Сегодня я хочу рассказать об одном пионере герое Великой Отечественной войны – Мусе (Абраме) Пинкензоне.
Впервые я услышал это имя от Юлии Давидовны Систер, той самой «Девочки в степи». Дело в том, что её муж, врач Борис (Бецалель) Иосифович Гендлер – Пинкензон, его двоюродный брат во время нашего разговора по «скайпу» сказал, что песня «Плач скрипки» напомнила ему о Мусе.
Со слов Юлии Давидовны, имя пионера героя Муси Пинкензона было довольно известно в СССР.
Вспоминаю своё пионерское детство. Нет, я такого имени никогда не слышал.
Ищу в интернете списки пионеров героев. Там тоже нет такого имени.
http://pages.marsu.ru/iac/resurs/istory/foto/page_01.html
Нахожу интересный фильм о пионерах героях
но и в нём не упоминается Муся Пинкензон.
Наконец нахожу упоминание о нём.
Но почему же нам не рассказывали о нём в школе? Наверное, уже были другие времена.
Нахожу о нём статью в Википедии.
Абрам Владимирович (Муся) Пинкензон (5 декабря 1930, Бельцы, Бессарабия, Румыния — ноябрь 1942, Усть-Лабинская, Краснодарский край, СССР) — пионер-герой, расстрелянный немцами.
Биография
Сын врача Владимира Борисовича Пинкензона и его жены Фени Моисеевны. Его предок, один из основателей медицинской династии Пинкензонов, был самым первым врачом Бельцкой земской больницы с момента её создания — ещё в 1882 году. С детства учился играть на скрипке, и когда ему было пять лет, местная газета уже писала о нём как о скрипаче-вундеркинде. В 1941 году Владимир Пинкензон получил направление в военный госпиталь в Усть-Лабинскую. Летом 1942 года станицу Усть-Лабинскую заняли немецкие войска, притом настолько стремительно, что госпиталь не успели эвакуировать. Вскоре семью Пинкензонов арестовали как евреев. В числе других приговоренных к смерти, их вывели на берег Кубани, куда согнали жителей со всей станицы. Солдаты расставляли приговорённых к расстрелу вдоль железной ограды перед глубоким рвом. Перед расстрелом Муся заиграл на скрипке «Интернационал» и тотчас был убит.
После Великой Отечественной войны подвиг Муси Пинкензона стал широко известен сначала через статьи в центральной печати и радиопередачи. А потом эта информация была подхвачена не только во многих уголках СССР, но и в Европе и Америке. На месте расстрела скрипача был установлен многометровый обелиск, в конце 1970-х заменённый на бетонный памятник.
Имя Муси Пинкензона носит школа № 1 города Усть-Лабинск, действует экспозиция об отважном бельчанине. Писатель Саул Наумович Ицкович (1934—1988) написал о нём книгу «Расстрелянная скрипка». Был создан большой анимационный фильм на документальной сюжетной основе. По мотивам подвига Муси Пинкензона в СССР был поставлен мультфильм «Скрипка пионера» (Союзмультфильм, 1971 г. Режиссёр Борис Степанцев, автор сценария Юрий Яковлев, оператор Михаил Друян. 8 мин.).
Бывший переулок Пушкина в Бельцах с 2007 года носит его имя, где, на недавно построенном общинном доме «Хэсэд Яаков», была вывешена мемориальная доска.
Юлия Давидовна объяснила почему его звали Мусей: Абрам – Абрамуся – Муся . На снимке видны вышитые на рубашке латиницей инициалы AP –Abram Pinkenzon.
Нахожу названный в Википедии мультфильм.
Но в нём Муся Пинкензон не упомянут даже в титрах.
Юлия Давидовна прислала мне ссылки статей о Мусе Пинкензоне.
http://www.pokolenie-che.org/content/podvig-malenkogo-skripacha
http://winterwetter.blogspot.ru/2012/08/blog-post.html#more
Пионер-герой Муся Пинкензон
В своём сообщении ( http://ammorgen.livejournal.com/12631.html ) я написала про Усть-Лабинск, городок, стоящий на Кубани, по пути на Черное море…Одно из воспоминаний, связанных с Усть-Лабинском- это памятник Мусе Пинкензону. Для меня это был просто памятник "какому-то пионеру - герою", в сквере с красивым видом на Кубань, и в детстве я как-то не задумывалось, что стоит за этим именем. Так что это был за пионер? И в чём его подвиг?
Муся (Абрам) Пинкензон жил в молдавском городке Бельцы. И был обычным школьником, пионером, увлекающимся музыкой. Для своих 11 лет, Муся считался почти профессионалом в игре на скрипке. Играл он с удовольствием, и для родных и для друзей…Ни один школьный концерт не обходился без участия Муси.
…На 22 июня 1941 г. было назначено торжественное открытие «1-ой республиканской олимпиады художественной самодеятельности Молдавии», Муся Пинкензон должен был участвовать в выступлениях. Однако открытие олимпиады так и не состоялось. Началась война…
Отец Муси- Владимир Пинкензон- был хирургом, поэтому как только г. Бельцы стал прифронтовым городом, он стал действующим хирургом прифронтового госпиталя. Работы у опытного хирурга было много, т.к. около города шли упорные бои. Фронт приближался… Немецкие самолёты бомбили город. Началась эвакуация, которая их организованной, постепенно перешла в стихийную…
Семья Пинкензонов тоже оказалась в эвакуационном «потоке», в одном из эшелонов, который через Украину, Ростов завершал свой путь в Краснодарском крае…Поезд шел три недели и остановился у станицы Усть-Лабинская. Здесь эвакуированных разместили по квартирам…
Отец Муси сразу приступил к обязанностям хирурга в местном госпитале …А Муся стал учеником 5-го класса станичной школы. Школьники часто приходили в станичный госпиталь с выступлениями для бойцов, и Муся играл на своей скрипке…
Тем временем, 12 августа 1942 г. был оставлен Краснодар. Фронт приближался к Усть-Лабинской. В середине августа немецкие танки и мотопехота вошли в станицу. Следом за ними в станицу вошли войска эсэсовской зондеркоманды 10-А. Как раз эти группы уничтожили проживавших в Бельцах евреев… Пинкензоны отсрочили встречу с фашистами только на год. Станицу Усть-Лабинская не успели эвакуировать, и госпиталь с ранеными и персоналом оказался в руках врага.
…Захваченных в плен евреев в станице Усть-Лабинская, повели расстреливать на обрыв, на берег Кубани…Местное население было обязано в строгом порядке наблюдать за проведением казни…
…Первым был убит отец Муси - Владимир Борисович Пинкензон. Затем, была сражена автоматной очередью мать мальчика- Феня Моисеевна. В этот момент на стрелявших двинулся мальчик со скрипкой в руках… Срывающимся голосом он попросил : «…Разрешите мне напоследок перед смертью сыграть на скрипке…»
Палачам такой поворот событий показался интересным. Они разрешили. И тут перед стоявшими людьми мальчик заиграл знакомый мотив. Это был Интернационал…Люди стали подпевать…
Солдаты с недоумением смотрели на офицера, тот спустя секунды крикнул - стрелять. Так перестала звучать скрипка Муси Пинкензона…
Этот случай вошел в историю, и обессмертил пионера.
И стоит теперь ему обелиск на обрыве над Кубанью…
Это - один из тысячи случаев за годы отечественной войны. Но когда задумаешься, что этому ребёнку было всего двенадцать лет и играл на скрипке перед смертью он Интернационал (который в те годы многое значил для народа), понимаешь, что это действительно был подвиг. И Муся Пинкензон действительно герой, пионер-герой. Как бы сейчас не обесценилось «звание» пионера…
В этой статье мы видим обложку книги о Мусе Пинкензоне. В конце статьи написана фраза, нуждающаяся в объяснении. «Но когда задумаешься, что этому ребёнку было всего двенадцать лет и играл на скрипке перед смертью он Интернационал (который в те годы многое значил для народа), понимаешь, что это действительно был подвиг.» Дело в том, что в то время гимном СССР был не «Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки великая Русь», а Интернационал! Вот что означает взятая в скобки фраза. Об этом говорит другая статья.
http://so-l.ru/news/show/6574854#
Советский герой Муся Пинкензон
Нет, наверное, однозначного определения того, что такое подвиг. В понимании тех, чье сознание сформировано блокбастерами, подвиг – это когда герой убивает с одного выстрела десяток врагов и побеждает целую диктаторскую армию.
Кто-то, воспитанный на советских книгах о войне, вспомнит Мересьева, Покрышкина, Кожедуба, Матросова…
Вспомнятся, конечно, покорители Эвереста, герои космоса, полярники…
Для кого-то подвигом сегодня кажутся сколоченные миллиардные состояния или победы в телешоу…
Но есть подвиги иного рода. Подвиги, совершенные людьми абсолютно мирными, не державшими в руках оружия, и ни убившими, ни одного захватчика.
Такие подвиги сегодня воспринимаются с недоверием, ибо стойкость и сила духа – не те качества, что присущи большинству наших современников.
Я не знаю, успел ли в своей жизни простой еврейский мальчик из Бессарабии услышать своё полное имя – Абрам Владимирович. Вместо этого большого и солидного имени звали его просто Мусей. Муся Пинкензон, мальчишка из семьи потомственных врачей, уже к 5 годам освоил типичное для еврейского ребенка занятие: игру на скрипке. Причем освоил настолько хорошо, что местная газета писала о мальчике как о вундеркинде.
Кто его знает, какая стезя ждала Мусю – может, стал бы он врачом, как отец, или прославился, как скрипач. Однако война решила иначе.
С началом войны отец Муси, сугубо мирный врач Владимир Пинкензон, получил направление в военный госпиталь, находившийся глубоко в тылу. Вряд ли Пинкензонам хотелось покидать родные места, но иллюзий питать не приходилось – наступающие гитлеровцы не имели привычки щадить евреев, пусть даже сугубо мирной профессий.
Так 11-летний Муся оказался на Кубани, в станице Усть-Лабинской, где его отец лечил раненых советских солдат, а сам скрипач играл для выздоравливающих бойцов.
Осень 1942 года была для советской армии тяжёлым временем. Немцы стремительно развивали наступление, и госпиталь, где трудился военврач Пинкензон, готовили к эвакуации.
Однако прорыв немцев был столь стремителен, что вывезти всех раненых не успели. Владимир Пинкензон оставался со своими пациентами.
