В предыдущей статье я начал детальный разбор встречи в дискуссионном клубе «Вход», посвященной современному искусству. Были проанализированы вступительные слова обеих сторон, и было показано, что со стороны Дарьи Ткачевой, современное искусство определяется как «тотальный эксперимент» и сравнивается с предшествующим ему периодом модернизма, хотя практически не затрагиваются при этом остальные ключевые его свойства. С моей стороны была введена предельная философская, экзистенциальная, онтологическая и прочая проблематика, заключающаяся в том, что современное искусство ставит под сомнение само существование искусства, его различение, а также всю культуру в целом и не только.
Доклады зачитаны и разобраны, а дискуссия переходит по регламенту в формат «вопрос-ответ». Этот момент крайне интересен и нуждается в анализе и объяснении, т.к. используется философская и искусствоведческая терминология, которая не всем знакома. Первые вопросы задают друг другу сами докладчики.
Дарья Ткачева: «Почему вы считаете, что…, может быть вы не в курсе, но на самом деле сейчас нельзя говорить, что мы живем в эпоху постмодернизма. Постмодернизм уже давно пройден, и сейчас в данный момент большинство философов и мыслителей…говорят, что мы живем в эпоху пост-постмодернизма, … поэтому постмодерн – это такая прошедшая эпоха, и, по крайней мере, лет 10 происходит изменение этой парадигмы… Вы считаете, что в современном искусстве вы видите отказ от осмысленности. Расскажите, в чем вы видите отказ от осмысленности».
Сначала привожу свой ответ кратко и тезисно:
1. О том, что постмодерн устарел, уже не тот и т.д. говорили еще сами постмодернисты в 70х годах. Тот же Бодрийар всячески отрицал свою причастность к постмодернизму. Но сути дела это не меняет, т.к. был сделан предельный вызов самой истории, только внутри которой мы можем говорить о каком-то развитии. И не было предложено никакой позитивной альтернативы, которая бы выводила человечество к новым горизонтам из состояния постмодерна.
2. Отказ от осмысленности вводили те же минималисты (что было подтверждено Ткачевой), и отговорки, что они де отказывались от смысла, предоставляя осмысливать свои произведения зрителю, не проходят. Не проходят потому, что, во-первых, зритель также может спокойно отказаться осмысливать бессмысленное для его автора произведение, а во-вторых, если нет изначального, правильного смысла, то вся сумма смыслов, вкладываемых разными зрителями в бессмысленное произведение превращается в ничто.
Далее перехожу непосредственно к разбору. Если заявляется о неких философах, которые говорят о пост-постмодернизме, то их надо назвать. Критикой постмодернизма занимались Ю. Хабермас, Э. Мунье, А. Рено, Д. Белл, З. Бауман, Д. Грей и др. Но это скорее были «арьергардные бои» против него, поскольку эти авторы отстаивали правду и константы Модерна. На что постмодернисты отвечали: «Вы имеете право на такую точку зрения, но вы атакуете мир, потерявший смыслы, находящийся в состоянии Постмодерна, с позиций смысла, которого уже нет в данном мире». Если имеются в виду Лабаф, Коклен, Курицын, Эпштейн и др., то это старые песни о главном постмодернизма. Все та же виртуальность Бодрийара в «технообразах» Коклена, все тот же хаосмос Делеза и Гваттари только в эстетике Пригова, Маньковская с транссентиментализмом, и процессы «глокализации», плавно ведущие к трайбализации. Все это никак, повторяю, никак не отвечает на всеобъемлющий вызов Постмодерна, а лишь использует весь накопленный инструментарий, чтобы попытаться тем или иным образом его модифицировать под требования времени.
В своем ответе я упомянул концепты конца истории и постчеловечества. Необходимо развернуть данные понятия, потому что они сложны, комплексны и открывают одну из граней предельности вызова Постмодерна. Еще Гегель довольно коротко, пунктирно высказывался о переходе исторического духа к постисторическому «Новому духу». Этот аспект его философии развивал известный неогегельянец Александр Кожев. Он размышлял, почему исчезает исторический дух, как исчерпывается потенциал новизны и т.д. Затем его ученик Ф. Фукуяма публикует в 1992 г. книгу «Конец истории и последний человек», где он заявляет, что мы все уже находимся в постистории, что есть еще некая периферия мира, где пока воюют реликты исторического. Но вскоре не станет и их, все сведется к общему знаменателю, и конец истории придет окончательно. А что же будет дальше?
