки Глухая Тетеря.
Или вот это:
Преувеличивать всё глупо, –
Сказала микроскопу лупа.
И эти строчки:
Ну, дела – подумал Лось.
Не хотелось, а пришлось...
Согласитесь – детское ли это двустишие?
Или вот это:
Мне очень печально, – сказала слеза,
И я говорю это прямо в глаза.
Мне очень печально жить, не слыша голоса Ренаты Мухи. Последняя книжка, которую она мне подарила, называется «Однажды, а может быть – дважды». Я отправила ей в ответ:
Бывает, что в масть попадает кликуха.
Примером тому – гениальная Муха,
В которой играет Божественный дух,
Однако – с усильем считает до двух.
Которую, как без сомнения каждый,
Мы любим однажды,
А может быть – дважды...