Немцы арестовали врача и предложили ему лечить немецких солдат. Отец Муси наотрез отказался.
К тому времени оккупанты даже не пытались играть в «освободителей», оттого и ставили не на завоевание доверия, а на устрашение населения. Поэтому фашисты решили устроить публичную казнь всех, кого они считали враждебным элементом.
Среди приговорённых оказался военврач Пинкензон и его семья.
На берег Кубани согнали всех жителей станицы. Приговорённых к смерти выстроили перед рвом.
Владимир Пинкензон попытался попросить немецкого офицера пощадить сына, но был застрелен. Феня Моисеевна, мать Муси, бросилась к мужу, но её сразила автоматная очередь.
И вот он остался один, маленький еврейский мальчик Муся, прижимающий к груди последнюю свою ценность – скрипку.
Каково ему было в тот момент, когда на его глазах убили родителей? Что он чувствовал на краю смерти, стоя перед солдатами «высшей расы», считавшими его недочеловеком, грязью?
А вокруг стояли согнанные на это страшное зрелище жители, бессильные чем-либо ему помочь…
У Муси Пинкензона не было ничего, чтобы дать бой своим убийцам. Ничего, кроме скрипки.
И тогда Муся обратился к немецкому офицеру с просьбой:
- Господин офицер, разрешите мне сыграть перед смертью мою любимую песню!
Офицер засмеялся – наверное, этот маленький еврей сошел с ума от страха. Ну что же, пусть потешит публику.
Когда зазвучали первые звуки музыки, стоявшие в оцепенении станичники не сразу поняли, что играет Муся. Не поняли этого в первый момент и немцы.
И только спустя несколько секунд, все осознали, что маленький скрипач играл «Интернационал». В то время это был не только партийный гимн, но и гимн Советского Союза.
В толпе началось движение. Кто-то подхватил песню, и разъярённый офицер начал орать:
- Свинья, щенок! Прекрати!
Но Муся продолжал играть, пока не прогремели выстрелы. Первые пули ранили мальчика, но он пытался играть дальше, до тех пор, пока новые выстрелы не сразили его наповал.
Немцы в бешенстве принялись разгонять местных жителей, ставших свидетелями их поражения. 12-летний мальчишка со скрипкой оказался сильнее доблестных истинных арийцев, взращённых на мифе о непобедимости немецкого духа.
Они смогли его убить, но сломить не смогли.
Пройдет совсем немного времени, и советская армия изгонит оккупантов с Кубани. Тогда-то и узнает мир о подвиге скрипача Муси – Абрама Владимировича Пинкензона.
В советское время о Мусе Пинкензоне были написаны книги. На основе этой истории был снят даже мультфильм, часто показывавшийся по телевидению.
Новое время, не рождающее настоящих героев, с удовольствием шельмует прежних.
Осмеяние юных героев войны, которое в своё время было начато недалёкими любителями разоблачений, привело к тому, что имя Муси Пинкензона сегодня мало что скажет нашим современникам.
Один журналист и вовсе дописался до того, что «Муся Пинкензон был не герой, взрывающий поезда, а просто мальчик, расстрелянный за то, что сыграл немцам «Интернационал».
Видимо, в представлении мастера пера, поступок Муси перед расстрелом – не более чем рутина.
Странное время: мы готовы много говорить о тех, кто не заслуживает даже анекдота, и легко забываем тех, чья короткая, но яркая жизнь освещает ту единственную правильную дорогу в жизни, по которой стоит идти.
http://maxpark.com/community/1851/content/2050159
Дети войны. "Расстрелянная скрипка"
День Двадцать второго июня всегда будет ассоциироваться у нас с днём начала Великой Отечественной войны. Тридцать миллионов жизней отдал наш народ за победу...
Среди них были и дети... Об одном из них, чью силу духа не сломила даже угроза смерти, я хочу сейчас рассказать.
Муся Пинкензон - юный скрипач из молдавского города Бельцы, подавал большие надежды. А начиналось всё так:
Как-то на прогулке с отцом Мусик в одном из окон дома услышал скрипку. Невидимый скрипач играл пьесу Паганини.
Мусик остановился и застыл. Музыка словно зачаровала его.
Владимир Борисович, по профессии врач-хирург, посмотрел на сына и увидел, как губы его повторяли услышанную мелодию.
Потом, дома, Мусик разыскал во дворе две палочки и стал «наигрывать» на палочках запомнившуюся мелодию, напевая ее. За этим занятием и застала его мать.
Вечером, когда Владимир Борисович пришел из больницы, она все ему рассказала.
Он подозвал к себе Мусика.
— Купить тебе скрипку, сынок? Будешь играть?
— Буду, буду! — радостно запрыгал Мусик.
Пяти лет Мусик впервые выступил в концерте, и в газете города Бельцы отметили игру пятилетнего вундеркинда...
На Двадцать второе июня 1941 года было назначено торжественное открытие первой республиканской олимпиады художественной самодеятельности школьников Молдавии.
Но оно не состоялось. В то утро пришла война.
...Владимир Борисович вбежал в комнату:
— Через час уходит последний поезд. Собирайтесь. Я получил направление в военный госпиталь в Усть-Лабинскую. Бабушку и дедушку я уже отправил на вокзал.
— Папа, а скрипку брать?
Отец не успел ответить, его опередила Феня Моисеевна.
— И скрипку, и пижамку тоже...
Мусик утомленно опустился на стул. Скрипичные концерты Баха, Паганини, Чайковского никак не могли уместиться в его нотной папке. Неужели придется их оставить? И вдруг его осенило. Дождавшись, пока мать вышла в другую комнату, он незаметно для отца вытащил из чемодана свою пижамку, свитер и уложил на самое дно, под отцовские брюки, пачку нотных тетрадей. А на полках еще оставались пьесы Сен-Санса, Дворжака, Моцарта...
Вторую неделю они в пути. Сколько еще ехать — неизвестно, а поезд все идет и идет... идет медленно, с перебоями, останавливаясь по нескольку раз в день. А навстречу им проносятся военные эшелоны, из теплушек глядят красноармейцы, на платформах замаскированные танки, орудия...
На одной из станций во время длительной стоянки Владимир Борисович побежал за кипятком.
Мусик подошел к двери теплушки, чтобы подышать свежим воздухом — в теплушке было душно.
Мальчик сделал несколько шагов, и ноги его подкосились.
Феня Моисеевна подскочила к сыну, удержала его.
— Мама, дай скрипку... Я поиграю...
Феня Моисеевна отошла и тут же вернулась.
Мусик взял скрипку, дотронулся смычком до струн. Смычок прошелся по струнам, и скрипка ответила легким неуверенным звуком. Пересилив слабость, Мусик снова поднял руку со смычком и коснулся струн. Скрипка запела.
Ее звуки привлекли внимание пассажиров в теплушке и на перроне станции.
Люди останавливались, смотрели на маленького музыканта и слушали. Они словно забыли, что позади была трудная дорога и что впереди еще неизвестно, сколько ехать, и неизвестно, что ожидает на новом месте.
Люди слушали музыку, и она уводила их из теплушки, с перрона станции куда-то в иной мир, в их светлую и радостную жизнь, о которой они теперь только могли вспоминать.
Все кругом говорило о войне, о большом несчастье, которое обрушилось на их родину, а музыка пела о том, что счастье будет, будет...
Мусик играл, и звуки лились легко и свободно. Вот последний взмах смычка, и звуки повисли в воздухе, словно застыли. Застыли и слушатели.
Мусик закончил играть. Никто не расходился. Все молчали. Каждый думал о своем: о том, что где-то далеко идут бои и чей-то отец или сын борется с гитлеровскими захватчиками, отдает свою жизнь, чтоб вновь вернуть свободу своей родине. — Мальчик, мальчик! — послышался голос.
Мусик обернулся — солдат из соседнего воинского эшелона махал ему рукой и звал к себе.
Феня Моисеевна ухватила сына за рукав курточки.
— Что вы испугались, мамаша, — сказал солдат, подходя к их вагону. — Пусть малец сыграет нам...
Мусик спрыгнул на перрон и подошел вместе с солдатом к воинскому эшелону.
Около одного из вагонов стояли полукругом красноармейцы и ждали.
— Сыграй, мальчик! На фронт едем!..
И Мусик заиграл. Скрипка то пела о девушке Сулико, то о широком полюшке-поле, то о веселом ветре.
Владимир Борисович с чайником в руках остановился у вагона и смотрел на сына.
Внезапно отрывистый гудок паровоза заглушил мелодию скрипки.
— По вагонам! — раздалась команда.
— Живи, малец! Играй! — бросил на ходу солдат и сунул мальчику буханку хлеба и кусок сахара.
Мусик глядел вслед уходящему эшелону. Вот последний вагон скрылся за кирпичным зданием станции, увозя солдат на войну...
Владимир Борисович все дни пропадал в госпитале. Он никак не мог выбраться домой, чтобы повидаться с семьей.
Однажды он пришел поздно и попросил Мусика срочно пойти с ним в госпиталь.
— Понимаешь, сынок, ты мне должен помочь! Сегодня привезли к нам тяжелораненого летчика. Он все время кричит от диких болей. Поиграй ему.
Когда Мусик вошел с отцом в палату, летчик стонал. Стоявшая рядом с ним медсестра старалась его успокоить, но летчик не слышал ее уговоров.
Мусик тронул смычком струны, и раненый летчик обернулся в сторону звуков, удивленно посмотрел на появившегося в палате скрипача и затих.
Мелодия сменялась мелодией. Мусик играл, а раненый лежал и слушал.
Когда мальчик кончил играть, летчик подозвал его к себе и сказал:
— Спасибо, сынок. Я потерплю. Я буду жить! Я обязательно буду жить, и буду бить фашистов...
Так началась новая жизнь: В школе Мусик проводил целые дни, а под вечер он шел в госпиталь, где допоздна играл раненым Чайковского, Паганини, «Катюшу» и «Сулико»...
Фронт приблизился к станице Усть-Лабинской.
Все чаще стали слышаться разрывы снарядов где-то со стороны Кубани.
Госпиталь готовили к эвакуации.
Владимир Борисович занимался отправкой раненых и продолжал делать операции тем, кого еще не успели вывезти...
Немецкие войска вошли в станицу настолько неожиданно, что многие жители не успели никуда выехать.