Поскольку мир уже реализовал весь потенциал своей новизны, то ничего нового сказать уже в принципе нельзя. А что тогда можно делать? Можно заниматься сбором и каталогизацией всего, что было создано. А когда все уже посчитано, пронумеровано и расставлено по местам, «Новый дух» начинает играть с элементами этого каталога. Начинается Игра, о которой надо говорить отдельно и долго. В рамках данной статьи я лишь контурно очерчу, что это такое. Если сильно упростить, то Игра есть конспирология, возведенная в абсолют. Мир, где сущестуют элиты, которые властвуют безраздельно и безальтернативно, а народные массы не способны зажигаться новыми идеями, не способны на массовую историческую страстную деятельность, которая рушит планы этих элит. Мир, где есть вечные хозяева и вечные рабы – постчеловечество.
Разговоры об этом начались уже достаточно давно, а с развитие генной инженерии, биотехнологии и других отраслей наук, новые формы существования рода людского замаячили на горизонте. Сейчас особенно активно об этом заявляют трансгуманисты. Не утихают разговоры о биологически, кибернетически и иным способом усиленном сверхчеловеке. Но необходимо ясно понимать, что при современном положении вещей появление таких людей многократно усилит неравенство и возможно породит вражду обычных людей против новых (вполне возможно, что «бессмертных») сверхлюдей. К чему приведет такая война? Есть 3 варианта развития событий:
1. Полное взаимное уничтожение, и конец человека и постчеловека;
2. Уничтожение или порабощение человека постчеловеком;
3. Уничтожение постлюдей и запрет на доступ к знаниям об их создании, т.е. жестокий технологический «откат» назад.
Достаточно безрадостная картина, не правда ли? Вот почему в процессе дискуссии я упоминал, что не хочу двигаться в эту сторону. Да, а насчет источников: «Постчеловечество» под ред. Ходорковского, тот же Ю. Хабермас «Будущее человеческой природы. На пути к либеральной евгенике?» и Ф. Фукуяма «Наше постчеловеческое будущее. Последствия биотехнологической революции», Б. Юдин «О человеке, его природе и будущем» и пр.
Пояснив эти важные моменты, я перехожу к своему вопросу к Дарье Ткачевой: «В каких границах может быт эксперимент (в искусстве)? Сколько людей может обидеть художник, на чувствах скольких людей может потоптаться художник, дабы выразить себя?»
На что я получаю в виде ответа следующие тезисы:
1. Художник проверяет свои границы дозволенного и границы дозволенного в обществе.
2. «Обижается тот, кто может обидеться... Нашему современному обществу не хватает самоиронии… Своими ироничными выходками (художники) напоминают человеку о том, что не надо так серьезно относится к жизни, все на самом деле проще, чем оно кажется»
3. «Меня никогда не обижало современное искусство. Если кого-то обижает, что может не стоит смотреть это современное искусство»
А теперь я поясню, что же сказала Дарьи. Во-первых, не обижается только тот, у кого нет ничего ценного или чьи идеалы невозможно растоптать, т.е. не обижается святой или абсолютный грешник. Я вполне уверен, что Дарья не относится ни к той, ни к другой категории, значит обидеть ее все-таки можно. Но даже если не брать ее, как частный пример, то остается некая общая картина, создаваемая ею. Из противостояния обидчик-обиженный убирается обидчик! Так можно дойти и до слов о том, что убить нельзя, можно только умереть.
Во-вторых, допустим, что нашел художник ту границу, за которой общество реагирует острым отторжением, что дальше делать, если он осознанно переступает ее снова и снова? Какова мера его ответственности за такие действия?
В-третьих, чтобы что-либо человеку не понравилось, человек должен с этим сначала хоть как-то ознакомиться, поэтому подход «не любо - не слушай, а врать не мешай» «не нравится – не смотри» не действует в таких ситуациях. Нужно либо ограничивать аудиторию, либо прислушиваться к ее ценностям и мнению. Либо, как предлагает современное искусство, плевать на всех и делать, что захочется различного рода «творцам и ваятелям».
На этом вопросы сторон подходят к концу, и я подвожу итог данной части статьи. Еще раз подчеркивая предельность вызова Постмодерна, я заявил о том, что это состояние не преодолено, и о невозможности дальнейшего движения и развития без ответа на данный вопрос. Я осветил сущность понятий постистории и постчеловечества, а также те риски, которые они несут. И в конце получил подтверждение легитимации Дарьей Ткачевой фундаментального нежелания деятелей современного искусства отвечать за свои произведения.
