Недавний обмен открытыми письмами, наполненными «любезностями» определенного толка, между двумя известными российскими деятелями культуры – писателем и поэтом-музыкантом, всколыхнул и повеселил читающую публику. Удивительно, что такая дискуссия развернулась после принятия гомофобских законов, когда под статью о гомопропаганде можно привлечь за любое сомнительное высказывание.
В связи с этим, интересно было пробежаться по страницам истории нашей страны и убедиться, что не только Гейропа тлетворно воздействует на наше общество, но мы и сами с усами и кому хочешь и в этом вопросе фору дадим.
Чтоб не забираться слишком уж далеко в исторические дебри – начнем с создателя Российской империи. Известно, что лучшим другом Петра Первого на протяжении чуть ли не всей жизни был Александр Меньшиков. Будучи денщиком царя, он спал возле его постели, жил в одной палатке, а в письмах обращался к нему не иначе, как «мин херц» (сердце мое), «мейн херцхен» (мое сердечко) или «мейн херценкин» (дитя моего сердца на ломаном немецком) –- так обращаются только к возлюбленным. Воровал Меньшиков из царской казны не меньше нынешних высокопоставленных чиновников, но всегда Петр его прощал. Почему? Многие современники видели только одно объяснение – Алексашка смолоду был связан с царем любовными отношениями, содомским блудом –невозможно было полностью утаить такие отношения от прислуги, конюхов, собутыльников. Уже в 1702 году один капитан Преображенского полка в подпитии сказывал про его царское величество, что тот «живет с Меншиковым бляжским образом». Сохранилось дело о дознании. Капитан был арестован и выслан в отдаленный батальон, тогда как за менее позорные слова в лучшем случае людей били кнутом на дыбе, вырывали клещами ноздри или язык. Видимо, это были справедливые обвинения, не клевета, и кара была столь мягкой потому, что царь наказал вояку лишь за неуместную пьяную болтовню, а не за ложь.
Впрочем, любовников у Петра было немало и помимо Меньшикова. Протицируем «Гисторию о царе Петре Алексеевиче», написанную по живым воспоминаниям дипломатом князем Б.И. Куракиным. Вот как он описывает времяпровождение недавно женившегося молодого царя:
«Многие из ребят молодых, народу простого, пришли в милость к его величеству, а особливо Буженинов, сын одного служки Новодевичьего монастыря, также и Лукин, сын одного подьячего новгородского, и многие другие, которые кругом его величества были денно и ночно. Йот того времени простого народу во все комнатные службы вошли, а знатные персоны отдалены. И помянутому Буженинову был дом сделан при съезжей Преображенского полку, на котором доме его величество стал ночевать и тем первое разлучение с царицею Евдокиею началось быть. Токмо в день приезжал к матери во дворец, и временем обедовал во дворце, а временем на том дворе Буженинного». Так что не в Анне Монс было дело, как это принято считать, – разлучником был смазливый «преображенец» Моисей Буженинов. Это у него ночевал едва женившийся государь, убегая от молодой жены.
Позже в царским денщиком стал Павел Ягужинский, литовец, сын учителя школы органистов, которого канцлер Головин подсунул Петру специально чтобы уменьшить влияние Меншикова. Ягужинский быстро стал любимцем царя и через несколько лет был уже генерал-прокурором Сената. Злые языки утверждали, что в основе его головокружительной карьеры лежал «содомский грех» с царем.
Известно, что Петр не любил спать один. Дома в отсутствие жены он клал с собой первого попавшегося денщика – по свидетельству Нартова у царя была привычка спать, положив обе руки на плечи денщика, то есть в обнимку. Царь очень любил целовать мужчин – так денщика Афанасия Татищева зацеловывал до ста раз. В дневнике голштинского камер-юнкера Ф.В. Берхгольца под 1721 годом содержатся сведения о поступлении к царю в денщики юного Василия (Поспелова). Юноша так приглянулся государю, что он без него минуты не мог прожить: по сто раз на дню гладил его по голове, целовал, а важнейших министров своих заставлял дожидаться, пока он наговорится с любимчиком.
От императора Петра перенесемся сразу к создателям Советского государства, пропустив десятки царствующих и великокняжеских персон – вскользь, можно упомянуть лишь о том, что, например, даже своего будущего убийцу князя Феликса Юсупова Григорий Распутин лечил одно время от гомосексуализма, а расцвет русского балета, его мужской части, в конце 19-го – начале 20 веков в немалой степени связан с именами великих князей (геев, как ныне принято говорить) Сергея и Константина Романовых, покровительствовавших танцорам.
