ГОЛОС РУССКИХ. ФЕДОР ИВАНОВИЧ ШАЛЯПИН
23 августа 2014 года, в нашем городе знаменательное событие – открытие памятника Федору Ивановичу Шаляпину, великому мастеру мировой музыкальной культуры и легендарному артисту, ставшему олицетворением русской силы.
Богатырь исполинского роста, баловень судьбы, скандалист и красавец, в которого были влюблены все первые красавицы мира - перед этим образом «русского мужика» преклонялась вся Европа.
Федор Иванович родился не в Вятской губернии и все ссылки на то, что у него в паспорте было записано «из крестьян Вятской губернии» не более, чем лукавство.
Однако, для нас важно то, что Федор Иванович никогда не забывал родной земли своих родителей, о чем говорит хотя бы такой малоизвестный эпизод его жизни из записок Сергея Павловича Наумова:
«С незапамятных времен существовала древняя слава о богатстве Вятки хорошими голосами для церковного пения. Вятские басы и октавы считались непревзойденными. Такие хоровые коллективы, как Синодальный хор, хор Исаакиевского собора, хор Александро-Невской лавры в Петербурге и хор Храма Христа Спасителя в Москве пополнялись басами и октавами из Вятки, которые считались наиболее сильными в звуковом отношении и наиболее музыкальными. От рева протодьякона Вятского кафедрального собора Александра Добрынина звенели стекла в верхних окнах собора. Сам внешний вид вятских певцов был иногда ошеломляющим. Богатырского роста, с копной волос на голове, с раскинутыми по плечам косами и прядями, певец производил сильнейшее впечатление. Многие архиреи, при переводе из Вятки в другие края, забирали с собой понравившихся им певцов, особенно низкие октавы. Вятское духовенство было патриотичным. Секретарю консистории Борхецовскому удалось установить точно (точно ли? – А.Р.) «акт крещения Федора Шаляпина», записанный в метрических книгах одной из церквей Вятской епархии, видимо села Вожгалы. Я сам лично слышал рассказ Борхецовского об этом. Мне приходилось слышать много рассказов о том, как Шаляпин, будучи уже артистом с громким именем, до революции приезжал в Вятку для посещения могилы отца и матери. Об этом мне рассказал и земский начальник села Вожгалы Федор Иванович Буданов, у которого Шаляпин останавливался. Слышал я и рассказ дьяка Титлинова, который сопровождал Шаляпина до могилы. Всю панихиду Шаляпин пел сам».
(ГАКО, ф. Р-3702, оп.1, д.6, л.2-5).
Хотелось бы, особо, отметить огромный вклад нашего знаменитого краеведа Василия Георгиевича Пленкова в изучение вятских страниц биографии Федора Ивановича Шаляпина. Он начал эту работу едва ли не первым. В личном фонде В.Г. Пленкова в ГАКО хранится несколько огромных папок собранных им материалов о Ф.И. Шаляпине, которые ждут будущих исследователей.
Александр Рашковский, краевед, Киров-на-Вятке, 23 августа 2014 года.
Вот некоторые подробности биографии великого певца.
Шаляпин родился в Марусовке – трущобах Казани, описанных Горьким. Это участок Рыбнорядской улицы от её перекрёстка с Большой Лядской до Собачьего переулка и Малой Проломной. Там, почти на самом краю оврага находился доходный дом купца Лисицына, в котором и поселились приехавшие на заработки крестьяне Вятской губернии Иван Яковлевич и Авдотья Михайловна Шаляпины. Работали много – Иван Шаляпин устроился писцом в земскую управу, жена подрабатывала прачкой.
13 февраля 1873 года у них родился сын. Поскольку предыдущий ребёнок Шаляпиных умер, не дожив до крещения, они уже 14 февраля понесли новорождённого крестить в ближайшую церковь – Богоявленский собор. Сын был окрещён Фёдором.
Впрочем, в Марусовке Шаляпины прожили недолго - хозяева затеяли ремонт дома, «съезжавшего» на дно оврага, и семье пришлось переехать в село Ометьево, где они за полтора рубля в месяц сняли небольшой домик у местного мельника. Именно с этого дома Федор Шаляпин всегда и начинал свои воспоминания о детстве: «вспоминаются мне темные вечера, нежный голос матери, поющей о девичьей тоске, о лучинушке, что неясно горит…». В этой же деревне у Шаляпиных появились еще двое детей – мальчик и девочка.
Когда Федору исполнилось 6 лет родители снова переехали – на этот раз в Суконную слободу под Казанью. Шаляпины были из тех предприимчивых крестьян, которые, промышляя в городах самой черной работой, старались во что бы то ни стало обучить грамоте своих детей, чтобы потом перевести их в другое сословие – в мещане, в цеховые, в купечество или духовенство. Поэтому Федора отдали учиться в начальное училище, а по вечерам он работал учеником сапожника, токаря, столяра, переплетчика, переписчика. Еще у мальчика обнаружился дивной красоты голос, с девяти лет Федор пел в церковных хорах. Его заметили, стали приглашать в другие церкви, петь на свадьбах и похоронах, потом взяли в архиерейский хор в Спасском монастыре Казани.
