Продолжая разбор круглого стола 19 марта «Имена и переименования: Волго-Вятский аспект», я хочу заострить внимание читателей на еще одной проблеме, которая ранее затрагивалась, но не раскрывалась в достаточной мере. Напомню, что значительная часть дискуссии ведется на определенном псевдо постмодернистском языке, как это было отмечено в предыдущей статье. В данной же статье я поведу речь о другой разновидности лингвистики и ее практическом применении. Она имеет свои особые характеристики, окраску, семантику и т.д. Язык этот не является уникальным, но появление именно такого языка на круглом столе очень показательно. Поскольку я считаю раскрытие его истинной сущности крайне важным, то по ходу повествования я буду к этому возвращаться, развивать мысль и называть вещи своими именами.


Но не буду затягивать с предисловием, и перейду к разбору доклада музыковеда Натальи Поспеловой.
 
 


Начинает она с довольно странных рассуждений о генезисе языка, которые к теме встречи практически не имеют никакого отношения. Далее идет критика предыдущего оратора (напомню, что им был Захар Шашин), подчеркивается наличие различных моделей соотнесения имени и явления, утверждается глубокая связь между ними.

«То, какие слова элементарно в обиходе – это очень важно. То как мы говорим, насколько богатый наш словарный запас, какие за этим стоят модели мышления, поведения, оценок и т.д.»  - вполне дельная мысль. Тот повседневный язык, который мы используем, отчасти определяет наше миропонимание и мироощущение,  влияет на самоидентификацию. И по отношению к топонимике это тоже справедливо. Если начать исподволь внедрять в сознание наших жителей, допустим, слово «Вятка» и все его однокоренные слова, если повторять их достаточно часто, то они осядут, укоренятся в головах людей и будут выстраивать ход мыслей в соответствующем русле. И этот мотив нужно тоже разбирать самым подробным образом, а в рамках данной статьи я дам лишь небольшую подборку фактов для размышления, когда буду анализировать речь Пугача. Пока лишь зафиксируем, что такой мотив есть.

«Я - сторонник богатого словарного запаса, в этом месте найдется здесь место и для игры» - вспоминается Дмитрий Медведев с его сакраментальной фразой про свободу, которая лучше несвободы. Естественно, обширный словарный запас – это замечательно. Плохо то, что Поспелова не вполне  понимает, о какой именно Игре говорил Шашин, вероятно путая ее с языковыми играми, что совсем не одно и то же. Бодрийар пишет, что «фундаментальный разлом между означающим и реальностью высвобождает место для любых языковых игр», т.е. для свободы языковых игр необходимо максимально оторвать имя от объекта реальности. Об этом говорил Шашин, но с ним же не соглашалась текущая докладчица. И тут неожиданно она делает выпад в сторону игр. Либо здесь опять имеет место недопонимание, либо … игры по Бодрийару.

«Мне кажется, что Вятка мы, Киров мы, Хлынов мы – это все важно» - да,  это так, но выбрать нужно что-то одно, а для этого необходимы критерии.

«Городу очень нужны визуализации» - в обсуждение вводится новый элемент, фиксируем его и пронаблюдаем за тем, как он раскрывается.

Поспелова приводит в пример выставку про Париж, где были собраны представители различных видов деятельности, которые показывали свое видение города. И делается промежуточный вывод: «То, как мы видим город – это в известной степени то, как мы видим жизнь». Все правильно, именно в известной степени. Продолжаем анализировать.

«Когда мы что-либо хотим сделать, нам в идеале хорошо бы иметь хоть какой-то проект,… и дальше запускать эти вещи через визуальный канал»  - Проект крайне необходим, но ведь не какой попало, а четкий, структурированный, продуманный и реализуемый. Докладчица дает вполне конкретный метод для использования всем сторонам конфликта. Характеризуется он созданием победительного (sic!) образа города (или будущего этого города), визуализацией этого образа и предъявлением его максимальному числу жителей. Метод отчасти знакомый, складывание и предъявление образов Кирова и Вятки исследовалось в данной статье.