Среди оставшихся в станице семей была и семья Пинкензонов.
Когда солдаты вошли в палату, Владимир Борисович делал операцию.
Офицер, говоря по-русски, бросил:
— Прекраите операцию, доктор. Все равно мы расстреляем вашего пациента. У нас много своих раненых, и они нуждаются в вашей помощи.
— Я не могу приостановить операцию,— ответил хирург,— и прошу вас выйти из палаты...
— Вы большевик?
— Нет...
— Тогда почему?..
— Я врач, — перебил его Пинкензон.
— И все-таки я советую вам хорошенько подумать. Это может сохранить вам жизнь.
— Нет!..
Офицер дал знак солдатам, они подскочили к Владимиру Борисовичу и оторвали его от операционного стола.
— Даю вам на обдумку сутки.— Офицер достал пистолет и выстрелил в раненого, лежащего на операционном столе.
Владимир Борисович вздрогнул и двинулся к офицеру.
Фашист навел пистолет на хирурга, но остановился...
— Вас я еще успею пристрелить, — бросил он Пинкензону и, кивнув солдатам следовать за ним, вышел из палаты.
Владимир Борисович постоял немного и пошел, не снимая халата, домой.
Увидев его, идущего по улице в халате и операционных перчатках, Феня Моисеевна догадалась, что произошло что-то страшное. Она разрыдалась. Муся подскочил к ней со стаканом воды.
— Мама! Мамусенька! Не надо так. Успокойся...
Владимир Борисович вошел в комнату и, снимая перчатки, сказал, что теперь можно ждать всего. За отцом пришли на другой день. Офицер повторил свой вопрос.
— Мне нечего обдумывать, — ответил Владимир Борисович и пошел к выходу. Муся кинулся было к отцу, но Феня Моисеевна удержала его.
— Феня, береги сына!..
Солдат толкнул Пинкензона в спину к двери. Его отвели к зданию бани, где немцы держали всех арестованных.
Доктора уговаривали согласиться на работу в госпитале, лечить немецких солдат. Грозили расстрелом, но Владимир Борисович был непоколебим.
Тогда его стали выгонять вместе со всеми арестованными на работы — рыть окопы. Когда он возвращался с работ, офицер снова вызывал Пинкензона и снова предлагал работать в госпитале, но Пинкензон уже ничего не отвечал, лишь только отрицательно кивал головой на предложение гитлеровца. Вскоре арестовали Феню Моисеевну, Мусика.
Когда их ввели в комнату, где помещались арестованные, Владимир Борисович мог только сказать: «Я не мог, Феня, согласиться работать на них как врач!»
Для того чтобы запугать население станицы, фашисты решили учинить расправу над арестованными. В числе приговоренных к смерти была и семья Пинкензонов.
Арестованных выводили на берег Кубани, туда же фашистские солдаты согнали жителей со всей станицы.
Муся шел среди арестованных, одной рукой придерживал мать, в другой он нес скрипку.
Солдаты с криками и бранью расставляли приговоренных к расстрелу вдоль железной ограды перед глубоким рвом.
Офицер поднял руку для сигнала солдатам, но опускать ее не торопился.
— Господин офицер...— Владимир Борисович шагнул вперед к офицеру. — Пощадите сына, он... — пуля оборвала его просьбу.
Мать бросилась к отцу, но автоматная очередь настигла и ее.
В этот момент на офицера двинулась маленькая фигурка Муси. В руках он держал скрипку.
Срывающимся от волнения голосом, мальчик проговорил:
— Разрешите... мне... перед смертью... сыграть мою любимую... песню...
Офицер навел на мальчика дуло пистолета.
Муся повторил свою просьбу.
Офицер с любопытством поглядел на мальчика и махнул солдатам, чтобы они опустили автоматы.
— Играй!.. Играй! Понравится — будешь жить!
Муся положил футляр на землю, не торопясь открыл его, и достал свою маленькую скрипку. Он бережно прижал ее к подбородку, смычок взвился и заскользил по струнам. Сначала неуверенно, но вот мелодия вырвалась и поплыла над Кубанью.
Муся прижал голову к скрипке. И вот с каждым новым взмахом смычка яснее возникала понятная всем с детства мелодия Гимна Советского Союза. Все увереннее и громче звучало: «Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов»... Именно "Интернационал" и был тогда гимном СССР!
Фашистский офицер оцепенел от ярости.
— Перестань! — орал он, потрясая перед скрипачом пистолетом.
Но Муся не обращал на него внимания, он торопился. Надо еще успеть, еще немного...
Раздался выстрел, за ним второй...
Муся опустился на колени, все еще держа в руках скрипку и пытаясь доиграть оборванную мелодию песни.
Автоматная очередь подкосила ноги скрипача, и он упал. Смычок выскользнул из рук, и скрипка замолчала навсегда вместе с прерванной жизнью маленького героя. Но стоявшие перед фашистскими палачами люди подхватили песню, и она продолжала звучать над рекой, пока последний из певших не упал, пробитый пулей.
Так перестала звучать скрипка Муси Пинкензона…
Этот случай вошёл в историю и обессмертил Мусю Пинкензона. Теперь стоит ему обелиск на обрыве над Кубанью.
Ему было всего двенадцать лет и какая сила духа! Ровно столько сейчас моему племяннику. Глядя на него, мне страшно представить, что он мог бы стоять перед дулом автомата!
Пусть дети никогда не узнают, что такое война!
P.S. Я рассказала об одном мальчике.
А сколько их было, мальчишек и девчонок, отважных и бесстрашных, погибших, помогая взрослым одолеть эту фашистскую чуму!
Светлая Память детям-героям!
Комментарий Ю.Д. Систер: « Не было поезда с надписью "До Усть-Лабинской", не было направления в госпиталь. Евреи покидали город пешком, иногда детей могли посадить на
повозку. Эвакуация - это тяжелейшая часть нашей истории, многие гибли в
пути, во время бомбежек прятались в кукурузе, где могли... Продвигались на Восток до тех пор, пока находили место, где не было войны. Там и оставались. Мы оказались на Волге, а могли попасть в Среднюю Азию, если бы продвигались другими дорогами.
Многое искажают. Я послала ссылки на статью Бориса и др.
Надо все хорошо проверить. Много искажений. Зачем? Кому это нужно было?
Хочу рассказать о Мусе то, что не написано. Об этом мы писали в газете, которая давно улетела. Усть-лабинцы после войны нашли маму Бори, переписывались много лет,
потом это стало моей миссией. Писали со всего СССР (Прибалтика, муз.
школа Свердловка и мн.др.).Группа детей и преподавателей приезжала к нам в Кишинев.
Это одна сторона медали.
Вышел мультик явно о Мусе. Об этом нигде не было сказано. Мы писали
на студию письма, нам так и не ответили.
К нам пришли представители Молдова-фильма и попросили встретиться с
какой-то делегацией (кажется Болгарии), назначено время. Никто не появился,
не извинился. Из Дворца пионеров "исчезла" скульптура Муси.
В Краснодаре в музее была интересная композиция о Мусе (скульптор
Лебедев), ее убрали в запасники. Когда усть-лабинцы были в Кишиневе,
они хотели поехать и в Бельцы, где Муся родился. Ответили, что Дворец
пионеров закрыт на ремонт. Потом мы узнали, что это была ложь.
Так что у медали две стороны.»
http://ust-labinsk.org/articles/15.html
Муся Пинкензон
Сын врача Владимира Борисовича Пинкензона и его жены Фени Моисеевны. Один из основателей медицинской династии Пинкензонов был самым первым врачом Бельцкой земской больницы в момент её создания — ещё в 1882 году. С детства учился играть на скрипке, и когда ему было пять лет, местная газета уже писала о нем как о скрипаче-вундеркинде. В 1941 Владимир Пинкензон получил направление в военный госпиталь в Усть-Лабинскую. Летом 1942 г. станицу Усть-Лабинскую заняли немецкие войска, при том настолько стремительно, что госпиталь не успели эвакуировать. Вскоре семью Пинкензонов арестовали как евреев. В числе других приговоренных к смерти, их вывели на берег Кубани, куда согнали жителей со всей станицы. Солдаты расставляли приговорённых к расстрелу вдоль железной ограды перед глубоким рвом. Перед расстрелом Муся заиграл на скрипке «Интернационал» и тотчас был убит.
После Великой Отечественной войны подвиг Муси Пинкензона стал широко известен сначала через статьи в центральной печати и радиопередачи. А потом эта информация была подхвачена не только во многих уголках Союза ССР, но и в Европе и Америке. На месте расстрела скрипача был установлен многометровый обелиск, в конце 70-х заменённый на бетонный памятник.
Имя Муси Пинкензона носит школа №1 города Усть-Лабинск, действует экспозиция об отважном бельчанине. Писатель Саул Наумович Ицкович (1934—1988) написал о нём книгу «Расстрелянная скрипка». Был создан большой анимационный фильм на документальной сюжетной основе.
Федерико Феллини был вдохновлён героизмом Моисея Пинкензона: в знаменитом фильме «Амаркорд» есть эпизод-метафора, навеянный подвигом Пинкензона.
Бывший переулок Пушкина в Бельцах с 2007 года носит его имя, где, на недавно построенном общинном доме "Хэсэд Яаков", была вывешена мемориальная доска.
Wikimedia Foundation.
2010.
(Очевидно автор статьи решил, что полное имя Муси – Моисей, а не Абрам.)