В тринадцать лет певческая карьера Федора внезапно рухнула – у него начал ломаться голос. Пение пришлось оставить, и отец пристроил его писцом в уездную земскую управу. Но писарское дело ему не нравилось, и в 15 лет Федор сбежал из дома, прочитав в газетах объявление о приеме в хор Казанского оперного театра. Но тогда Шаляпин с треском провалился на экзаменах, и вместо него в хор в качестве 2-го тенора зачислили другого. По иронии судьбы конкурентом великого певца оказался… 20-летний Алексей Пешков - будущий писатель Горький и будущий лучший друг Шаляпина.
Правда, как потом призвался Горький, с певческой карьерой у него тоже не задалось. Через два месяца Пешкова выгнали из театра «из-за отсутствия голоса».
Некоторое время Шаляпин подрабатывал в порту на разгрузке барж, а потом вновь решил попытать счастья и пошел устраиваться артистом в драматическую труппу В. Б. Серебрякова. На этот раз его взяли – на должность простого статиста. После нескольких спектаклей его «повысили» до должности «хориста». Весной 1890 года Шаляпин уже в качестве певца перешел работать в труппу «опереточной антрепризы» С. Я. Семёнова-Самарского, и уже 18 декабря 1890 года состоялось первое сольное выступление Шаляпина на сцене Уфимского театра. Сам Шаляпин так вспоминал это событие: «...Один из баритонов труппы внезапно, накануне спектакля, почему-то отказался от роли Стольника в опере Монюшко «Галька», а заменить его в труппе было некем. Антрепренер обратился ко мне — не соглашусь ли я спеть эту партию. Несмотря на мою крайнюю застенчивость, я согласился. Это было слишком соблазнительно: первая в жизни серьезная роль. Я быстро разучил партию и выступил. Несмотря на печальный инцидент в этом спектакле (я сел на сцене мимо стула), Семенов-Самарский все же был растроган и моим пением, и добросовестным желанием изобразить нечто похожее на польского магната. Он прибавил мне к жалованью пять рублей и стал также поручать мне другие роли. Я до сих пор суеверно думаю: хороший признак новичку в первом спектакле на сцене при публике сесть мимо стула. Всю последующую карьеру я, однако, зорко следил за креслом и опасался не только сесть мимо, но и садиться в кресло другого...»
Когда же сезон кончился, Шаляпин присоединился к бродячей труппе Г. Любимова-Деркача, с которой он объехал все крупные города Урала, Поволжья и Средней Азии. В это время умирает мать Шаляпина. Как вспоминал сам Федор Иванович в своих «Страницах из жизни», когда он попросил хозяина выдать ему зарплату вперед, чтобы поехать на похороны, тот вместо 25 рублей выдал ему два и заявил: «У каждого кто-нибудь помирает, так что с того?» Обескураженный этим цинизмом, Шаляпин заявил, что покидает труппу, но услышал от жены хозяина: «Мы хотели сделать из тебя человека, а что вышло? Свинья вышла!» А когда Шаляпин потребовал свой паспорт, Деркач зловеще пригрозил сдать строптивца в полицию по выдуманному обвинению. Угроза подействовала, и Федор остался в труппе, по-прежнему на положении простого хориста. До окончания контракта оставался еще целый год. Ждать было бы невыносимо, если бы часть труппы не относилась к Шаляпину сочувственно. Тогда Деркач решил наказать Шаляпина. «Дорогой от Астрахани до Чарджуя я пережил нечто, что можно назвать и скверным, и смешным, смотря по вкусу, - вспоминал певец. - Когда я, сидя в вагоне третьего класса, ел хлеб и колбасу с чесноком, в вагон вошел Деркач, хозяин труппы, человек чудовищно и уродливо толстый. «Выбрось в окно чертову колбасу! Она воняет», — приказал он мне. «Зачем бросать? Я лучше съем!» Деркач рассвирепел и заорал: «Как ты смеешь при мне есть это вонючее?» Я ответил ему что-то вроде того, что ему, человеку первого класса, нет дела до того, чем питаются в третьем. Он одичал еще более. Поезд как раз в это время подошел к станции, и Деркач вытолкал меня из вагона. Что мне делать? Поезд свистнул и ушел, а я остался на перроне среди каких-то инородных людей в халатах и чалмах. Эти чернобородые люди смотрели на меня вовсе не ласково. Сгоряча я решил идти вслед за поездом. Денег у меня не было ни гроша. Через два дня кое-как добравшись до станции, я зайцем сел в поезд, доехал до Чарджуя и, найдя там труппу, присоединился к ней. Деркач сделал вид, что не замечает меня. Я вел себя так, как будто ничего не случилось между нами. Я очень опасался, что он оставит меня в этих странах».
