«Мосфильму» - 90 лет! Как и смерти Ленину. Получается, «важнейшее из искусств» заменило идеолога социализма. Будем считать, что удачно…
Правда, мой «Мосфильм», который я знаю и люблю, начался несколько позже. В 1931 году у подмосковного хутора Потылиха начали строить кинофабрику с замкнутым циклом кинопроизводства. За основу была взята американская модель (не зря в 20-х Эйзенштейн, Александров и Тиссэ сгоняли в Голливуд на разведку), в Европе вы подобного киномонстра не увидите. Я ещё застал на студии бывших деревенских ребятишек пенсионного возраста, которые пришли работать на «Мосфильм», потому что ничего более приличного рядом с их домом не наблюдалось. У нас, говорили они, было два варианта в жизни – зона или кино, мы выбрали второе, ещё неизвестно, что рискованнее. И, знаете, они ведь не шутили…
Кстати, в детстве я предпочитал продукцию студии им. Горького. Объяснялось это просто – там почти не снимались производственно-партийные темы, всё больше сказки да военно-милицейские боевики. Что ж, в нежном возрасте ещё не задумываешься над такими вечными ценностями, как масштаб и зарплата…
Но работать я пошёл именно на «Мосфильм». После армии, куда попал, поверив члену приёмной комиссии ВГИКа в том, что будущий художник должен познать жизнь изнутри в самых неприглядных её проявлениях. Демобилизовавшись, честно пытался ходить на лекции в историко-архивный, но мистическим образом после первой же пары оказывался в пивной на Старосадском. Через полтора месяца принял твёрдое решение «не лохматить бабушку», и обратился за протекцией к отцу, второму режиссёру крупнейшей в Европе киностудии. Увы, не встретил у него даже моральной поддержки, на меня посыпались аргументы, почему мне нечего делать в этом вертепе пьянства и разврата. Но удивительно, чем дольше я слушал и вникал, тем сильнее укреплялся во мнении, что только на «Мосфильме» моё место…
Поняв, что помощи от родителя мне не дождаться, решил прокладывать путь в кино самостоятельно. Доехал на метро до «Киевской», пересел на троллейбус № 34… и нос к носу столкнулся с собственной сводной сестрой, с которой до этого не виделся лет восемь, если не больше. Понятно, что она не признала в наглючем дембеле (ходил без формы, но на лице-то ясно написано – ДМБ-79) своего младшего братца. По этому случаю разыграл разнузданный кадрёж в лучших традициях гайдаевских комедий, чуть не получил по мордасам, но всё закончилось братско-сестринскими объятиями с поцелуями.
Между прочим, у Ирки путь в кино был тоже извилист. Она успешно доучилась до четвёртого курса актёрского факультета «Щуки», когда вылезла неразрешимая проблема – её внешность (героини) никак не хотела совпадать с внутренним амплуа (характерные роли). Сестра нашла мужество уйти, тихо закрыв за собой дверь, поискала себя в секретаршах и ученицах ретушёра, но нашла именно на «Мосфильме» в качестве помрежа. Рассказывала, в её случае наш общий отец был тоже в лёгкой панике, он не хотел никаких «трудовых династий».
К моменту нашей случайной встречи Ирка успела дорасти до ассистента режиссёра по актёрам, забыть своё девичью фамилию как страшный сон, а также дважды побывать замужем за операторами-постановщиками. В связи с последним её вердикт был суров и однозначен – «настоящие мужики работают в операторском цехе, там как раз набор на курсы ассистентов». Боже, вот это удача, я-то рассчитывал начать кино-карьеру с какого-нибудь третьего помощника осветителя!
Но тут случился облом (хотя, как посмотреть). За полчаса до моего прихода на студию штат ассистентских курсов был полностью укомплектован. Последним туда был записан некто Джора Бабаев, сын то ли пустынь, то ли предгорий Памира, сносно выучивший русский язык в московском стройбате. В операторском цехе даже не скрывали, что взяли его исключительно из принципа равенства братских народов СССР, и долго он здесь не задержится. Кстати, ошиблись, Джора стал вполне приличным, исполнительным ассистентом и до сих пор стоит на фокусе.