Тем, кто не видел фильм Фредерико Феллини «Амаркорд», советую посмотреть этот шедевр.
http://kinofilms.tv/film/amarkord/8452/
http://pinechka.ucoz.ru/blog/2011-03-08-31
|
СИЛА ДУХА... |
|
— Мама! А мы вернемся обратно?.. — Конечно, вернемся! — Феня Моисеевна посмотрела на сына. Как он вырос... Еще вроде совсем недавно ему было четыре года, когда она впервые повела его к учителю музыки... Как-то на прогулке с отцом Мусик в одном из окон дома услышал скрипку. Невидимый скрипач играл пьесу Паганини. Мусик остановился и застыл. Музыка словно зачаровала его. Владимир Борисович посмотрел на сына и увидел, как губы его повторяли услышанную мелодию. Потом, дома, Мусик разыскал во дворе две палочки и стал «наигрывать» на палочках запомнившуюся мелодию, напевая ее. За этим занятием и застала его мать. Вечером, когда Владимир Борисович пришел из больницы, она все ему рассказала. Он подозвал к себе Мусика. — Купить тебе скрипку, сынок? Будешь играть? — Буду, буду! — радостно запрыгал Мусик. И вот первый урок... Учитель музыки, маэстро Эккельринг, увидел в своем маленьком ученике очень одаренного ребенка и уделял ему много внимания... Пяти лет Мусик впервые выступил в концерте, и в газете города Бельцы отметили игру пятилетнего вундеркинда... Это было тогда... Феня Моисеевна смотрела на сына, и в глазах ее были слезы. Теперь надо уезжать из города. Все чаще и чаще гудели фашистские самолеты над Бельцами. Где-то на границе, на берегах Прута, шли ожесточенные бои... «Срочно эвакуировать из города женщин, детей!» — такое решение приняли в городском комитете партии. — Мама, ты зачем плачешь? — Я не плачу, — Феня Моисеевна нагнулась к раскрытому чемодану и стала продолжать укладывать вещи. В комнату вбежал Владимир Борисович. — Через час уходит последний поезд. Собирайтесь. Я получил направление в военный госпиталь в Усть-Лабинскую. Бабушку и дедушку я уже отправил на вокзал. — Папа, а скрипку брать? Отец не успел ответить, его опередила Феня Моисеевна. — И скрипку, и пижамку тоже... Мусик утомленно опустился на стул. Скрипичные концерты Баха, Паганини, Чайковского никак не могли уместиться в его нотной папке. Неужели придется их оставить? И вдруг его осенило. Дождавшись, пока мать вышла в другую комнату, он незаметно для отца вытащил из чемодана свою пижамку, свитер и уложил на самое дно, под отцовские брюки, пачку нотных тетрадей. А на полках еще оставались пьесы Сен-Санса, Дворжака, Моцарта... Моцарт... Сколько сил было затрачено, пока он вместе с маэстро разучил его Второй концерт. Как он мечтал сыграть эту интереснейшую вещь на олимпиаде в Кишиневе. Всю ночь перед выступлением Мусик провел без сна, у открытого окна гостиницы, где остановилась делегация бельцких школьников. Рядом, на столике, отдыхала скрипка, уставшая, как и ее хозяин после трудных, но радостных часов репетиций. — Моцарта, как и Баха, нельзя играть небрежно, — говорил ему маэстро. Но сыграть моцартовский концерт Мусику не удалось. 22 июня 1941 года не состоялось торжественное открытие первой республиканской олимпиады художественной самодеятельности школьников Молдавии. В то утро пришла война. Они торопливо шагали по улицам города, Мусик еле-еле поспевал за отцом. На улицах не горел ни один фонарь. Город словно притаился, замер. В темноте трудно было различить дома. Все слилось в ночь. Только изредка вспыхивали фары машин и освещали мостовые и тротуары, по которым торопились люди на вокзал. Поскрипывали тачки и детские коляски, нагруженные домашним скарбом. Повсюду слышались крики — кто-то кого-то терял и вновь находил в этой суматохе и темноте... — Мусик! Му-усик! — вскрикивала Феня Моисеевна, боясь потерять сына... — Здесь я, ма-ма! И папа тоже здесь, рядом... На вокзале они с трудом втиснулись в переполненную теплушку, на которой мелом было выведено: «До Усть-Лабинской». Поезд ушел поздно ночью. Мусик проснулся и услышал, как стучат о рельсы колеса: «Про-щай! Про-щай!..» Все дальше увозил поезд его, маму, папу, бабушку, дедушку от родного города, где осталось столько хорошего, радостного, незабываемого... Мелькали станции, полустанки с незнакомыми названиями, и все тяжелее и тяжелее было на сердце. Вторую неделю они в пути. Сколько еще ехать — неизвестно, а поезд все идет и идет... идет медленно, с перебоями, останавливаясь по нескольку раз в день. А навстречу им проносятся военные эшелоны, из теплушек глядят красноармейцы, на платформах замаскированные танки, орудия... На одной из станций во время длительной стоянки Владимир Борисович побежал за кипятком. Мусик подошел к двери теплушки, чтобы подышать свежим воздухом — в теплушке было душно. Мальчик сделал несколько шагов, и ноги его подкосились. Феня Моисеевна подскочила к сыну, удержала его. — Мама, дай скрипку... Я поиграю... Феня Моисеевна отошла и тут же вернулась. Мусик взял скрипку, дотронулся смычком до струн. Смычок прошелся по струнам, и скрипка ответила легким неуверенным звуком. Пересилив слабость, Мусик снова поднял руку со смычком и коснулся струн. Скрипка запела. Ее звуки привлекли внимание пассажиров в теплушке и на перроне станции. Люди останавливались, смотрели на маленького музыканта и слушали. Они словно забыли, что позади была трудная дорога и что впереди еще неизвестно, сколько ехать, и неизвестно, что ожидает на новом месте. Люди слушали музыку, и она уводила их из теплушки, с перрона станции куда-то в иной мир, в их светлую и радостную жизнь, о которой они теперь только могли вспоминать. Все кругом говорило о войне, о большом несчастье, которое обрушилось на их родину, а музыка пела о том, что счастье будет, будет...
Мусик играл, и звуки лились легко и свободно. Вот последний взмах смычка, и звуки повисли в воздухе, словно застыли. Застыли и слушатели. Мусик закончил играть. Никто не расходился. Все молчали. Каждый думал о своем: о том, что где-то далеко идут бои и чей-то отец или сын борется с гитлеровскими захватчиками, отдает свою жизнь, чтоб вновь вернуть свободу своей родине. — Что вы испугались, мамаша, — сказал солдат, подходя к их вагону. — Пусть малец сыграет нам... Мусик спрыгнул на перрон и подошел вместе с солдатом к воинскому эшелону. Около одного из вагонов стояли полукругом красноармейцы и ждали. — Сыграй, мальчик! На фронт едем!.. И Мусик заиграл. Скрипка то пела о девушке Сулико, то о широком полюшке-поле, то о веселом ветре. Владимир Борисович с чайником в руках остановился у вагона и смотрел на сына. Внезапно отрывистый гудок паровоза заглушил мелодию скрипки. — По вагонам! — раздалась команда. — Живи, малец! Играй? — бросил на ходу солдат и сунул мальчику буханку хлеба и кусок сахара. Мусик глядел вслед уходящему эшелону. Вот последний вагон скрылся за кирпичным зданием станции, увозя солдат на войну. «Возвращайтесь скорее, — подумал Мусик, — и обязательно с победой!» На двадцатый день поезд с эвакуированными остановился на станции Усть-Лабинская. Эвакуированных разместили на телегах и повезли степью. В станице всех распределили по домам станичников.Владимир Борисович сразу же вечером пошел в госпиталь. Феня Моисеевна разбирала свое хозяйство и устраивалась на новом месте. Был уже сентябрь месяц, и Мусик начал учиться в пятом классе местной школы. Когда Мусик вошел в свой класс, ребята весело закричали: — Галина Васильевна, это Мусик Пинкензон! Он из Молдавии приехал. У него папа работает в госпитале, где мы выступали. Они живут у Полины Ивановны Каленовой. — Тише, ребята! Мы сейчас познакомимся,— она ласково посмотрела на нового ученика. — Проходи, Мусик, садись. Не стесняйся. Проходи. Ребята у нас дружные, не обидят. На перемене ребята окружили Мусика: — Ты в каком городе жил? — А ты с нами пойдешь в госпиталь, к раненым? — Мы там выступаем! — Пойдешь? А что ты умеешь играть?.. Вечером ребята принарядились и, собравшись в школе все вместе, отправились в госпиталь к раненым .В сопровождении медсестры они вошли в палату. Раненые собирались на концерт охотно. Они размещались на койках друг у друга, приносили, кто мог, табуретки. Когда все расселись, вышла ведущая концерта Ира Семеникина и объявила первый номер: — Дорогие товарищи раненые, защитники нашей Родины! Начинаем концерт пионеров нашей школы. Выступает Муся Пинкензон. Он приехал со своими родителями из Молдавии. Его папа работает врачом-хирургом в этом госпитале. Вышел Муся и стал играть и петь. Песня сменялась песней, а раненые просили еще и еще. Вместе с ребятами Муся переходил из одной палаты в другую, и концерт продолжался до позднего вечера. Усталые и довольные, ребята расходились по домам. Так началась новая жизнь. В школе Мусик проводил целые дни, а под вечер он шел в госпиталь, где допоздна играл раненым Чайковского, Паганини, «Катюшу» и «Сулико»... Владимир Борисович все дни пропадал в госпитале. Он никак не мог выбраться домой, чтобы повидаться с семьей. Однажды он пришел поздно и попросил Мусика срочно пойти с ним в госпиталь. — Понимаешь, сынок, ты мне должен помочь! Сегодня привезли к нам тяжелораненого летчика. Он все время кричит от диких болей. Поиграй ему. Когда Мусик вошел с отцом в палату, летчик стонал. Стоявшая рядом с ним медсестра старалась его успокоить, но летчик не слышал ее уговоров. Мусик тронул смычком струны, и раненый летчик обернулся в сторону звуков, удивленно осмотрел на появившегося в палате скрипача и затих... Мелодия сменялась мелодией. Мусик играл, а раненый лежал и слушал.Когда мальчик кончил играть, летчик подозвал его к себе и сказал: — Спасибо, сынок. Я потерплю. Я буду жить! Я обязательно буду жить, и буду бить фашистов... Фронт приблизился к станице Усть-Лабинской. Все чаще стали слышаться разрывы снарядов где-то со стороны Кубани. Госпиталь готовили к эвакуации. Владимир Борисович занимался отправкой раненых и продолжал делать операции тем, кого еще не успели вывезти... Немецкие войска вошли в станицу настолько неожиданно, что многие жители не успели никуда выехать. Среди оставшихся в станице семей была и семья Пинкензон... Когда солдаты вошли в палату, Владимир Борисович делал операцию. Офицер, говоря по-русски, бросил: — Прекратите операцию, доктор. Все равно мы расстреляем вашего пациента. У нас много своих раненых, и они нуждаются в вашей помощи. — Я не могу приостановить операцию,— ответил хирург,— и прошу вас выйти из палаты... — Вы большевик? — Нет... — Тогда почему?.. — Я врач, — перебил его Пинкензон. — И все-таки я советую вам хорошенько подумать. Это может сохранить вам жизнь. — Нет!.. Офицер дал знак солдатам, они подскочили к Владимиру Борисовичу и оторвали его от операционного стола. — Даю вам на обдумку сутки.