На могиле матушки Федор Иванович побывал уже известным певцом, в 1909 году. Он специально съездил на кладбище и разыскал могилу матери, с которой он взял горсть земли. Эту землю он положил в маленькую шкатулку, с которой певец не расставался до самой смерти.
Но в 1892 году Шаляпин, оказавшись в Баку, сам оставил труппу Деркача. Он выкрал свой паспорт и перешел в состав «оперно-опереточного французского театра Лассаля». С этими бродячими артистами Шаляпин доехал до Тифлиса, а потом антрепренер Лассаль бросил актеров и сбежал, прихватив с собой всю кассу театра – типичный финал гастролей по меркам тех лет.
Четыре дня без копейки в кармане Шаляпин просто бродил по Тифлису, пожирая голодными глазами горы фруктов на местных рынках. На пятый день он решился: увидев на витрине оружейного магазина пистолеты, он собирался войти, сделать вид, что выбирает оружие, нажать на курок и покончить с собой.
Но тут в ход истории словно вмешалась сама СУДЬБА – в этот магазин случайно зашел актер Понти, с которым Шаляпин мельком был знаком за время своих театральных скитаний. Узнав о трагедии Федора, итальянец Понти повел его домой, накормил и приютил – до лучших времен.
И времена эти скоро настали. Знакомые посоветовали ему обратиться к известному педагогу, преподавателю пения, бывшему артисту Императорских театров Усатову.
Шаляпин вспоминал: «Меня встретил человек низкого роста, круглый, с закрученными усами опереточного разбойника. «Вам что угодно?» Я объяснил.
– Ну, что? Давайте покричим, – не очень ласково сказал педагог. Он пригласил меня в зал, сел за рояль и заставил спеть несколько арпеджио. Голос мой звучал хорошо.
- Так... А не поете ли вы что-нибудь оперное?
Воображая, что у меня баритон, я предложил спеть арию Валентина. Запел. Но когда, взяв высокую ноту, я стал держать фермато, профессор, перестав играть, больно ткнул меня пальцем в бок. Я оборвал ноту. Наступило молчание. Усатов смотрел на клавиши, я – на него. И думал: все это очень плохо. Пауза была мучительна. Наконец, не стерпев, я спросил: «Что же? Можно мне учиться петь?» Усатов взглянул на меня, твердо ответил: «Должно! Оставайтесь здесь, учитесь у меня. Денег я с вас не возьму».
Впрочем, деньги вскоре у Шаляпина завелись - через все тех же знакомых Понтии он устроился писарем в канцелярии местного Управления железных дорог.
А еще через год о Шаляпине говорил уже весь Тифлис - 28 сентября 1893 года состоялось первое выступление Шаляпина на сцене Тифлисского оперного театра. На премьеру «Аиды» Верди пришел весь свет города, зал был запружен народом. Звучала музыка, и вдруг грянул раскатистый бас Федора Ивановича - да так, что зазвенели хрустальные подвески на канделябрах. В публике сначала произошло легкое замешательство, а потом зал утонул в громовых аплодисментах. Вечером после спектакля дирекция оперного театра тут же предложила ученику прославленного Усатова контракт – на полтораста рублей в месяц, целое состояние по тем временам. Зато Шаляпину отводились главные роли в спектаклях «Русалка», «Демон», «Жизнь за царя», «Риголетто», «Евгений Онегин», «Гугеноты», «Бал-маскарад» - всего 71 опера, весь репертуар!
Уже 4 февраля 1894 года в Тифлисском казенном театре состоялся первый бенефис Федора Шаляпина. Газета «Кавказ» тогда писала: «Из всех певцов, учившихся в Тифлисе, Шаляпин безусловно самый талантливый; всего пять месяцев, как он на сцене в качестве исполнителя первых ролей, но уже приобрел симпатии и любовь публики. Эти симпатии выразились в бенефисе, многими ценными подарками и подношениями…»
Как вспоминал Шаляпин, самым ценным подарком для него оказался простой лавровый венок, который ему прислал Усатов. Венок был опоясан лентой с одним словом, написанным крупными буквами: ШАЛЯПИНУ.
В ответ Федор Иванович произнес со сцены взволнованную речь, которую закончил патетическими словами: «Я рожден дважды: для жизни – в Казани, для музыки – в Тифлисе…».
В том же году закончился тифлисский период Шаляпина, и он, с благословения Усатова, с его рекомендательными письмами, уехал в столицу империи, в Санкт-Петербург. Уже через два месяца он дебютировал в летнем театре «Аквариум», затем в Панаевском театре, а с 1895 года он выступал в роли Мефистофеля в опере «Фауст» на сцене Мариинского театра, где, впрочем, на провинциальную «звезду» никто не обращал особого внимания.
В 1896 Шаляпин принимает приглашение известного русского миллионера и мецената Саввы Мамонтова, хозяина Московской частной оперы. В ту пору Мамонтов приступил к воплощению своей давней мечты: он хотел создать чисто русский оперный театр. Все предприятие было организовано с исключительным размахом: не считаясь ни с какими затратами, он выписал из столицы лучших певцов и музыкантов, заказал художникам роскошные декорации и костюмы.