Для справки: до этого ассистентами оператора становились без всяких курсов, в них обычно переводились из механиков, когда здоровье не позволяло таскать рельсовые тележки и загружать операторские краны. Но за пару лет до описываемого события возник дефицит – «эмиссары» из Останкино переманили к себе два десятка ассистентов, купив их должностью тарифицированного телеоператора. Вот на «Мосфильме» и решили создать себе кадровую «подушку безопасности». К слову, почти все ушедшие вскоре вернулись обратно, жизнь на телевидении после мосфильмовской вольницы показалась им режимным предприятием казарменного типа. Над ними поиронизировали, но приняли обратно. С понижением категории, чтобы другим неповадно…
Ну, а я… я расстроился, что было видно по лицу. Поэтому меня позвал в свой кабинет заместитель начальника операторского цеха с ярко выраженной еврейской внешность и предложил начать путь в большое кино с механика по обслуживанию съёмочной аппаратуры (или супертехника по-современному). То есть, работать непосредственно в процессе на съёмочной площадке, обслуживать камеру, класть рельсовые панорамы, орудовать краном и прочее и прочее. Если же захочу, то через несколько лет без проблем перейду в ассистенты, но… они зарабатывают значительно меньше механиков, ибо бесправные, а мы – рабочая кость, гегемон – хозяин страны. «Больше зарплата» стала решающим аргументом. Мы с замначальника ударили по рукам. (Вдогонку скажу, что механики пятого-шестого разряда, не говоря уже о категориях, получали больше не только ассистентов, но и вторых операторов. Единственный минус у пролетариев – короткие отпуска из-за нормированного рабочего дня, мой первый был, кажется, 11 рабочих дней. Зато с экспедиций иногда привозил до 30 отгулов, так что всё компенсировалось).
Тот замначальника операторского цеха, Георгий Исаакович Рубинштейн, был личностью легендарной, что называется – отец солдатам. В любом конфликте механиков с администрации съёмочных групп (а причин полно – плохо расселили в гостинице, не выделено место под аппаратуру, постоянные переработки, не организован обед на площадке и пр.) он грудью вставал за своих, интересуясь только одним – все ли трезвы были на площадке. И если да, Георгий Исаакович доставал свой «кондуит» и звонил несговорчивому директору – «помнишь ли ты, шлемазл, куда делся вагон досок в 72-м году с картины «…», вы ведь ту декорацию в степи так и не построили, снимали в естественном интерьере? Нет, ты не мне это в уши будешь вдувать, а дяде из ОБХСС…». Не пройдёт и десяти минут, как тебя где-нибудь в Киеве просто на руках переносят из Дома колхозника в «Интурист» на Крещатике…
Или его фирменный юмор – «главное в киноэкспедиции не слушать указания оператора-постановщика, а не подхватить триппер». И мы смеялись в голос. Чтобы просто сделать приятное хорошему человеку. Жаль, ушёл из жизни быстро, буквально через месяц после моего прихода на студию.
Под самый финал нашего знакомства, в кабинет к Рубинштейну заглянула насквозь фальшивая физиономия парторга цеха Епишина. Узнав, что я «новообращённый», вчерашний дембель и комсомолец в придачу, этот чепуховый человек задвинул пафосную речугу, заканчивающуюся словами – «и если вдруг превратности судьбы вынудят тебя покинут стены киностудии, ты всё равно с гордостью будешь говорить о себе: я –«мосфильмовец». Тогда меня скривило от подобной патетики… но именно в этом Епишин оказался прав, когда меня спрашивают о профессии, говорю кратко – «мосфильмовец» и добавляю – «широкого профиля».