Отказ от ответственности и отказ от осмысленности превращают ту часть современного искусства, которая этому присягнула, в поле тотального эксперимента не над искусством, но над человеком. И если построение постчеловечества уже началось, то ведется оно не в рамках лабораторий или НИИ, а на фронте культуры, в музеях и галереях, где воспитываются новые люди, уже отлученные от гуманизма Модерна, приходящие к образу всеобщей толерантности как сверхидее. Той толерантности, которой хлебнул просвещенный Запад, уже активно бьющий тревогу и отказывающийся от нее и мультикультурализма. Если они призывают нас к толерантности, то пусть сначала будут толерантны к нам, к нашим ценностям и к тому, что мы их будем отстаивать всеми законными способами.
Продолжение следует.
Дарья Ткачева: «Почему вы считаете, что…, может быть вы не в курсе, но на самом деле сейчас нельзя говорить, что мы живем в эпоху постмодернизма. Постмодернизм уже давно пройден, и сейчас в данный момент большинство философов и мыслителей…говорят, что мы живем в эпоху пост-постмодернизма, … поэтому постмодерн – это такая прошедшая эпоха, и, по крайней мере, лет 10 происходит изменение этой парадигмы… Вы считаете, что в современном искусстве вы видите отказ от осмысленности. Расскажите, в чем вы видите отказ от осмысленности».
Сначала привожу свой ответ кратко и тезисно:
1. О том, что постмодерн устарел, уже не тот и т.д. говорили еще сами постмодернисты в 70х годах. Тот же Бодрийар всячески отрицал свою причастность к постмодернизму. Но сути дела это не меняет, т.к. был сделан предельный вызов самой истории, только внутри которой мы можем говорить о каком-то развитии. И не было предложено никакой позитивной альтернативы, которая бы выводила человечество к новым горизонтам из состояния постмодерна.
2. Отказ от осмысленности вводили те же минималисты (что было подтверждено Ткачевой), и отговорки, что они де отказывались от смысла, предоставляя осмысливать свои произведения зрителю, не проходят. Не проходят потому, что, во-первых, зритель также может спокойно отказаться осмысливать бессмысленное для его автора произведение, а во-вторых, если нет изначального, правильного смысла, то вся сумма смыслов, вкладываемых разными зрителями в бессмысленное произведение превращается в ничто.
Далее перехожу непосредственно к разбору. Если заявляется о неких философах, которые говорят о пост-постмодернизме, то их надо назвать. Критикой постмодернизма занимались Ю. Хабермас, Э. Мунье, А. Рено, Д. Белл, З. Бауман, Д. Грей и др. Но это скорее были «арьергардные бои» против него, поскольку эти авторы отстаивали правду и константы Модерна. На что постмодернисты отвечали: «Вы имеете право на такую точку зрения, но вы атакуете мир, потерявший смыслы, находящийся в состоянии Постмодерна, с позиций смысла, которого уже нет в данном мире». Если имеются в виду Лабаф, Коклен, Курицын, Эпштейн и др., то это старые песни о главном постмодернизма. Все та же виртуальность Бодрийара в «технообразах» Коклена, все тот же хаосмос Делеза и Гваттари только в эстетике Пригова, Маньковская с транссентиментализмом, и процессы «глокализации», плавно ведущие к трайбализации. Все это никак, повторяю, никак не отвечает на всеобъемлющий вызов Постмодерна, а лишь использует весь накопленный инструментарий, чтобы попытаться тем или иным образом его модифицировать под требования времени.
В своем ответе я упомянул концепты конца истории и постчеловечества. Необходимо развернуть данные понятия, потому что они сложны, комплексны и открывают одну из граней предельности вызова Постмодерна. Еще Гегель довольно коротко, пунктирно высказывался о переходе исторического духа к постисторическому «Новому духу». Этот аспект его философии развивал известный неогегельянец Александр Кожев. Он размышлял, почему исчезает исторический дух, как исчерпывается потенциал новизны и т.д. Затем его ученик Ф. Фукуяма публикует в 1992 г. книгу «Конец истории и последний человек», где он заявляет, что мы все уже находимся в постистории, что есть еще некая периферия мира, где пока воюют реликты исторического. Но вскоре не станет и их, все сведется к общему знаменателю, и конец истории придет окончательно. А что же будет дальше?
Поскольку мир уже реализовал весь потенциал своей новизны, то ничего нового сказать уже в принципе нельзя. А что тогда можно делать? Можно заниматься сбором и каталогизацией всего, что было создано. А когда все уже посчитано, пронумеровано и расставлено по местам, «Новый дух» начинает играть с элементами этого каталога. Начинается Игра, о которой надо говорить отдельно и долго. В рамках данной статьи я лишь контурно очерчу, что это такое. Если сильно упростить, то Игра есть конспирология, возведенная в абсолют. Мир, где сущестуют элиты, которые властвуют безраздельно и безальтернативно, а народные массы не способны зажигаться новыми идеями, не способны на массовую историческую страстную деятельность, которая рушит планы этих элит. Мир, где есть вечные хозяева и вечные рабы – постчеловечество.