По воспоминаниям Шаляпина, ему, как начинающему певцу, миллионер предложили более чем приличный оклад: Шаляпину предлагался круглогодичный оклад в 600 рублей в месяц - почти в три раза больше, чем он получал в Мариинке! Шаляпин согласился без колебаний. Заключая контракт, Мамонтов сказал:
- Феденька, вы можете делать в этом театре все, что хотите! Если вам нужны костюмы, скажите, и будут костюмы. Если нужно поставить новую оперу, поставим оперу!
«Все это одело мою душу в одежды праздничные, — позже писал Шаляпин. — Впервые в жизни я почувствовал себя свободным, сильным, способным победить все препятствия».
Действительно, Мамонтову удалось собрать вокруг себя много талантливых и горячо сочувствующих его начинанию людей. Дирижером был гениальный композитор Сергей Рахманинов. Художниками — Коровин, Поленов, Врубель, Левитан, Серов, Васнецов. Именно в труппе Московской частной оперы феноменальный оперный и драматический талант Шаляпина развернулся во всю свою мощь – за три года работы он создал множество партий, самыми знаменитыми из которых были: Сусанин, царь Борис (из «Бориса Годунова»), Сальери («Моцарт и Сальери»), Варяжский гость («Садко»).
Но что более важно, в том же 1896 году Федор Шаляпин познакомился со своей будущей женой – итальянской балериной Иолой Торнаги (урожденная Лопрести).
Иола родилась в 1874 году в городке Монза недалеко от Милана. С детства любившая танцевать, поступила в балетную школу при миланском театре «Ла Скала», где проучилась пять лет. Потом она выступала в небольших музыкальных театрах, пока не получила приглашение от русского миллионера поехать на гастроли в Россию. Там она была принята в труппу Мамонтова как прима-балерина. Невысокая, крепкого телосложения, с копной рыжих волос, с хорошей профессиональной подготовкой, возможно, она бы сделала в России блестящую карьеру, если бы… Если бы не Иола не встретила Федора Шаляпина. Произошло это в Нижнем Новгороде накануне открытия Нижегородской ярмарки, где труппа давала оперу Чайковского «Евгений Онегин».
Веселый, энергичный, Федор серьезно увлекся итальянской примой и своеобразно объяснился ей в любви.
Шла генеральная репетиция. Шаляпин исполнял партию Гремина. Немного изменив текст, он пропел:
Онегин, я клянусь на шпаге,
Безумно я люблю Торнаги…
Тоскливо жизнь моя текла,
Она явилась и зажгла…
Вероятно, это не было экспромтом. Шаляпин заранее обдумал текст арии Гремина, с помощью которой он решил публично объясниться Иоле Торнаги, сидевшей в тот день в зрительном зале. Все сидевшие в зале как один повернули головы в сторону директорской ложи, где находились Савва Мамонтов и смущенная Иола.
— Ну, поздравляю вас, Иолочка! — прошептал Мамонтов по-итальянски. — Ведь Феденька объяснился вам в любви…
В 1898 году пара обвенчалась в церкви села Гагино, близ дачи фаворитки Саввы Мамонтова в Путятине, где гостили и другие друзья мецената. В метрической книге появились две записи. О женихе: «Вятской губернии и уезда Вогжальской волости деревни Сырцевой крестьянин Федор Иоанов Шаляпин, православного вероисповедания, первым браком. Лета жениха — 25». О невесте: «Итальянская подданная Иола Игнатьевна Лопрести (Торнаги), католического вероисповедания, первым браком. Лета невесты — 25».
На даче участников церемонии венчания ждало угощение. Вот как вспоминал этот день сам Шаляпин: «Мы устроили смешной, какой-то турецкий пир: сидели на полу, на коврах и озорничали, как малые ребята. Не было ничего, что считается обязательным на свадьбах: ни богато украшенного стола с разнообразными яствами, ни красноречивых тостов, но было много полевых цветов и немало вина. Поутру, часов в шесть, у окна моей комнаты разразился адский шум: толпа друзей с Мамонтовым во главе исполняла концерт на печных вьюшках, железных заслонках, на ведрах и каких-то пронзительных свистульках. А дирижировал этим кавардаком Сергей Рахманинов».
После свадьбы молодожены поселились в Москве, в купленном особнячке в Леонтьевском переулке. К удивлению коллег, Иола решительно оставила сцену и всецело посвятила себя семье, родив в 1899 году первенца – мальчика Игоря. Или Игрушку – как его в письмах часто называл сам Федор Иванович. «Милая моя радость, прошу тебя написать мне. Как вы оба себя чувствуете с моим Игрушкой. И сказать, в котором часу ты можешь быть свободна, чтобы поговорить со мной по телефону, - писал он жене из Петербурга. - Я боюсь, что, когда попрошу тебя к телефону, ты оставишь нашего ангела Игоря, а потому ты должна написать мне, в котором часу ты будешь свободна. Как я хочу прижать тебя к моему сердцу, обнять, целовать тебя без конца, моя обожаемая женушка!»
