Своих поэтов чтишь ты как богов
языческих, философов – с Декарта,
тем суть твоя легко плодит врагов,
что в мать пошёл и вышел в деда-карта.
Двум-трём провидцам – маг и чародей,
сродни Моцарту лёгкий, безответный,
стихи стихийно можешь, как детей...
Нет думы, что отверженный и бедный.
Как был, так будь в безвестности поэт,
от всех и вся без умысла свободный,
ночам неси угодный ночи бред,
дням жалким будь без дружества пригодный.
Сподобит в круг сообщества друзей,
уход откуда – словно по палатам,
войди по праву думать – что в музей,
где место вам как редким экспонатам.
Как их – тебе, твои им письмена
важны подспудно, будто оправданье.
Пусть произносят губы имена,
приязнь ведёт к беседам на диване.
Бери слепое первенство в любви
(так вот цветок собой возносит ваза),
неровен будь, но только не груби
и ничего не делай для показа.
Теряя чувства, жалость сбереги:
когда любовь и та уже убита,
стоять тебе у жизненной реки,
теряя всё от жалости из вида.
К нему, к себе – ко всем и ко всему.
Она придёт, настолько ты свободен.
Тогда ты, как к дверному косяку,
к ней притулись в проёме без полотен.
Не волен ты иссякнуть, как вот те,
кто не рождён для имени и прока,
чьи судьбы пишут вилы по воде...
И только небо пишет для пророка.
...Свободный от описанных мной бед,
до странности таких же в сонме редкий,
смеясь, сказал непризнанный поэт:
«Не вилы мне, не небо мне – но предки...»