Широко известен из советской историографии тот факт, что летом 1917 года Владимир Ульянов-Ленин скрывался от полиции в Разливе. Правда, о том, что жил в легендарном шалаше великий вождь пролетариата отнюдь не с законной супругой Надеждой Константиновной, а со своим партийным товарищем Зиновьевым, особо не афишируется. Российский исследователь, кандидат исторических наук И.В. Соколов опубликовал ряд писем из архива Зиновьева, в которых «два вождя русской революции» не стесняются в проявлении взаимных чувств.
Из письма Ленина Григорию Зиновьеву (1 июля 1917 г.): «Григорий! Обстоятельства сложились так, что мне необходимо немедленно скрыться из Петрограда. Далеко уехать не могу, дела не позволяют. Товарищи предлагают одно место, про которое говорят, что оно вполне безопасное. Но так скучно быть одному, особенно в такое время... Присоединяйся ко мне, и мы проведем вдвоем чудные денечки вдали от всего... Если можешь уединиться со мной, телефонируй быстрее – я дам указание, чтобы там все приготовили для двух человек...».
Причем, Крупская еще в эмиграции знала о связи мужа с Зиновьевым, но как истинная революционерка, не противилась этому, хотя скандалы изредка и устраивала.
Из письма Зиновьева Ленину: «Помнишь, еще в Женеве, когда нам приходилось скрываться от этой женщины... Никто не поймет нас, наше чувство, нашу взаимную привязанность... Приезжай скорее, я жду тебя, мой цветок. Твой Гершель».
В письме из-под Нарвы Зиновьев пишет: «Вова, я скоро приеду и больше не выпущу тебя из своих объятий, что бы ни говорила эта грымза! Враг бежит по всему фронту и, думаю, больше с этой стороны не сунется».
Гомосексуалистов было немало среди партийной верхушки, а также в руководстве ЧК-НКВД-КГБ. В 1918 году Председатель Петроградского ЧК Моисей Урицкий был застрелен своим молодым любовником – поэтом Леонидом Канегисером.
На мальчиках «погорел» и всесильный сталинский нарком Николай Ежов. В камере он напишет чистосердечное признание: ««Считаю необходимым довести до сведения следственных органов ряд фактов, характеризующих мое морально-бытовое разложение. Речь идет о моем давнем пороке — педерастии». Далее Ежов пишет, что пристрастился к «взаимоактивным связям» с мужчинами еще в ранней молодости, когда был в услужении у портного, называет фамилии. Интересно, что по словам известного журналиста и писателя Владимира Шахиджаняна на Лубянке особенно ценили показания, написанные собственноручно  – потому что их особенно внимательно читает «Он». «И.В.Сталин самолично читал признания и рассказы о личной жизни будущих жертв. Это доставляло ему огромное удовольствие. У И.В.Сталина была большая коллекция порнографии. Тот же Н.Ежов организовывал, используя разведчиков, доставку порножурналов и книг с эротическими картинками со всего мира для своего патрона».
«Голубизной» насквозь пронизана и наша славная РПЦ – бывший профессор Московской духовной академии Андрей Кураев «со свистом» вылетел из своей альма-матер после попытки рассказать о неприглядных действиях высокопоставленных геях-священнослужителях.
Не буду упоминать современных политиков, депутатов и прочих, замечу лишь, что самые ярые гомофобы – это, как правило, латентные или даже открытые гомосексуалисты, также как, скажем, наиболее воинствующие антисемиты – либо полукровки, либо выкресты (как Мотька Гундосый из «Гамбринуса» Куприна – «рыжий, с перебитым носом, гнусавый человек большой физической силы, прежде вор, потом вышибала в публичном доме, затем сутенер и сыщик, крещеный еврей»).
Одно время в Москве возле памятника Героям Плевны (Гей, славяне!) на Китай-городе находилась так называемая «голубая биржа». И от Госдумы, и от администрации президента, да и от Кремля – буквально в двух шагах. И клиенты, по многочисленным журналистским расследованиям прошлых лет, там бывали самые высокопоставленные. Они же – новоявленные аристократы, у них «голубая кровь», им не то, что можно – положено. А все остальное население страны, не относящееся к клану «целующих малолетних мальчиков в голый животик» – обычные пи*орасы, независимо даже от сексуальной ориентации.

Вацлав Лисовский,