Тогда же на Шаляпина обрушился и фантастический успех - его пригласили в Большой театр с правом выбора и постановки спектаклей. И первое же появление его на сцене Большого было встречено фантастической овацией, какой, по словам современников, давно не видели стены этого театра. Критики писали о том, что «явление Шаляпина огромно по своему значению, поскольку символизирует собой завершение длительного и сложного процесса создания русской национальной оперы».
На следующий год Иола родила второго ребенка - дочку Ирину. Крестным отцом девочки стал все тот же Рахманинов, который, как вспоминал сам Шаляпин, буквально заставил родителей дать дочери его любимое женское имя – Ириной звали и старшую дочь самого композитора. Еще через год у Шаляпина родилась вторая дочь – Лидия.
Казалось, сама Судьба благоволит Федору Ивановичу. Но тут вдруг внезапно все обрушилось. Сначала, в январе 1903 года, врачи обнаружили у Шаляпина горловую жабу, а попросту говоря, нарывы в горле. Все спектакли с его участием были отменены, певцу пришлось пережить две опасные и очень болезненные операции, которые грозили ему полной потерей голоса. Но едва Шаляпин чуть-чуть отошел от болезни, как на него свалилось новое несчастье – его сын Игорь умер от аппендицита.
Второй удар подкосил Федора Ивановича. Его близкие вспоминали, что певец не находил себе места от горя, пытался даже покончить жизнь самоубийством. От отчаяния его спасла игуменья Валентина из Зачатьевского женского монастыря, которая наставляла Шаляпина в молитве. Она же и посоветовала певцу переехать поближе к монастырю, и вскоре Шаляпин купил двухэтажный особняк в 3-м Зачатьевском переулке.
Именно в этом доме, в столовой на первом этаже, родился четвертый его сын – Борис. Позже Ирина Шаляпина вспоминала, что рождение сына буквально перевернуло все в душе отца. «Счастливый и радостный Федор Иванович бегал по дому и то и дело носил на руках Иолу Игнатьевну, одетую в белое, воздушное, украшенное кружевами и лентами платье…»
Еще через год в семье Шаляпиных снова появились прибавление – родились двойняшки Федор и Татьяна.
Но в 1905 году в судьбе Шаляпина произошел новый крутой разворот. Все началось того, что Иола Игнатьевна вместе с детьми отправилась в Италию навестить свою заболевшую мать, пока Шаляпин мотался из города в город. Именно в этот момент Федор Иванович, скучавший в Петербурге, и познакомился со своей второй любимой женщиной – Марией Элухен-Петцольд.
Мария Валентиновна была 25-летней вдовой инженера первых российских химических предприятий, оставшаяся после гибели мужа с двумя маленькими детьми на руках. Шаляпина она увидела в театре, и в тот же момент эта упрямая дочь тевтонских ландскнехтов поклялась, что Федор Иванович станет ее мужем. Ловушка «на Шаляпина» была выставлена профессионально – сначала случайная встреча в театре, потом на ипподроме, беседа в кафе…
Глядя на эту загадочную рыжеволосую бестию, Шаляпин и предположить не мог, что на руках у Маши находятся годовалая дочь Стелла и ее трехлетний брат Эдуард.
Надо сказать, что те годы Шаляпин - высокий, статный красавец с магнетическим взглядом карих глаз - был избалован женским вниманием, которым он пользовался без всякого зазрения совести. К примеру, в подшивках дореволюционных газет, сохранился такой рассказ театрального сторожа, записанный неким журналистом: «Сам Шаляпин у нас был. Так весь город как помешался: ничего более не было, кроме Шаляпина. Жены что делали! Билеты брали так, что аж театр сломали! Нешто поместишь всех... А он тихонько из театра уходил после выступлений, чтобы не разорвали. Но шапку все-таки отняли! И на маленькие лоскутки разодрали! На память, стало быть. А одна у него платок вырвала. Так другая увидала и оторвала половину. А первая-то взяла да остаток проглотила, чтобы еще кто-нибудь не выхватил. И подавилась! Чуть не померла… И не кто-нибудь: дочь городского головы нашего!.. Вытащили платок прямо из нутра».
Но все-таки что-то было такое в Марии Петцольд, пред чем не устоял Шаляпин.
О романе мужа Иола узнала только тогда, когда Мария родила Федору дочь Марфу. Потом родилась Марина, а следом Дарья. И так получилось, что у Шаляпина в старой столице оказалась одна семья, а в новой — другая. Он разрывался между двумя домами — в Москве и Петербурге — и двумя женщинами. Фактически он стал двоеженцем. Первый брак не был расторгнут, а второй не зарегистрирован и считался недействительным. Певец не раз представлял прошение Николаю II о присвоении появившимся в новой семье трем дочерям его фамилии, но царь отказывал ему в этом.