«Неважно даже как город называется, важно каково богатство нашего языка и нашего мышления» - позиция понятна, она общепримиряющая, но в сложившейся парадигме «Киров против Вятки», к сожалению, не устроит ни ту, ни другую сторону, т.к. для них название является важным.

На этом доклад Натальи Поспеловой заканчивается.
В образовавшуюся между выступлениями паузу вклинивается Гор и задает вопрос о том, как обстоят в Кирове дела с переименованиями улиц, площадей и т.д.

На заявленный вопрос берется отвечать Валентин Пугач, ректор ВятГУ. С этого момента начинается самая интересная часть.


Пугач сразу заявляет, что выражает свою позицию не как ректор, а как рядовой гражданин и житель города Кирова. И после такой оговорки начинает рубить с плеча. Он признает остроту проблемы переименования улиц и города и задается вопросом, почему не получилось несколько кампаний по переименованию города.

«Букет самых красивых, благоустроенных и комфортных улиц нашего города … носит оголтело коммунистическое название» - пожалуй, первое столь открытое и резкое выражение принадлежности к лагерю переименователей из всей плеяды выступающих. Причем, опять же обращаю внимание на язык, – не просто коммунистические, а оголтело коммунистические названия. Которые, несомненно, портят удовольствие от передвижения Пугача по «красивым и благоустроенным» улицам. В чем же «оголтелость», спросите вы? Сейчас вам все объяснят.

«Ладно бы это были какие-нибудь названия …» - тут свое слово вставляет Екатерина Реутова - «МОПРа».  Пугач подхватывает: «Да, я еще допускаю коммунистические названия улиц, которые не несут негативного оттенка» - а кто несет этот оттенок, решать и великодушно допускать будет тоже сам Пугач? Или есть какой-то особый алгоритм нахождения или признак таких названий? Возможно, он будет далее.

«МОПРа можно было оставить чисто для прикола, чтобы все время спрашивали, кто такой МОПР и на эту тему шутить» - такая вот печальная участь должна постигнуть оставшиеся советские названия при подходе а-ля Пугач. Над ними нужно глумиться, не просвещать людей и не прививать любовь ко всей истории, только к «правильной» ее части. Советские названия нужно оставить лишь для этого, чтобы можно было поиздеваться над этим периодом прошлого. Теперь, надеюсь, читатель понимает, насколько полярные и непримиримые позиции занимают стороны конфликта.

А Пугач продолжает:
«(Можно оставить) Или, например, улицы, названные в честь коммунистических вождей и начальников эпохи застоя». И на том спасибо, что разрешили оставить. Стоит ли напоминать, что университет, который он возглавляет, хоть и 10 лет назад переименовали в Вятский государственный, но вятским он никогда не был, т.к. начал свою историю в 1955 г., ровно также как филармония (открыта в 1958 г.), недавно переименованная в Вятскую? Помнится, предыдущий оратор упоминала о роли слова в формировании миропонимания человека. Так какие же слова вводятся сегодня в оборот и подо что выстраивают сознание жителей нашего города? В связи с этим можно рассмотреть еще один сюжет. В прошлом году в общественном транспорте начали пускать записи стихов про наш город и край. Любопытной деталью является тот факт, что в них ни разу не встречается слово «Киров», зато часто упоминается «Вятка» и ее однокоренные слова. Тенденция, однако. Такой подход называется «вытеснение». Из информационного поля, из языка аккуратно и планомерно выдавливается нынешнее называние города и замещается на желаемое (для тех, кто все это делает). Не верите мне – проведите контент-анализ СМИ и интернета касательно частоты употребления слов «Вятка» и «Киров». Я уверен, что результаты будут далеко не в пользу последнего.