— Офицер достал пистолет и выстрелил в раненого, лежащего на операционном столе. Владимир Борисович вздрогнул и двинулся к офицеру. Фашист навел пистолет на хирурга, но остановился... — Вас я еще успею пристрелить, — бросил он Пинкензону и, кивнув солдатам следовать за ним, вышел из палаты. Владимир Борисович постоял немного и пошел, не снимая халата, домой. Увидев его, идущего по улице в халате и операционных перчатках, Феня Моисеевна догадалась, что призошло что-то страшное. Она разрыдалась. Муся подскочил к ней со стаканом воды. — Мама! Мамусенька! Не надо так. Успокойся... Владимир Борисович вошел в комнату и, снимая перчатки, сказал, что теперь можно ждать всего. За отцом пришли на другой день. Офицер повторил свой вопрос. — Мне нечего обдумывать, — ответил Владимир Борисович и пошел к выходу. Муся кинулся было к отцу, но Феня Моисеевна удержала его. — Феня, береги сына!.. Солдат толкнул Пинкензона в спину к двери. Его отвели к зданию бани, где немцы держали всех арестованных. Доктора уговаривали согласиться на работу в госпитале, лечить немецких солдат. Грозили расстрелом, но Владимир Борисович был непоколебим. Тогда его стали выгонять вместе со всеми арестованными на работы — рыть окопы. Когда он возвращался с работ, офицер снова вызывал Пинкензона и снова предлагал работать в госпитале, но Пинкензон уже ничего не отвечал, лишь только отрицательно кивал головой на предложение гитлеровца. Вскоре арестовали Феню Моисеевну и Мусика. Когда их ввели в комнату, где помещались арестованные, Владимир Борисович мог только сказать: «Я не мог, Феня, согласиться работать на них как врач!» Для того чтобы запугать население станицы, фашисты решили учинить расправу над арестованными. В числе приговоренных к смерти была и семья Пинкензонов. Арестованных вывели на берег Кубани, туда же фашистские солдаты согнали жителей со всей станицы.Муся шел среди арестованных, одной рукой придерживал мать, в другой он нес скрипку. Солдаты с криками и бранью расставляли приговоренных к расстрелу вдоль железной ограды перед глубоким рвом. Офицер поднял руку для сигнала солдатам, но опускать ее не торопился. — Господин офицер...— Владимир Борисович шагнул вперед к офицеру. — Пощадите сына, он... — пуля оборвала его просьбу. Мать бросилась к отцу, но автоматная очередь настигла и ее. В этот момент на офицера двинулась маленькая фигурка Муси. В руках он держал скрипку. Срывающимся от волнения голосом, мальчик проговорил: — Разрешите... мне... перед смертью... сыграть мою любимую... песню... Офицер навел на мальчика дуло пистолета.Муся повторил свою просьбу. Офицер с любопытством поглядел на мальчика и махнул солдатам, чтобы они опустили автоматы. — Играй!.. Играй! Понравится — будешь жить! Муся положил футляр на землю, не торопясь открыл его, и достал свою маленькую скрипку. Он бережно прижал ее к подбородку, смычок взвился и заскользил по струнам. Сначала неуверенно, но вот мелодия вырвалась и поплыла над Кубанью. Муся прижал голову к скрипке. И вот с каждым новым взмахом смычка яснее возникала понятная всем с детства мелодия гимна коммунаров. Все увереннее и громче звучало: «Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов»... Фашистский офицер оцепенел от ярости. — Перестань! — орал он, потрясая перед маленьким скрипачом пистолетом. Но Муся не обращал на него внимания, он торопился. Надо еще успеть, еще немного... Раздался выстрел, за ним второй... Муся опустился на колени, все еще держа в руках скрипку и пытаясь доиграть оборванную мелодию песни. Автоматная очередь подкосила ноги скрипача, и он упал. Смычок выскользнул из рук, и скрипка замолчала навсегда вместе с прерванной жизнью маленького героя... прошёл почти месяц... ...В седьмом «Б» 21-й железнодорожной школы города Чарджоу шел урок русского языка. Ребята готовились к диктанту. Достав из портфеля газету, учительница подошла к той парте, за которой сидела Рузя Гендлер. — Сегодня мы напишем с вами необычный диктант. Это рассказ о героическом поступке Усть-Лабинского пионера Мусика Пинкензона. Текст диктанта из статьи Елены Кононенко в газете «Правда». Рузе показалось, что она ослышалась. Мусик! Пинкензон! Неужели! Вот уже два года, как ее родители силились хоть что-то узнать о судьбе семьи Пинкензонов, эвакуированных из Бельц в Усть-Лабинскую. Переспрашивать учительницу она не решилась. Внимательно прислушиваясь к тексту, Рузя записывала слово за словом. Но когда она услышала: «В последний раз Мусик взмахнул смычком. Раздался выстрел. Маленький окровавленный скрипач упал», — ручка выскользнула из ее рук, и она громко заплакала. — Что с тобой, Рузя! — спросила учительница.— Успокойся, нельзя же так... Сдерживая рыдания, девочка произнесла: — Муся Пинкензон — мой брат, двоюродный... Пораженные семиклассники в едином порыве поднялись со своих мест, учительница растерянно оглянулась: — Садитесь, ребята, садитесь. Рузя сейчас успокоится... Но семиклассники продолжали стоять. Мальчишки и девчонки молчаливо чтили память своего отважного сверстника... |
http://malamant.livejournal.com/74186.html
РАССТРЕЛЯННАЯ СКРИПКА
«Майн штеталы Бэлц, майн штеталы Бэлц...» ("Мой городок Бельцы") - эту задушевную еврейскую песенку знают и поют в Израиле, России, Америке, Канаде, Германии, Австралии... А уж жители северного молдавского города Бельцы – и подавно. Так было во все времена: едва еврейский ребенок-бельчанин начинал осваивать какой–либо музыкальный инструмент – мгновенно и навсегда включал в свой репертуар песенку про штеталы Бэлц.
Муся Пинкензон мастерски исполнял мелодию этой песни на скрипке. Едва он брал в руки смычок – душа каждого замирала, в предвкушении чего-то праздничного и необычного...
В свои 11 лет Мусик считался едва ли не профессионалом в исполнительском мастерстве. А играл он с удовольствием, и такое же удовольствие доставлял всем: друзьям, родственникам, друзьям родственников. Ни один школьный концерт не обходился без его участия.
На воскресенье, 22 июня 1941 года, было назначено торжественное открытие 1-ой республиканской олимпиады художественной самодеятельности Молдавии. Мусику Пинкензону предстояло сольное выступление, ведь немного раньше он успешно прошёл отборочный конкурс в Кишинёве. Однако открытие олимпиады не состоялось. Ворвавшись в жизни людей, всё смешала война.
Отец Муси – Владимир Пинкензон – был врачом, и не просто врачом, а умелым хирургом. Его чуткие и опытные руки понадобились уже через день-другой после начала войны - город Бельцы стал прифронтовым городом. Обе местные больницы были спешно переоборудованы в госпитали. Прибыли первые раненые фронтовики, и доктор Пинкензон стал к операционному столу. Фашистские самолёты яростно бомбили город. Появились раненые и среди гражданского населения. Работы у опытного хирурга было много. На границе, на берегу Прута, шли упорные бои. Фронт приближался к Бельцам. В первых числах июля началась организованная, но вылившаяся в стихийную, эвакуация. Сотни людей пешком уходили из горящего города, ехали на подводах и бричках. Немногим удалось попасть на поезда, отбывавших с Северного вокзала. Семья Пинкензонов оказалась в одном из таких эшелонов, который, пройдя через Украину и Ростов, завершил свой путь в Краснодарском крае.
Беженцы из Бельц могли взять с собой лишь минимум вещей. Среди небольшого багажа Пинкензонов нашлось место для скрипки и нотных тетрадей. Поезда с эвакуированными шли долго. Остановки на узловых станциях, бесконечное стояние на разъездах и полустанках. Навстречу, на запад, проносились воинские эшелоны. Оттуда приветственно махали пилотками красноармейцы, бросали детям хлеб и сахар, а на платформах были видны танки, орудия, грузовики. В те моменты, когда поезд с эвакуированными и воинские эшелоны оказывались стоящими друг против друга, бойцы просили мальчика сыграть на скрипке. И маленький бельчанин играл. Это были популярные в те времена песни и мелодии. Скрипка пела о девушке Сулико, о широком полюшке-поле, и, конечно же, «Майн штеталы Бэлц...»
После трёхнедельного пути поезд остановился неподалёку от Краснодара, в Кубанской станице Усть-Лабинская. Здесь эвакуированных разместили по квартирам. В те трудные времена дружба людей разной национальности была, если не явлением, то часто встречающимся фактом. Фактом, разумеется, были и националисты. Но взаимоотношения тогда не носили фестивальный характер. Подавляющее число местных граждан относилось к прибывшим с должным участием. Еврейская семья Пинкензонов нашла приют у русской казачки Полины Ивановны Каленовой.
Владимир Борисович немедленно приступил к обязанностям хирурга в местном госпитале, а Мусик стал учеником 5-го класса станичной школы. Ребята в классе оказались дружными, тепло приняли новичка, тем более, что он мог долго и подробно рассказывать о бомбёжках, которые испытал, о первых днях войны в прифронтовом городе, о путевых впечатлениях. Школьники часто наведывались в госпиталь, чтобы поднять дух раненых бойцов. Мальчишки и девчонки читали им письма и газеты, декламировали стихи, а Мусик ещё и играл на своей скрипке.
Летом 1942 года стратегическая инициатива была в руках Германии. Оправившись от разгрома под Москвой, вермахт развернул крупное наступление на юге. Выдвижение танковых соединений к реке Лаба создало угрозу выхода фашистских войск в тыл соединений Красной Армии. 12 августа, после тяжёлых боёв, был оставлен Краснодар.
Фронт вплотную приближался к Усть-Лабинской. В середине августа немецкие танки и мотопехота ворвались в станицу. Следом за ними в Усть-Лабинскую вступили подразделения эсэсовской зондеркоманды 10 – А.