Марина Шаляпина позже вспоминала: «У папы было две семьи: одна в Москве, а другая в Петербурге, но он находил время для всех. Папа всех вместе держал. Потому мы все друзьями были, мы никогда друг с другом не ругались, никогда не ссорились. Знаете, ведь бывает среди детей такая ревность. Он не смотрел на то, что у нас разные матери. Матери друг друга не любили, а мы-то всегда все обожали его и дружили между собой. И даже мамины дети, Стэлла и Эдуард — мы все были для него одинаковые. И так это просто было, нормально. Это ведь трудно, но он любил всех детей…»
Содержание двух жен и десятерых детей требовало немалых средств, и Федор Иванович с головой ушел в работу, подолгу исчезая на гастролях - в том числе, и зарубежных. Он первым из русских певцов получил приглашение от Миланского театра «Ла Скала», где он пел на итальянском языке, чем вызвал восторг публики и безудержный шквал оваций. Признание итальянской публики стоило многого — на следующий день Шаляпин проснулся мировой знаменитостью. После этого он выступал в Берлине, Нью-Йорке и Буэнос-Айресе, объездил с гастролями полмира. Вообще, Шаляпина можно назвать пропагандистом русской оперы. Русские оперы, особенно оперы Мусоргского, быстро вошли в репертуар зарубежных театров и стали достоянием мирового оперного искусства.
Но и сам Шаляпин тоже стал принадлежать мировой культуре – с середины 1900-х годов едва ли можно говорить о нем как об исключительно русском оперном певце, ведь большая часть его выступлений проходила за рубежом. Специально для Шаляпина французский композитор Массне написал оперу «Дон Кихот», «под Шаляпина» переписывались партии в «Севильском цирюльнике» и в «Дон Карлосе».
Домой же Федор Иванович писал такие письма: «Дорогая Иолинка! Если бы ты могла знать, как я скучаю здесь, в Одессе. Святая мадонна!! Ты не представляешь себе. Пел 4 раза, завтра пою в «Фаусте». Будет 5 спектаклей. Я не знаю почему, но петь в провинции немного боюсь. Публика здесь очень глупа, они думают, что Шаляпин должен иметь трубный голос, которого у меня нет. Не знаю, что будет здесь...»
«Радость моя Иолинушка! Наконец-то мы в Египте. Накануне вечером приехали в Александрию, сегодня были на пирамидах. Это нечто грандиозное и очень интересное. Я хотел забраться наверх, на пирамиду, но, поднявшись до середины, должен был спуститься, так как закружилась голова. Жаль, что не могу переносить высоты, а то залез бы на самую вершину...»
«Слушай, что я тебе расскажу про Лондон. Тоска здесь, милая lole, невыносимая. Город хотя и огромнейший, однако, скука живет во всех углах. Остановился я в Carlton Hotel. Жизнь, конечно, стоит ужасно дорого, слава богу, что есть некоторые люди, которые говорят по-французски и по-итальянски. Я встретил здесь Ricordi, и он познакомил меня с одной здешней аристократкой Lady de Grey, у которой мы вчера обедали. Очень милые люди, и мы провели время очень весело. Муж ее - один из директоров здешнего Ковент-Гарденского театра и очень приглашал меня в будущем году в июне приехать спеть несколько спектаклей. Но так как я спросил 5000 франков за спектакль, то они сказали, что платить так дорого не могут и что могут заплатить максимум 3000, на это я ответил, что едва ли я смогу приехать и что я сообщу после... Пел я у m-me Palmers очень хорошо, и Lady de Grey, которая была у Palmers, сказала мне вчера, что королева Англии хочет меня слушать у себя во дворце. Я, конечно, согласился и завтра в 5—6 часов вечера должен буду петь. Но, однако, не знаю, что такое, я чувствую себя без голоса, должно быть, простудился и, может быть, завтра вынужден буду отказаться — в воскресенье еду в Париж, остановлюсь в Grand Hotel и пробуду в Париже, должно быть, всего два дня…».