 «А вот улицы, названные в честь террористов или в честь людей, чьи имена связаны или ассоциируются с серьезными преступлениями – ну это уже явно перебор» - в первой статье цикла я упоминал про этот заход, и он, оказывается, все еще имеет место. Раз Пугач решает его использовать, то изучим подробнее данный заход, а также то, к чему он приводит.
 Напомню, что во время последних кампаний по переименованию улиц в 2012 году распространялись такие вот интересные листовки, которые являются еще и очень показательными:
 



Как можно заметить, из всей плеяды заявленных названий улиц к «убийцам и террористам» можно причислить Халтурина и, с определенной натяжкой, Урицкого. У кого еще имеются серьезные преступления? Или, как говорит Пугач, кто ассоциируется с преступлениями? Молодая Гвардия, МОПР?

В листовке явно говорится о «годах надругательства над историей и культурой» - это ведь тоже можно отнести к преступлениям. Тогда все коммунисты – преступники и сними нужно разбираться в историческом и культурном (пока!) плане так, как повар разбирается с картошкой. Поразмышляйте об этом на досуге, вдруг вам придет в голову еще какой-нибудь интересный ассоциативный ряд.

Еще один момент – исторический. Обратите внимание на фразу «в последние годы мы восстанавливаем и обретаем заново нашу историю и культуру». Означает это ровно одно – советский период есть черная дыра, где не было ни истории, ни культуры, где они всячески уничтожались и подавлялись. Как вы думаете, может ли историческое сознание народа преодолеть пропасть длиною в 70 лет? Подсказываю: немецкое народное сознание, которое было вынуждено каяться за преступления гитлеризма и было подвергнуто денацификации, не может преодолеть исторический разрыв, длинною в 12 лет.

Таким образом, отказываясь от советского прошлого, мы будем должны каяться и платить, платить и каяться. И не факт, что мы избудем эту мнимую «вину». А потом вдруг выяснится, что советская власть тоже не из воздуха появилась, а имеет глубокие корни в имперскости и соборности, присущей нашему народу. И это тоже надо будет избывать посредством покаяния и разрыва не только с традицией, но и с глубинными культурными кодами. И тогда русский народ окончательно превращается в слизь, зато освобождается от скверны советизма и имперскости.
Я не утверждаю, что Пугач зашел так далеко в своих заявлениях, как заходят авторы листовки, но отметить движение его мысли именно в этом направлении считаю обязательным. Так же как и показать, к чему приводит сия стезя.
 Но вернемся к речи Пугача.

«Происходит очень ожесточенное организованное, хорошо структурированное оппонирование со стороны приверженников старых названий, они хорошо организованны» - хорошо, что Пугач признает очевидные факты, однако он замалчивает один маленький, но очень важный нюанс. Если верить данным опросов, то противников переименования – большинство. То есть сторонники переименования, не так хорошо структурированы, организованы и … в меньшинстве.

Однако, все самое интересное следует далее.
«Люди, которые выступают за возвращение старых прекрасных названий, как правило, люди интеллигентные и образованные, они не воинственные и не агрессивные, они может быть даже не такие пассионарные за редким исключением, … они нахраписто не отстаиваю свою точку зрения» - вот мы и добрались до того, о чем я говорил в предыдущей статье, когда описывал замкнутый круг падения интеллигенции. Еще раз обратите внимания на этот язык. Он всегда в таких случаях простраивается определенным образом. Когда его носитель остается в меньшинстве, он стремится максимально понизить значимость и представительность большинства, при этом всячески восхваляя меньшинство и повышая его роль. Тех, кто придерживается его мнения, Пугач называет интеллигентными, образованными и т.д. Соответственно их противники – кто? Правильно, глупые и невежественные, зато воинственные и агрессивные люди. Но использование такого языка уводит человека с поля демократического консенсуса и неминуемо тащит в сторону наращивания конфликта с большинством. Такое наращивание не может не усиливать и углублять разрыв между меньшинством и большинством. И со временем меньшинство отделяется окончательно и стремится утвердить свое доминирование откровенно антидемократическим и диктаторскими способами. В абсолютной форме это прорывается в высказываниях Минкина, Латыниной, Собчак, Троицкого и прочих представителей «креативного класса». Причем некоторые из них идут еще дальше и нападают уже не на большинство, а на саму русскость как таковую, мол, это она во всем виновата.