…Три первых дня работы были отданы на акклиматизацию под названием «дежурный по базе синхронной аппаратуры». Я счищал снег с крыши базы, ходил в блоки и павильоны по разным пустяковым делам (чтобы хотя бы примерно изучить географию этого киногорода), постигал дежурные кинохохмы («Кто такие Братья Гримм? Два оператора, переспавшие с одной гримёршей»), обедал в буфете пивом и беляшами. На мои робкие просьбы показать, что на что ставится, куда вот эта фигня втыкается и как всё это называется, получал один лаконичный, интригующий ответ - всё узнаешь в первый съёмочный день. Скорей бы…
«Скорей» наступило на четвёртый день, когда увидел себя в графике назначений на картину «Комедия давно минувших дней» (неудачная попытка второго режиссёра при Гайдае самому стать комедиографом). Съёмки проходили в первом павильоне, самом большом на студии, где стояла небольшая выгородка декорации. Удобно, прямо напротив нашей базы.
Мне, как начинающему, дежурные помогли загрузить кофры с аппаратурой на тележку и вкатить её в павильон. Камера производила впечатление нейтронной пушки инопланетян времён «Борьбы миров» Герберта Уэллса, модель 3-КСС, она ещё Эйзенштейна помнила. Поднимали эту камеру вдвоём, вообще профессия механика не располагала ни к полноте, ни к дистрофии. И к этому «доисторическому» монстру прилагалась куча ящиков и ящичков непонятного мне, тогдашнему, назначения и даже не подписанных. Почему-то сразу захотелось уволиться. Из-за осознания собственной неполноценности.
А ещё второму механику, в этой роли выступал как раз я, полагался первый – опытный наставник. В данном случае Лёха Ломакин, настоящая легенда операторского цеха, при случае о его подвигах расскажу подробнее. Для начала он дружелюбно дыхнул на меня свежим перегаром:
- Ты у меня вторым?
- Так точно.
- Отлично, будешь работать. Стой тут, я скоро…
И ушёл. Через полчаса стал подтягиваться съёмочный люд. Не самый простой, кстати, люд, в кадре должны были быть Вицин, Моргунов, Арчил Гомиашвили (Остап Бендер, кто забыл) и Сергей Филиппов (Киса). Особого впечатления на меня это не произвело, всё-таки рос в актерской среде, мало ли кто у нас дома на кухне… чай пил. В тот момент меня волновал один утилитарный вопрос – когда вернётся Лёха?
А вот и оператор появился, интеллегентнейший Боря Брожовский, что меня и спасло от полного морального изничтожения.
- Молодой человек, вы у нас механиком? Очень приятно, поставьте, пожалуйста, камеру с трансфокатором на тобис…
- Да легко… если кто-нибудь объяснит, кто такое тобис (передвижной штатив специально для павильонов, в сериале «Оттепель» вопреки всем правилам его почему-то использовали на натуре)?
- Первый день на съёмке и с Ломакиным? А фамилия ваша Черток? Вот оно, наше еврейское счастье. Эй, парни, поможем начинающему коллеге…
И мне помогли. А я учился. Лёха появился почти «готовый» за пять минут до окончания смены. Даже по мосфильмовским меркам, где «если непьющий, значит – наркоман или стукач», это был явный перебор. Но как только терпение начальства (да и коллег тоже) подходило к концу, Ломакин приводил в кабинет Рубинштейна своих четверых сыновей-погодков и задавал риторический вопрос – «теперь ты их, Исакыч, кормить форшмаком будешь?». И как-то всё прощалось (до поры до времени).
С легендарным Лёхой я проработал до конца недели. То есть, работал я, он – пил. Зато выучил сложнейшую (и тупейшую) камеру до винтика. По большей части интуитивно, что впоследствии помогало за пару часов разбираться досконально с любой моделью съёмочной аппаратуры, что кино-, что видео-.
Момент истины для меня наступил в пятницу вечером. Ещё днём я обратил внимание, как мой похмельный наставник о чём-то шепчется с тремя джентльменами в стильных костюмах. Я, грешным делом, подумал, что это «товарищи из органов» (на студии был свой «первый отдел) интересуются трудовыми достижениями известного вольнодумца, кино, как ни крути, имеет прямое отношение к идеологии. И даже постарался сделать максимально верноподданническое лицо, так не хотелось быть уволенным. Но это была лишь элита базы синхронной аппаратуры – Хафисов-Зайцев-Панасов, и то, что они везде появлялись втроём, не имело никакого отношения к «Трём мушкетёрам»…
Эта троица поджидала меня по смены на «курительной лавочке» у входа на базу.
