Великая Отечественная - это, несмотря на несметное количество написанных книг, огромная тайна. Оставшиеся документы почти ничего не говорят о том, что чувствовал, думал человек, попавший в эту вселенскую катастрофу. Личных документов мало, а оставшимся трудно верить. В войну вступило поколение напуганное до уровня генного кода "великим террором", сформировавшим навыки безопасного не только поведения, но и мышления. Любой честный документ мог быть аргументом под смертным приговором. А потом на это наслоилась военная цензура, переплавлявшаяся в самоцензуру. Кто в этих условиях будет писать искреннее письмо, достойное быть историко-человеческим документом? Журналистам, писателям военного времени верить не могу в силу сугубой функциональности их творчества.
А после войны еще десятилетиями историческая память была под прессом цензуры. В какой мере достоверны мемуары выживших и написавших в годы расцвета мемуаристики? Те же сомнения у меня и относительно художественной литературы. А когда писать правду стало можно, выжившие уже потеряли былую форму, да и восстановить восприятие той эпохи через десятилетия проблематично.
И при таком осторожном отношении к самой больной странице нашей истории я наткнулся на "Запретный дневник" Ольги Берггольц. Честно говоря, ее стихи краем уха слышал, но сознательно не читал, зная, что она писала их на злобу дня, выполняя долг и зарабатывая кусок хлеба. Что можно ждать от них читателю, ищущему документы об истории не государства, а человека?
И вот наткнулся на этот дневник, опубликованный лишь в 2010 г. Честно говоря, был восхищен.
«Жалкие хлопоты власти и партии, - пишет она в своем потайном дневнике, - за которые мучительно стыдно... Как же довели до того, что Ленинград осажден, Киев осажден, Одесса осаждена. Ведь немцы все идут и идут... Артиллерия садит непрерывно... Не знаю, чего во мне больше — ненависти к немцам или раздражения, бешеного, щемящего, смешанного с дикой жалостью, — к нашему правительству... Это называлось: "Мы готовы к войне". О сволочи, авантюристы, безжалостные сволочи!”.
Эти слова - как печать достоверности записанных переживаний. Если она рискнула это написать в годы войны, хотя и прошла школу допросов в НКВД, то можно верить и всему остальному. Писала не для современников, а для далеких потомков.
Рекомендую: http://lib.rus.ec/b/416262/read