Палачи к тому времени накопили большой опыт расправы с мирным населением. Кровавый след этого отряда профессиональных убийц и грабителей вёл через Бельцы, юг Украины, Крым и Северный Кавказ. И всюду – расстрелы, расстрелы, расстрелы... Это они в июле 41-го уничтожили оставшихся в городе Бельцы евреев. Всего лишь на год оттянули встречу с ними Пинкензоны и прибышие в одно время с ними в станицу бельцкие евреи. Станицу, которую не успели эвакуировать своевременно.
Военный госпиталь со всем персоналом оказался в руках зверствующих фашистов. Когда заплечных дел мастера из зондеркоманды 10-А ворвались в госпиталь, Владимир Борисович оперировал бойца. Вошедший обер-лейтенант достал из кобуры пистолет и застрелил лежащего на операционном столе раненого красноармейца. Дальнейшие события разворачивались быстро, по стандартному, отработанному фашистами сценарию. За пару дней немцы произвели массовые облавы и аресты. Хирурга Пинкензона уговаривали оперировать раненых солдат фюрера. За это обещали даже сохранить жизнь. Отказавшись наотрез, доктор сам себе подписал приговор.
Захваченных в плен евреев немцы повели на расстрел на берег Кубани. Местному населению – и большим, и малым - в строгом порядке надлежало наблюдать казнь. Среди них были одноклассники Муси, их родители...
Первым упал, сражённый пулей, отец мальчика, Владимир Борисович Пинкензон. Затем, подкошенная автоматной очередью, упала мать, Феня Моисеевна. В этот момент прямо на палачей двинулся мальчик со скрипкой в руках. Срывающимся от волнения голосом он проговорил:
- Разрешите мне напоследок перед смертью сыграть на скрипке...
Фашистам это предложение показалось забавным. Неожиданные развлечения даже при профессии палача, оказывается, вызывают любопытство... Играть позволили.
Муся взмахнул смычком, и над Кубанью поплыла мелодия. Станичники сразу уловили знакомый мотив. Над потрясёнными людьми неслись волнующие и негодующие звуки «Интернационала». Всё увереннее и громче звучала мелодия, слова которой машинально шептали станичники: «Вставай, проклятьем заклеймённый, весь мир голодных и рабов...» Солдаты с недоумением смотрели на офицера. Тот не верил своим ушам – и вырвал из своей глотки лающий крик приказа - застрочили автоматы…
Они упали рядом: мальчик и его скрипка.
Этот момент вошёл в историю и обессмертил юного бельчанина. Возможно, такой факт сегодня может показаться малозначимым – для тех, кто не знает о влиянии «Интернационала» на самосознание людей в те годы, когда он призывно и вдохновенно звучал. Но такое исполнение – под дулом автоматов – было патриотическим подвигом. Это был не только подвиг, это был протест, гнев 12-летнего бельчанина по отношению к откровенному фашизму, с которым он столкнулся и осознал в свои юные годы: фашизм – не отдельные, частные эксцессы, а политика, направленная на истребление народов.
Сегодня на месте расстрела стоит обелиск. Из уст в уста, из поколения в поколение передавались рассказы о подвиге юного пионера Муси Пинкензона. Очевидцы поведали о трагическом и героическом событии известной писательнице и публицисту Елене Кононенко, которая в 1943 году в качестве фронтового корреспондента побывала в станице. Она первой осветила его историю читателям «Правды» - в том же 43-м. А через несколько дней её статья была перепечатана в «Пионерской правде». В книге «Юные пионеры – герои войны» можно прочитать подробный материал о Мусе Пинкензоне. Отвага маленького скрипача вдохновила скульпторов А. Лебедева и Н.Эпельбаума – памятники их работы стоят в Краснодаре и Усть-Лабинске. Писатель и журналист Саул Наумович Ицкович (1934—1988) написал о нём книгу «Расстрелянная скрипка».
А что же «Майн штейталы Бэлц»? В Бельцком историко-краеведческом музее была создана страница о Мусе Пинкензоне, - все! С той военной поры несколько поколений журналистов Молдавии время от времени взывали к памяти о скрипаче-герое, пытаясь заодно достучаться к власть имущим. Чиновникам было не до памяти – и оттепель миновала, и перестройка перестраивалась... Ваша покорная слуга в 1998 году подготовила телевизионный очерк, где о школьных годах героя рассказал его одноклассник. Через эфир обратилась к градоначальникам: не сохранился дом, где жил мальчик с семьёй, но уцелела школа, где он проучился 4 года. Мемориальная доска могла бы украсить её и обогатить память всех горожан. В 1999 году написала очерк - все о том же. Какое поколение журналистов будет более удачливым?!
P.S.
Как сообщили мне коллеги из Бельц, на здании общинного дома «Хэсэд Яаков» в 2007 году в память о бесстрашном скрипаче установлена мемориальная доска. Переулок Пушкина, где находится общинный дом в Бельцах, переименован в переулок Муси Пинкензона.
Давайте послушаем эту известную песню.
О чём поётся в этой песне, вы сможете прочесть в субтитрах на фоне кадров нынешнего города .
http://www.eleven.co.il/article/10490
БЕ́ЛЬЦЫ (с 1991 г. — Бэльц), районный центр в Республике Молдова (см. Молдавия), с 1812 г. в составе Российской империи. В 1918–40 гг. и 1941–44 гг. принадлежал Румынии. Евреи поселились в Бельцах в 1779 г.; их права и обязанности были регламентированы соглашением 1782 г. В течение 19 в. еврейское население значительно возросло за счет притока евреев из других мест, в том числе из близлежащих деревень. В 1841 г. в Бельцах проживало 1792 еврея, в 1861 г. — 3920 (35,2% от всего населения). В 1897 г. — 10 348 (56%), в 1930 г. — 14 259 (60%). В 1930-х гг. в Бельцах имелось пять еврейских школ, больница и дом престарелых.
Основными занятиями евреев Бельц были торговля и ремесленное производство; некоторое число евреев, живших в окрестностях Бельц, занималось и сельским хозяйством. В 1940 г., с присоединением Бельц к СССР, общинная жизнь прекратилась. С начала войны между СССР и Германией и ее союзниками (22 июня 1941 г.) две трети домов Бельц были разрушены атакой немецких и румынских самолетов. Евреи бежали в близлежащие селения, в основном во Влад, где 7 июля многие из них были убиты местным населением.
9 июля в Бельцы вошли немецкие войска и сразу же начались массовые убийства евреев, вернувшихся из селений. Расстрелы осуществлялись эйнзацкомандой «11а», входившей в состав эйнзацгруппен «D» и румынской жандармерией. Так, в середине июля 1941 г. было расстреляно около 450 евреев, в том числе члены местного юденрата (только что созданного) за неисполнение приказа. Румыны, которым немцы вскоре передали Бельцы, создали для евреев города и его округи три концентрационных лагеря, где многие скончались от голода и болезней. Оставшиеся в живых были депортированы в Транснистрию. В 1959 г. еврейское население Бельц составляло 11 600 человек, в 1970 г. — 12 915 (12,7% от всего населения), в 1979 г. — 10 500, в 1989 г. — 8903. В 1946–59 гг. в Бельцах существовала синагога (раввин Л. Эмальман, 1881-?). В 1962 г. милиция ворвалась в дом, где евреи собрались на молитву; молившиеся были доставлены на городскую площадь, где собравшиеся комсомольцы предали их публичному осмеянию и «осуждению».
В конце 1980-х гг., во время так называемой политики гласности и перестройки, началось возрождение еврейской жизни в Бельцах. В 1989 г. открылся еврейский театр-студия «Менора». С начала 1990-х гг. функционировали синагоги, воскресная школа. В конце 1990-х — начале 2000-х гг. в Бельцах открылись представительства еврейских международных организаций: Джойнта и Еврейского агентства. Создана еврейская община города Бельцы, входящая в Ассоциацию еврейских организаций и общин Республики Молдова. Действует общинный культурный центр, Израильский культурный центр, синагога, общество ветеранов войны, общество бывших узников гетто и фашистских концлагерей, женская организация «Хава». Джойнт через «Хесед» оказывает материальную помощь всем нуждающимся евреям Бельц.
В конце 1980-х – начале 2000-х гг. многие евреи Бельц репатриировались в Израиль или уехали в другие страны мира. Так, по сведениям Джойнта, в 2002 г. еврейское население Бельц составляли около двух тысяч человек. В начале 2000-х гг. в Бельцах участились акты антиеврейского вандализма. Например, в 2000 г. и 2002 г. были повреждены могилы на еврейском кладбище.
Нынешние Бельцы - почти «юден фрай» . Сравните:
http://www.bessarabia.ru/belci.htm
Состав населения по переписи 1897 года:
Всего - 18 478 душ
евреи - 10 323
великорусы - 3 627
молдаване - 3 157
малорусы – 581
поляки – 533
немцы – 103
армяне – 50
греки – 16
болгары – 7
цыгане – 6
гагаузы – 3
остальные – 72
Население
Текущая статистика. По данным Государственного регистра населения на 1 июля 2012 года в муниципии Бельцы проживало 135 469 чел.
По данным Национального бюро статистики Республики Молдова на 1 января 2012 года численность постоянного населения муниципия Бельцы составила149,2 тыс. чел. Из этого числа городское население — 144,3 тыс., сельское — 4,9 тыс. Среднегодовая численность населения за 2011 год составила 149,05 тыс.
Численность наличного населения муниципия на 1 января 2012 года составляла 128,1 тыс. чел. Из этого числа население города Бельцы — 123,2 тыс., население сёл, входящих в муниципий, — 4,9 тыс.
Плотность населения муниципия на 2011 год составляла 1912,2 чел./км².
Перепись 2004 года
Численность населения муниципия Бельцы, учтённого при переписи 5—12 октября 2004 года, составила 127 561 чел. (3,8 % населения Молдавии без учёта восточных районов и муниципия Бендеры). Городское население — 122 669, сельское — 4892. Мужчин — 58 418, женщин — 69 143.