«Боже мой, я прямо-таки жду не дождусь часа, когда уеду из этой проклятой Америки. Видно, и здесь в театре есть люди, которые из зависти желают мне зла. Например: помнишь портрет, который я нарисовал на стене моей артистической? Кто-то испортил его перочинным ножом. Служащие театра чуть не плачут и уверяют меня, что это вина не их, а какого-нибудь моего коллеги — кто знает! Это, естественно, немного меня взволновало, но ничего!!! Второй случай таков: я один раз не пошел на репетицию, почувствовав себя немного больным, это был первый день премьеры «Фауста». И тогда дирекция так рассвирепела, что я почувствовал, что они готовы отдать меня под суд. До сих пор не знаю, правда это или нет. Но, тем не менее, «Фауста» я спел с большим успехом…»
«Дорогая моя Иолинетта, маленькая моя женушка! Уже три дня, как я приехал в Кисловодск, и, сказать по правде, эти три дня мне показались месяцами. Ты не можешь представить себе, как я ненавижу эту толпу дураков, которые переодеваются три раза в день, прогуливаются по парку и, кажется, тоже умирают от скуки. Видно, я с каждым днем все старею и старею. Мне совсем, теперь, не нравится толпа. Мне не хочется больше ужинать, пить с ними, глядеть на них. Я только ночами катаюсь на лошади в горах. Вот и все. Это мне доставляет удовольствие, но когда я возвращаюсь домой, мне не хватает моей дорогой России с ее лесами и туманами…»
Революция 1917 года оставила Шаляпина без копейки. На зарубежных гастролях он заработал довольно внушительное состояние, вкладывая все гонорары в ценные бумаги и акции. Завистники, всегда любившие считать деньги в чужом кармане, говорили о фантастической жадности Шаляпина, умалчивая о том, что во время Первой мировой войны, когда гастрольные поездки Шаляпина прекратились, он на свои средства открыл два лазарета для раненых солдат. Но, как бы там ни было, все ценные бумаги певца после февральской революции превратились в макулатуру. Более того, большевики конфисковали все ценности, что им удалось обнаружить в доме Шаляпина. Потом забрали и сам дом, дав взамен Федору Иванову звание «Первого Народного артиста Советской республики».
«Вот и сейчас я сижу и сдаю свой дом комиссару — дом мой конфискуется, кажется, так же, как и твой московский, - писал Федор Иванович жене. - Девять дней тому назад в 4 часа утра у меня был произведен обыск по ордеру местного районного совдепа. Конечно, у меня ничего не нашли, потому что ничего и не было, но взяли у меня 12 бут. вина, старые игранные карты и револьвер — несмотря на то, что я имел на него разрешение. Поэтому и по поводу других всяких обстоятельств, приходится все время хлопотать, ездить по разным учреждениям и проводить там немалое время. Конечно, это все меня мало беспокоит — ведь я жил и без домов, но что меня угнетает, так это шатанье по разным совдепам с разными заявлениями и всякими хлопотами — я этого терпеть не могу. Работы у меня и без этого масса. Театр меня очень занимает и очень интересует работа, но и там работать тяжело и приходится больше быть огорченным, нежели удовлетворенным. Как ни тяжело было, но мы все-таки открываем сезон «Русланом и Людмилой». В общем, я чувствую себя хорошо, т. е. здоров и имею все-таки достаточно продовольствия. Очень волнуюсь за вас за всех…».
Потом его принудили давать «добровольно-принудительные» концерты. Однажды Шаляпин обратился однажды к одному из своих лучших друзей, Коровину:
— Меня сегодня обязали выступить перед конными матросами. Скажи мне, ради Бога, что такое конные матросы?
— Не знаю, что такое конные матросы, — мрачно ответил Коровин, — но уезжать надо.
В принципе Шаляпин задумывался о возможности эмиграции еще до всякой революции. «Думаю я только о том, что жить в России становится для меня совершенно невозможным, - писал певец в 1911 году после того, как либеральная интеллигенция подвергла его ожесточенной травле за то, что он спел императору гимн Российской империи. Россия, хотя и родина моя, хотя я и люблю ее, однако жизнь среди русской интеллигенции в последнее время становится прямо невозможной, всякая личность, носящая жакет и галстук, уже считает себя интеллигентом и судит и рядит, как ей угодно. Воспитание абсолютно отсутствует, так же и резон - это последнее уже отсутствует и у высшей интеллигенции, как, например, Амфитеатров.
Этот милый господин, так же, как и многие жалкие либералы, стоящие якобы за свободу, сразу по собственному желанию решил, что я сообщник реакции и противник свободы и написал мне совсем не дружеское письмо, отказывая мне в своей дружбе...
Ужас меня охватывает, когда я подумаю о нонешних временах и этих благородных людях, лицемерно защищающих идеи свободы, и мне хочется бежать от них и от всего этого далеко-далеко… Конечно, это задача очень трудная, в особенности из-за детей, но что же делать. Думаю, что, поселившись во Франции, мы так же сумеем воспитать и образовать моих дорогих, ненаглядных малышей, а главное, я смею думать, что здесь они меньше рискуют испортиться, чем опять-таки между собственными компатриотами».
Уже тогда Шаляпин, обдумывая эмиграцию, прикупил солидный участок земли недалеко от Парижа, но окончательно он решился уехать из страны лишь весной 1922 года. Вместе с ним эмигрировали его вторая жена и практически все дети. В Москве осталась только Иола Игнатьевна и старшая дочь Ирина.
«Аришка! – писал он дочери из Америки. - Я приехал в Нью-Йорк. Как жаль, что тебя здесь нет со мной — какие тут театры, какие обстановки — прямо ахнуть! Но все это мюзик-холл и легкая комедия, главное, конечно, мюзик-холл!.. Роскошь неимоверная. В театрах у них очень весело и играют недурные актеры, а уж танцуют... отдай все, и мало. Замечательно, черт возьми!»