- Уважаемый, поздравляем с окончанием первой трудовой недели. У механиков это событие принято отмечать. Понимаем, что до зарплаты могут быть объективные сложности. Поэтому вот вам некая сумма, распорядитесь её по своему усмотрению. Магазин у Пожарки, расчётное время полчаса, удачи!
Денег было червонец с небольшим. На него, согласуясь с собственными вкусами, я купил две водки, один портвейн, четвертинку черняшки, плавленый сырок «Дружба», а ещё уговорил в овощном взвесить мне 2 (два) солёных помидора (тут пришлось добавлять свои). Ну и пачку «Примы» для поддержания философской беседы. Обернулся за 25 минут.
Троица «проверяющих» оценила и ассортимент, и скорость доставки. А когда в чей-то тесной операторский кабинке я лихо опрокинул в рот полный стакан «за всех присутствующих», элегантно занюхав корочкой, был вынесен уважительный вердикт – «этот будет работать».
И я стал работать. Дорос до механика второй категории, пройдя через шесть разрядов. Неоднократно становился «Лучшим по профессии», чем, по совести, горжусь больше других профессиональных достижений. Как-то, лёжа в реанимации, где ни книг, ни телевизора, ни радио, попробовал подсчитать, на скольких картинах я работал. Цифра получилась условная, 28, там, где от первого до последнего дня. Ведь механик съёмочной аппаратуры – профессия прямого действия, занята непосредственно в съёмочном процессе. Сколько раз кого-то подменял, замещал, был на площадке со второй камерой… названия этих лент в памяти стёрлись.
Но в нашей профессии был один большой плюс, практически синекура – если тебе по той или иной причине не по духу съёмочный коллектив картины, просто подходишь к начальнику своей базы и говоришь – «не ставь меня больше к этим козлам». И всё, ты свободен, без объяснений и оформлений бумаг. Могло быть нечто подобное, например, на АЗЛК? И это далеко не единственное, за что мы любили свою профессию…
К 89-му году я уже получал вполне приличную зарплату за триста рулей (если в экспедиции, там плюсовались надбавки). Но приличной она была лишь для госсектора, в кооперативах заработки уже исчислялась тысячами. Кино тоже держало нюх по ветру, Андрей Разумовский основал кооператив «Фора-фильм» и запустился с «Мордашкой». Но тут ЦК КПСС опомнился и отдельными поправками к Закону о кооперации приравнял кино к идеологическому оружию, чем выбросил нас на обочину жизни.
Лазейка нашлась довольно быстро, «Мордашку» досняли и заработали на ней кучу мало пригодных на что советских рублей, но я сгоряча уже уволился в погоне за миллионами. Был рекламный период, потом «малое кино», телевидение, ресторанный бизнес и прочее. В 90-е «Мосфильм» представлял собой действительно грустное зрелище. Стаи диких собак, бегающих по пустым павильонам, в отличие от Карена Шахназарова, я не помню, но дух из забитых сортиров неприятно щекочет память. Зато в буфетах уже наливали всё, что горит, и круглосуточно, были бы деньги. В это безвременье много студийных товарищей ушло в никуда, светлая им память!
Зато те, кто пережил, выкрутился, сейчас в большинстве своём в шоколаде. Правда, нет уже той волной жизни, теперь в кино за большие деньги пашут так, как первым целинникам не снилось – смены по 15 часов с одним выходным (дай бог) в неделю. Приглядитесь к тирам в конце любой картины – две-три фамилии в траурных рамочках обязательно. И, поверьте, это не от пьянства, просто люди сгорают на работе. А вот новых Тарковских и Рербергов, как не было, так и нет.
Однако прав был партийный хлюст Епишин – я до сих пор считаю себя механиком с «Мосфильма». Ну, а кто я ещё, если разобраться?..