У Пугача мы наблюдаем раннюю стадию оформления данного языка. Она характеризуется формирующимся размежевание на благих «своих» - людей первого сорта и не благих «приверженников старых названий» - людей второго и последующих сортов. От таких заявлений до перехода на лексику, скажем, Латыниной не так и далеко. Но, переходя на нее, вы покидаете не только «неблагих» для вас людей. Вы окончательно разрываете связь со своим народом и с той реальностью, в которой он существует. И начинается все именно с языка, который разделяет. Как тут не вспомнить библейскую историю с Вавилонской башней?!

Далее Пугач отдает должное местной епархии и отдельным ее чинам за вклад в деле борьбы за переименование, говорит об эстетическом удовольствии от поездки по улицам со старыми названиями и о дискомфорте от того, что какие-то коммунисты и «Суть времени» борются с переименованием, а он не борется за и укоряет себя. И опять нужно слушать, КАК он говорит все это, какие эпитеты употребляет. Это такая лингвистика предельного обожания для одной стороны, и глубокого неприятия, переходящего в нечто более зловещее, - для другой.

«Вкусные названия, от которых веет спокойствием, комфортом, гармонией, святостью» - для заметки хотелось бы добавить, что улицу МОПРа хотели переименовать в Острожную. Как по-вашему, веет ли от этого названия «спокойствием, комфортом, гармонией, святостью»?

«Было ощущение, что сейчас университет назвали вятским, а скоро совсем и город будет Вяткой.  Этого не произошло, и эти названия … оно как-то подвисло в воздухе» - вот и манифестация предельной цели – переименовать до конца.

«К моему удивлению мои дети отвечают на вопрос, в каком городе они хотели бы жить – в Кирове. Киров у них ассоциируется  с современным, промышленным или каким-то прогрессивным более объектом, чем старая патриархальная Вятка» - А с чем еще должен ассоциироваться Киров? Ведь не с «убийцами и террористами»? И главное: совершенно непонятно, что такое современная индустриальная Вятка. И дети это чувствуют.

«Переименование Кирова в Вятку не получилось по нескольким причинам: первое, что Вятка… - это нисходящий тренд, а не восходящий» -  Разве не так? Разве не в патриархальную Вятку нас постоянно зовут, рассказывая как там было хорошо, сколько красивых храмов было?! Правда почему-то замалчивают, что большинство населения было бедными крестьянами, и жилось им, скажем так, крайне дискомфортно по нашим меркам. Так мы возвращаемся в те времена? А если, нет то куда и зачем возвращаться?

«Те инициаторы, лидеры, которые предлагали переименование не смогли создать четко ассоциируемый образ,… красивый образ будущего» - действительно, это одна из основных проблем переименователей. Они даже не могут обосновать концепт современной Вятки, предлагая совершенно оторванные от реальности утопические конструкты на манер проекта «Вятка - 2050».

«Преобладающего тренда на смену названия Кирова по ощущению пока нет» - в этом тезисе он солидаризируется с Никитой Белых. Обратите внимание на слово «пока», читайте между строк: «Тренда нет, но работа в этом направлении ведется».

Подводя итоги данной статьи, я вновь хочу вернуться к тому, с чего я ее начинал. К псевдо постмодерниcтскому языку дискуссии, подмеченному в предыдущих статьях, начинает примешиваться другой, не менее зловещий язык – язык размежевания с народом. Если представители нашей интеллигенции будут продолжать заигрывать с подобной лингвистикой, семантикой и не чураться ее употребления, то вскоре он прочно войдет в их сознание. Затем их сознание будет этим языком переформатировано, и интеллигенция станет окончательно оформлять раскол с народом. Это ли не термидорианское перерождение?

Не допустить такого перерождения и вернуть интеллигенцию в русло подлинной народности и служения – вот актуальная задача для дня сегодняшнего.

Продолжение следует.

Оригинал статьи здесь.