Религиозный состав: православные — 110 961, баптисты — 2609, католики — 990, адвентисты седьмого дня — 576, пятидесятники — 487, пресвитерианцы — 296,евангельские христиане — 166, мусульмане — 106, евангелисты — 77, старообрядцы — 47, реформаты — 44, приверженцы других религий — 2161, атеисты — 544 человека, не исповедующие никакой религии — 3304, отказались указать свою религию — 5193.
|
|
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Наличное и постоянное население в 2005—2012 годах
Наличное население (тыс. чел.)
|
|
2005 |
2006 |
2007 |
2008 |
2009 |
2010 |
2011 |
2012 |
|
Муниципий |
127,6 |
127,6 |
127,6 |
127,1 |
127 |
127,1 |
127,8 |
128,1 |
|
Город |
122,7 |
122,7 |
122,7 |
122,2 |
122,1 |
122,2 |
122,9 |
123,2 |
|
Сёла |
4,9 |
4,9 |
4,9 |
4,9 |
4,9 |
4,9 |
4,9 |
4,9 |
Постоянное население (тыс. чел.)
|
|
2005 |
2006 |
2007 |
2008 |
2009 |
2010 |
2011 |
2012 |
|
Муниципий |
148,9 |
148,1 |
147,1 |
148,1 |
148,1 |
148,2 |
148,9 |
149,2 |
|
Город |
144,2 |
143,2 |
142,2 |
143,2 |
143,2 |
143,3 |
144 |
144,3 |
|
Сёла |
4,7 |
4,9 |
4,9 |
4,9 |
4,9 |
4,9 |
4,9 |
4,9 |
http://www.newswe.com/roots/roots140.html
|
УЛИЦЕ - ИМЯ ЮНОГО СКРИПАЧА |
|
|
|
Бельцкая еврейская община выражает благодарность советникам муниципального Совета, руководителям фракций и специализированных комиссий, независимым советникам и лично примару Василию Панчуку - за единогласно принятое 29 ноября 2007 года решение об увековечении памяти героя-антифашиста, бельчанина Муси Пинкензона (1930-1943). Названная в его честь улица в центре Бельц будет - отныне и навсегда - напоминать о подвиге нашего земляка, зверски расстрелянного фашистами в станице Усть-Лабинская Краснодарского края (Россия), где установлен монумент в честь героического поступка 12-летнего скрипача.
Лев БОНДАРЬ, председатель Ассоциации |
ДЕТИ ВОЙНЫ
Бецалель ГЕНДЛЕР-ПИНКЕНЗОН,
Кирьят-Экрон
Моя мама - Сима Пинкензон- родилась в Бельцах. Это было в начале прошлого века. Родители мамы - моя бабушка Шейва и дедушка Берко (дома его звали Бейрл) - жили в небольшом одноэтажном доме. Дедушка занимался торговлей, семья по тем временам была среднего достатка.
Детей было четверо: три дочери - Ревекка, Фрима и Сима, а также сын Вольф. Дома его звали Воля, Володя. Он был единственным из детей, который получил высшее образование.
Мама часто рассказывала о родительском доме, где были книги, рассказы старших, шутки. В семье чувствовалась атмосфера честности, порядочности и доброжелательности.
В 1928 году моя мама вышла замуж и переехала в другой город.
Мы бывали в Бельцах, но мне запомнилась поездка в 1940 году. Мой отец поехал туда на семинар адвокатов и взял меня с собой, чтобы повидаться с родственниками - бабушкой, дедушкой, дядей Володей, который работал врачом и слыл в городе хорошим специалистом, и с его женой, тетей Феней. Их сын Муся был почти моим ровесником, и мы быстро нашли общий язык.
Уже прошло более 60-ти лет после трагической гибели моего двоюродного брата, а я все так же называю его Мусей. По документам он Абрам, так я и заполнил здесь, в Израиле, лист памяти в институте "Яд ва-Шем". Дома же его называли Абрамуся, или просто Муся.
Мне было 8 лет, и я хорошо помню тот вечер сорокового года, когда мы приехали в Бельцы. Лил сильный дождь, и чтобы добраться с вокзала до родных, мы наняли извозчика. Расправив сложенную гармошкой позади фаэтона крышу, возница надежно укрыл нас от дождя, а мягкие рессоры и обтянутые резиной колеса обеспечивали быструю езду. Одноэтажные дома были едва заметны, улицы были слабо освещены, но дорогу "указывал" прикрепленный к облучку рядом с возницей фонарь со стеклом. Мокрая от дождя брусчатка отражала свет встречных пролеток.
На следующий день гости и вся семья собрались за обеденным столом. Не очень большая столовая, но большие окна пропускали много света. Из столовой наверх вела винтовая металлическая лестница. Обеденный стол был накрыт белой скатертью, красиво сервирован, стояли бутылки с питьем и оригинальными пробками в виде ярко раскрашенных гномиков.
Взрослые продолжали трапезу, а Муся стал знакомить меня со своими книгами, играми, показал мне свой велосипед, на котором любил кататься. Больше всего мне запомнилась скрипка, которая в его руках звучала особенно нежно. Это было интересно еще и потому, что я в то время только начинал учиться игре на скрипке.
Муся охотно рассказывал о себе, о своих учителях - известном в то время преподавателе музыки маэстро Бено Эккерлинге и учителе рисования Лазаре Дубиновском. Муся оказался интересным собеседником, много шутил, смеялся.
Мне запомнились родители Муси - тетя Феня и дядя Володя с его уверенным голосом и мягкой улыбкой, бабушка - спокойная с гладко зачесанными назад волосами. Особенно запомнился дедушка, его лучистые глаза, красивая, почти белая борода, высокий рост, спокойная, уверенная речь. Добрые отношения в семье дополняли облик делового в самом хорошем смысле этого слова человека, доброго и заботливого отца и дедушки. Запомнил я его также в минуты молитв - в еврейском молитвенном облачении, в таллите и с тфиллин. Думаю, что он всегда помнил записанное в тфиллине изречение "да будут слова сии, которые я заповедую тебе сегодня, в сердце твоем"…
Много лет спустя я понял, что усвоенные правовые и религиозно-этические положения иудаизма, а также личные качества дедушки - мудрость, доброта, честность, порядочность, культура взаимоотношений с близкими - это нечто глубоко осознанное, это воспитание, это - наши корни.
Все это передалось, конечно, и внуку. Но тогда еще никто из нас не мог подумать, что спустя три года двенадцатилетний мальчик Муся Пинкензон в час тяжелых испытаний соберет все эти качества в мощную энергию и перед казнью проявит себя героем.
Но вернемся к тем памятным дням сорокового. Мой отец решил остаться в Бельцах еще на несколько дней. В какой-то день мы решили заночевать у родственников - в семье Стопудис. Ночью я проснулся от страшного крика, что-то невероятное творилось в доме. Из комнаты, в которой мы спали, нас не выпускали. Был предрассветный час. Кто-то приоткрыл ставни. Сквозь предрассветную мглу я увидел пожилую женщину, которую с двух сторон под руки вели двое военных в форме НКВД. Тропинка от дома вела через сад к калитке. На улице у ворот стояла черного цвета "эмка", в которую втолкнули старую женщину.
На следующий день мы с отцом уехали из Бельц.
* * *
Вскоре началась война. Красная армия отступала, беженцы, в основном евреи, устремились вглубь страны, на восток.
Я невольно вспомнил нашу эвакуацию. Небольшой город, расположенный на берегу Днестра, уже в первые дни войны замер и опустел. Не работала переправа. Наступил июль. В ясный солнечный день мы вышли из города в южном направлении. Дорога поднималась в гору. На мгновение я оглянулся. Внизу, в долине реки, я увидел панораму города, утопающие в зелени улицы города, старинную крепость на берегу, нашу школу у подножия горы. С ее склона мы, мальчики, любили спускаться зимой вниз на санях, невзирая на крутой серпантин.
Мы продолжали свой путь. Слева от нас протекал Днестр. Вспомнилось, как мы приходили сюда в пору весеннего ледохода. Особенно было интересно наблюдать, как по реке спокойно плыли огромные льдины, но затем, достигнув узкой части русла, они теснились, сталкивались, образуя нагромождения и заторы.
А справа от нас открывалась панорама южного склона горы. Здесь она представлялась отвесным обрывом, гладкая и белоснежная поверхность которого сверкала отраженными лучами летнего солнца. Издали хорошо просматривался на белом фоне вход в пещеру. По преданию старожилов в ней когда-то жил монах-отшельник.
Царила тревожная тишина, мы ускорили шаг. Не успели покинуть окраины города, как вдруг лицо ощутило сильный жар от близкого пламени - мы словно вошли в огненный тоннель. По обе стороны от дороги, по которой мы следовали, горели два больших здания. Ускорив шаг, мы вышли из этой зоны.
Шли долго, пока не оказались в местечке Думбравены, где проживал мой дядя. Здесь он надеялся раздобыть лошадей и подводу, чтобы в дальнейшем продвигаться в сторону села
Косоуцы, где, по некоторым слухам, переправа через Днестр еще действовала.
Переночевали у дяди. Рано утром нас бомбила немецкая авиация. В основном, бомбили отступающие части Красной армии. Как на ладони, видны были на склоне соседнего холма советские танки и разрывы падающих бомб. Перед бомбардировкой самолеты пикировали, слышен был пронзительный свист… Мы прятались в пшенице
примыкавшего к деревне поля.
Покинув Думбравены, мы вышли на широкое шоссе и с облегчением вздохнули; но внезапно дорогу нам преградили несколько всадников, вооруженных вилами, косами и топорами - они пытались нас ограбить. Как потом мне рассказывал дядя, он сообщил тогда грабителям, что он оставил дом и имущество без присмотра. В предвкушении более крупной добычи всадники удалились.
А мы продолжили свой путь. Длинная вереница людей двигалась по дороге. Нехитрый скарб, узлы с вещами, небольшие чемоданы погрузили в единственную подводу, дети, как и взрослые, шли пешком, лишь на некоторое время их по очереди усаживали на подводу, чтобы они могли немного передохнуть. Палило жаркое июльское солнце, на бреющем полете пролетали немецкие самолеты и обстреливали колонну беженцев, тогда мы немедленно разбегались в разные стороны и прятались в поле пшеницы или подсолнуха, которые тянулись по обе стороны от дороги.
Колонна беженцев увеличивалась. Внезапно я увидел одинокого извозчика - тоже беженца. Он сидел на облучке. Красивая упряжь и кисточка красного цвета, вплетенная в гриву уставшей лошади, как-то не вписывались в общую картину. Фаэтон двигался медленно рядом с шагавшими людьми. На его заднем сидении сидели дети.