Разговоры об этом начались уже достаточно давно, а с развитие генной инженерии, биотехнологии и других отраслей наук, новые формы существования рода людского замаячили на горизонте. Сейчас особенно активно об этом заявляют трансгуманисты. Не утихают разговоры о биологически, кибернетически и иным способом усиленном сверхчеловеке. Но необходимо ясно понимать, что при современном положении вещей появление таких людей многократно усилит неравенство и возможно породит вражду обычных людей против новых (вполне возможно, что «бессмертных») сверхлюдей. К чему приведет такая война? Есть 3 варианта развития событий:
1. Полное взаимное уничтожение, и конец человека и постчеловека;
2. Уничтожение или порабощение человека постчеловеком;
3. Уничтожение постлюдей и запрет на доступ к знаниям об их создании, т.е. жестокий технологический «откат» назад.
Достаточно безрадостная картина, не правда ли? Вот почему в процессе дискуссии я упоминал, что не хочу двигаться в эту сторону. Да, а насчет источников: «Постчеловечество» под ред. Ходорковского, тот же Ю. Хабермас «Будущее человеческой природы. На пути к либеральной евгенике?» и Ф. Фукуяма «Наше постчеловеческое будущее. Последствия биотехнологической революции», Б. Юдин «О человеке, его природе и будущем» и пр.
Пояснив эти важные моменты, я перехожу к своему вопросу к Дарье Ткачевой: «В каких границах может быт эксперимент (в искусстве)? Сколько людей может обидеть художник, на чувствах скольких людей может потоптаться художник, дабы выразить себя?»
На что я получаю в виде ответа следующие тезисы:
1. Художник проверяет свои границы дозволенного и границы дозволенного в обществе.
2. «Обижается тот, кто может обидеться... Нашему современному обществу не хватает самоиронии… Своими ироничными выходками (художники) напоминают человеку о том, что не надо так серьезно относится к жизни, все на самом деле проще, чем оно кажется»
3. «Меня никогда не обижало современное искусство. Если кого-то обижает, что может не стоит смотреть это современное искусство»
А теперь я поясню, что же сказала Дарьи. Во-первых, не обижается только тот, у кого нет ничего ценного или чьи идеалы невозможно растоптать, т.е. не обижается святой или абсолютный грешник. Я вполне уверен, что Дарья не относится ни к той, ни к другой категории, значит обидеть ее все-таки можно. Но даже если не брать ее, как частный пример, то остается некая общая картина, создаваемая ею. Из противостояния обидчик-обиженный убирается обидчик! Так можно дойти и до слов о том, что убить нельзя, можно только умереть.
Во-вторых, допустим, что нашел художник ту границу, за которой общество реагирует острым отторжением, что дальше делать, если он осознанно переступает ее снова и снова? Какова мера его ответственности за такие действия?
В-третьих, чтобы что-либо человеку не понравилось, человек должен с этим сначала хоть как-то ознакомиться, поэтому подход «
На этом вопросы сторон подходят к концу, и я подвожу итог данной части статьи. Еще раз подчеркивая предельность вызова Постмодерна, я заявил о том, что это состояние не преодолено, и о невозможности дальнейшего движения и развития без ответа на данный вопрос. Я осветил сущность понятий постистории и постчеловечества, а также те риски, которые они несут. И в конце получил подтверждение легитимации Дарьей Ткачевой фундаментального нежелания деятелей современного искусства отвечать за свои произведения.
Отказ от ответственности и отказ от осмысленности превращают ту часть современного искусства, которая этому присягнула, в поле тотального эксперимента не над искусством, но над человеком. И если построение постчеловечества уже началось, то ведется оно не в рамках лабораторий или НИИ, а на фронте культуры, в музеях и галереях, где воспитываются новые люди, уже отлученные от гуманизма Модерна, приходящие к образу всеобщей толерантности как сверхидее. Той толерантности, которой хлебнул просвещенный Запад, уже активно бьющий тревогу и отказывающийся от нее и мультикультурализма. Если они призывают нас к толерантности, то пусть сначала будут толерантны к нам, к нашим ценностям и к тому, что мы их будем отстаивать всеми законными способами.
Продолжение следует.
Оригинал здесь.