20.10.2013
В душные советские годы голос под гитару был одним из инструментов выживания. Сообщество выживающих могло быть более камерным – из тех, кто регулярно ездил на бардовские фестивали, пел вполголоса и слушал песни у костра. Но были в этом жанре и трибуны – которых слушала вся страна, чьи граждане одалживали друг у друга затертые магнитофонные пленки.
Собственно, таких трибунов было три: Владимир Высоцкий, Александр Галич и Булат Окуджава. Были и другие – но они были словно поэты пушкинской поры при Пушкине, а точнее при этих трех. Трех великих, каждый из которых представлял собой недостижимую вершину.
Александр Галич в этом ряду трех занимает четко определенную нишу. Если Высоцкий пел для всего народа, невероятным чутьем улавливая малейший трепет душевных струн людей самых разных возрастов, профессий, социальных групп, если Окуджава предельно точно выражал настроения знаменитой русской интеллигенции – почти что уникального в мировой практике сословия, то Галич боролся с разладом в человеческой душе, дисгармонией, ущербностью любого рода – касалось ли дело совести, красоты либо ума. При этом в его реакциях на тошнотворную среду вокруг сочетались острая наблюдательность Высоцкого, душевная мягкость Окуджавы и присущая только ему одному тончайшая интеллигентская ирония.
Галич обладал врожденной душевной чуткостью и не переносил лжи, и именно это привело успешного сценариста, драматурга в ряды изгоев и диссидентов, в Комитет прав человека, возглавляемый Андреем Сахаровым. В начале 70-х за песни и критику режима его исключили из Союза писателей и Союза Кинематографистов, а в 1974 г. его вынудили уехать из страны. Странной и до сих пор непроясненной остается и его смерть 15 декабря 1977 г.: вроде бы Галича ударило током, но в его смерти подозревали агентов КГБ.
Галичу был присущ врожденный артистизм вкупе с аристократизмом – он был из тех, что очаровывают женщин. Кто-то из критиков был недалек от истины, утверждая, что в нем воплотился чеховский идеал "души, лица и одежды". Но он был русский артист и аристократ, и соответственно, много пил. Как и сотни других талантливых артистов, поэтов, художников, он с головой окунался в бурную жизнь московских кухонных компаний, словно составлявших линию обороны против тупой и давящей власти.
Выделяло Галича из трех столпов еще и то, что он был евреем и в полной мере ощущал себя таковым – всю жизнь вдыхая и выдыхая в своем творчестве тот русско-еврейский воздух, которым была напоена русская культура XX века. Собственно, и Галич – только литературный псевдоним Александра Ароновича Гинзбурга, родившегося в семье Арона Самойловича Гинзбурга и Фанни Борисовны Векслер. И помимо расходившихся на тысячах кассетах песен о психушках, старателях, абаканских облаках, он запечатлевал навсегда трагические, кровавые и лирические страницы еврейской судьбы, жизни и истории: «Тум-балалайка, шпилт-балайка, Рвется и плачет сердце мое!». Он предостерегал евреев, чтобы "не шили себе ливреи", скорбел о тех, кого уносил "поезд в Освенцим", воспел в "Кадише" великий подвиг Януша Корчака. Еврейская душа его рвалась наружу, истекая кровью и страданиями его предков. Он был настоящим сыном еврейского народа – в душе и творчестве.
Впрочем, многие евреи сейчас морщатся при произнесении его имени. Им творчество Галича безразлично, ибо песни его заслонил поступок Александра Аркадьевича в 1972 г., когда он крестился у отца Александра Меня. Думается, однако, не нам его судить. На могиле Александра Галича на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа в Париже выбита евангельская надпись: "Блаженны изгнанные правды ради". Земля пухом.
Юрий Табак специально для сайта РЕК