Другой эмигрант Александр Вертинский вспоминал: «Шаляпин не упускал ни одной возможности заработать. Один из местных миллионеров давал большой прием у себя в саду. Желая доставить гостям удовольствие, миллионер решил пригласить Шаляпина. Заехав к нему в отель, он, познакомившись, осведомился о цене. Шаляпин спросил с него десять тысяч долларов за выступление. Миллионера возмутила эта цифра. Десять тысяч за два-три романса! Это было поистине сказочно много! И вот, чтобы сохранить лицо и чтобы не задеть Шаляпина, он сказал:
— Хорошо, я заплачу вам эту сумму, но в таком случае я не могу пригласить вас к себе в дом наравне с остальными гостями. Вы не будете моим гостем и не сможете сидеть за нашим столом. Вы будете петь в саду, в кустах!
Шаляпин рассмеялся и согласился. В назначенный срок он нарочно приехал в самом скромном и старом своем костюме («Все равно меня никто не увидит») и пел, как ни в чем не бывало. Гости, бросив накрытый стол, кинулись в сад и, обнаружив в кустах Шаляпина, выражали ему свой восторг».
Все почти свои деньги, сделанные им за границей, он держал в американских бумагах. Состояние его было огромно. Но в один прекрасный день, очень памятный для многих, случился крах. Эта была знаменитая «черная пятница» на нью-йоркской бирже. В этот день многие из миллионеров стали нищими. Почти все потерял и Шаляпин. Пришлось снова работать, чтобы обеспечить семью – в то время Федор Иванович снялся в одном из первых звуковых фильмов «Дон Кихот», сделал приблизительно 300 грамзаписей. Но годы брали свое.
«Устал я вообще ужасно, а от Америки в особенности, - писал Федор Иванович дочери. – А тут еще беда — подходит старость, и хоть и чувствую себя в силах, однако пропадает уже прежняя выносливость — нет-нет, да и прихворну… Успех имею я огромный, но очень сомневаюсь, чтобы был оценен по-настоящему. С одной оперой, а именно чикагской, уже покончил — обманули, канальи, и не заплатили всех денег за этот сезон. Подал в суд. Если тут есть справедливость — получу, нет - плакали денежки».
В этот момент Наркомат просвещения стал добиваться возвращения Шаляпина в Советскую Россию – Сталин понимал, что возвращение такого знаменитого певца должно улучшить имидж его режима. Но на все приглашения Шаляпин отвечал вежливым отказом. В конце концов, 24 августа 1927 года постановлением Совнаркома Шаляпин был лишен звания Народного артиста. Правда, единственное, что расстроило певца, это резкая статья Максима Горького, в котором тот высказывался о певце в оскорбительном тоне. Шаляпин тогда с горечью сказал, что «потерял лучшего друга».
В принципе, коммунисты несколько поторопились наказывать Шаляпина – как Федор Иванович позже признался дочери, что он хотел вернуться в Россию, но с одним условием: никакой гастрольной и пропагандистской деятельности. «Переберусь в деревню на «жалкий старческий покой». Я так разочаровался в русском театре, его уже давно не существует, что при всяких обстоятельствах буду счастлив забыть о его существовании, а также забыть и самого себя. Уехав в деревню, буду называться Прозоровым (по маме): а Шаляпина не надо. Был, да сплыл». Но как раз именно этого и не хотел допустить Сталин, который и дал указание вычеркнуть Шаляпина из истории России.
Весной 1937 года у Федора Ивановича обнаружилась грозная болезнь — лейкемия. Последний свой концерт он дал июня 1937 года в парижской зале «Плейель». «Сил, жизненного и актерского блеска было в нем еще много, – писал Иван Бунин. – Он сидел в кресле огромный и великолепный, как стареющий лев. Такого породистого величия я в нем прежде не видал».
Впрочем, Шаляпин знал цену своему величию. «Лежу сейчас, то в кровати, то в кресле, читаю книжки и вспоминаю прошлое: театры, города, лишения и успехи. Да! Вот-вот уж пятьдесят лет (шутка ли?), как пел и играл. В одних казенных театрах прослужил 28 лет. И сколько ролей сыграл! И кажется, недурно. Вот тебе и вятский мужичонко! Страшно злюсь: Как это я, я! И вдруг зубы шатаются и сердце захворало. Удивительно! Н... да! Законов природы не прейдеши! Ну, довольно об этом. Мне все-таки каплю лучше. Надеюсь, что я выздоровлю и в состоянии буду пропеть еще 38 и 39 годы, а там уж и на покой».
Но надеждам не дано было сбыться - 12 апреля 1938 года, Федора Ивановича не стало. Его похоронили на парижском кладбище Батиньоль.
И любимица французов певица Эдит Пиаф возложила на могилу венок из белых роз с надписью: «Соловью России от воробышка Франции».
Что удивительно, обе жены Шаляпина – умерли в одно и то же время и в одном и том же городе – в 1964 году в Риме.
Полная версия биографической статьи о Федоре Ивановиче Шаляпине