На следующий день, едва только забрезжил рассвет, мы вошли в молдавское село Косоуцы и спустились к реке. Переправа через Днестр уже не работала, фронт был близок, вокруг царила тревожная тишина. Тысячи людей, измученных длинной дорогой и невыносимой жарой, сидели на своем скарбе, надеясь переправиться на противоположный берег. Мне на всю жизнь запомнилась черная полоса из сплошных черных зонтиков, тянувшаяся вдоль берега. Так люди спасались от беспощадной жары.
К полудню кто-то раздобыл старую лодку, наполовину заполненную водой. Мы забрались в нее, а маму долго не пропускали, так как лодка могла вот-вот перевернуться. Мы уже достигли половины реки, когда я заметил, что мы перестали приближаться к противоположному берегу. Лодка, словно замерла на месте. Я оглянулся и обнаружил, что к нашей лодке была привязана лошадь, которая плыла вслед за нами и с трудом справлялась с быстрым течением реки. Веревка, с помощью которой она была привязана к лодке, периодически натягивалась, притормаживая движение или задавая ему другое направление.
Не успели мы добраться до украинского берега, как началась стрельба. Моя бабушка со стороны отца и мой двоюродный брат Бецалель остались на том берегу и погибли.
Семья Пинкензон, как мы узнали потом, пробивалась другими дорогами. Спустя много лет в Израиле бельчанин Абрам Пустыльник поведал мне следующее.
В начале войны он был мобилизован в ряды Красной армии и в дни отступления - недалеко от железнодорожной станции Гура Каинар - он встретил дядю Володю. Встреча была недолгой, люди торопились, спасаясь от наступавшего врага. Молодой солдат запомнил, что дядя Володя держал в руках мусину скрипку, которой еще предстояло сыграть свою роль…
Мы продолжали свой путь: впереди были многие километры по дорогам Украины. Долгие дни и недели под бесконечный стук колес поезд уносил нас вглубь страны. Бесконечная вереница товарных вагонов, где не было удобств, питьевой воды и других элементарных условий.
Поезда обычно останавливались не на железнодорожных станциях, а посреди поля или в лесу, не известно было и время стоянки. Слабый гудок паровоза, извещавший об отправлении эшелона, почти не был слышен.
Запомнилась знакомая картина, когда поезд внезапно отправлялся, и люди, опасаясь возможной разлуки со своими семьями, с криками ужаса пытались догнать уходящий состав. Однажды на какой-то станции я отправился набрать в чайник кипяток, который, разумеется, должен был нам заменить и чай, и горячий обед. Когда я уже возвращался, увидел, что поезд отправляется. Я начал его догонять, чьи-то крепкие руки помогли мне вскочить на подножку последнего вагона.
После нескольких недель трудных переездов мы оказались на Северном Кавказе. На одной из крупных железнодорожных станций, не помню - в Армавире или на станции Тихорецк - наш эшелон с беженцами почему-то долго не отправляли. По обе стороны от нас стояли воинские эшелоны, на платформах мы видели танки и орудия. Внезапно начался авианалет немцев. Рев пикирующих самолетов и ответная стрельба установленных на воинских эшелонах зенитных пулеметов запомнились на всю жизнь. Вскоре самолеты были отогнаны, наступила тишина.
Мы остались на Северном Кавказе. Здесь, в станице Усть-Лабинская, Краснодарского края, мы встретились с семьей Пинкензон. Жили недалеко от них, но все реже я встречался с Мусей, фронт стремительно приближался. Наша семья успела покинуть станицу до прихода фашистов. Муся с родителями, дедушкой и бабушкой остались, так как его отец работал в госпитале, где было много раненых, которых он не мог оставить.
Мы тогда еще не знали, что больше никогда не увидимся.
Наша семья оказалась в Махачкале. Жили в деревянных бараках. Началась вспышка дизентерии. Поток беженцев продвигался дальше вглубь страны. Вскоре мы покинули Махачкалу. Поднялись на пароход, который отправлялся в Красноводск. Беженцев с маленькими детьми пропускали к лестнице, которая вела вниз, в трюм парохода. Мне и сестре было соответственно 9 и 11 лет, и нашу семью разместили на палубе. Была глубокая осень, Каспийское море разбушевалось, сильный холодный ветер каждый раз захлестывал на палубу гребни огромных волн.
Борт парохода, края палубы покрывались коркой льда. Было голодно и холодно. Эпидемия сыпного тифа и дизентерии косила людей. На палубе стояли кабинки туалетов и к ним тянулись вереницы очередей. Не раз я видел, как за борт в море сбрасывали какие-то мешки. Потом я узнал, что так хоронили умерших.
Из Красноводска, проехав всю Туркмению с запада на восток, мы переехали в город Чарджоу, где обосновались до возвращения на родину. В памяти остались и лечение по поводу отмороженных на пароходе пальцев ног, и несколько тяжелых лет, когда утром мы съедали весь дневной паек хлеба, а затем весь день, - и так каждый день, - ощущалось мучительное чувство голода.
Не было молока, овощей и других элементарных продуктов питания.
Осенью 1944 года наша семья вернулась в родной город Сороки, когда фронт был близко, и Кишинев еще не был освобожден.
Наступил долгожданный День Победы, радость и ликование. Мы с ребятами отправились на экскурсию по родным местам, забрались в знакомую нам пещеру и высекли на белом камне дату - 9/V-45 г.
После войны мы узнали, что вся семья Пинкензон - Муся с родителями, дедушка и бабушка - была расстреляна фашистами в 1943 году у обрыва над Кубанью. Они разделили участь многих евреев, казненных в ту страшную пору. Здесь и проявил Муся те черты, о которых я рассказывал. В тот последний день скрипка была с ним, он бережно прижимал ее к сердцу. Перед расстрелом немецкий офицер приказал ему сыграть…
Он заиграл "Интернационал" (в то время это был гимн Советского Союза). Опомнившись, немцы открыли огонь. Муся упал.
Это был его вызов врагу, а оружием была скрипка.
Спустя много лет - в 1975 году - дети Усть-Лабинской школы, в которой Муся учился в годы войны, приехали в Молдавию, на его родину. Они подарили нам альбом, в котором были интересные рисунки, исполненные детьми, стихотворения, посвященные Мусе, а также свидетельские показания его учителей и одноклассников, в которых рассказывали о юном герое и его подвиге.
Вот некоторые из них.
Воспоминания Владимира Федоровича Забашты, одноклассника Муси:
"Впервые я увидел Мусика, когда его ввела в класс директор нашей школы Г.В. Петровская. Мальчик небольшого роста, в светлой рубашке, в коротких штанишках смело вошел в класс. Шел урок географии, вела урок Е.П. Сахно. Мусю посадили за третью парту. На перемене все окружили мальчика, нам интересно было узнать, как его зовут, кто его родители. Я сразу же подружился с ним, и домой мы пошли вместе. Он жил на той же улице, что и я. После занятий мы часто играли вместе, я бывал у него дома, а Муся - у меня.
Я хорошо знал его родных, бабушку, дедушку, отца и мать. Отца я видел редко, так как он отдавал большую часть своего времени работе в больнице. Муся часто играл на скрипке у меня дома. На мой вопрос "Кем ты хочешь быть?" он твердо отвечал: "Только музыкантом!".
Из воспоминаний учительницы Елены Петровны Сахно:
"Запомнился он мне в коротких серых брюках, такого же цвета курточка, поверх которой развивался алый пионерский галстук. На уроках Муся работал с увлечением, всегда давал отличные ответы по всем предметам.
… Он часто спрашивал, что можно дополнительно почитать по материалу того или иного урока. Брал рекомендованные книги в библиотеке и читал их дома. Вот почему ребята, затаив дыхание, слушали его ответы у карты.
Муся охотно и постоянно помогал товарищам в учебе. Он принимал активное участие в экскурсиях, походах в окрестности станицы Усть-Лабинской.
Я помню, с какой любовью он вместе с другими ребятами готовил наглядные пособия, которые были помещены в географическом кабинете. Особенно удачно был сделан макет рельефа станицы. К сожалению, эти пособия не сохранились"
.Из воспоминаний одноклассницы Муси Анны Никитичны Бакиевой:
"Вскоре нашу школу закрыли, и в ней оборудовали госпиталь для советских военнослужащих. В госпиталь стали прибывать раненые. Мы старались хоть чем-нибудь помочь им, облегчить их боль словом или прикосновением руки.
Мы часто дежурили у постелей тяжелораненых, писали письма их родным. Затем решили подготовить концерт, чтобы выступить перед ранеными. Ведущая роль в концерте принадлежала Мусе. Бойцы с большим вниманием слушали произведения, которые исполнял он на скрипке. Я очень любила петь под аккомпанемент Муси, Он очень умело играл, в его репертуаре было много различных песен".
Из воспоминаний Банной Надежды Антоновны:
"Нам не хотелось быть в стороне от тех событий, которые проходили у нас на глазах. Мы всячески старались хоть чем-нибудь помочь. Работали в поле, собирали урожай наравне со взрослыми.
Когда мы узнали, что в Усть-Лабинске есть госпиталь для раненых бойцов, то решили обязательно навестить раненых. Собрали продукты, принесли, кто что мог, ведь тогда уже было трудное время, и пешком отправились в госпиталь.
В госпитале был как раз концерт, там я впервые и увидела маленького скрипача. Мы, деревенские мальчишки и девчонки, очень редко могли слышать скрипку и поэтому были очарованы исполнением. Впоследствии я узнала, что мальчика звали Муся Пинкензон".
А. Н. Бакиева: "Нo вот уже шли бои на окраинах станицы, раненых эвакуировали в тыл, в город вошли немцы. Страшно вспоминать о тех зверствах, которые чинили они. Каждый день был полон арестами и расстрелами. В одну из таких страшных ночей был арестован и Муся с семьей".
В. Ф. Забашта: "Когда в станицу вошли немцы, я стал реже видеть Мусю. Помню всего несколько встреч. Всякий раз я предлагал Мусе уйти из станицы на хутор, к нашим знакомым. Но он отклонял мои просьбы и говорил: "Погибать - так всем, всей семьей!".
Последний раз я его видел в конце декабря. Встретились мы на улице, и разговор наш был краткий и прежний, о его судьбе. Муся и на этот раз отказался от помощи. На память он предлагал мне свою скрипку, но я сказал, что играть не умею, а ему она нужнее".
А. Н. Бакиева: "Через некоторое время мы встретились с ним в тюремной камере, куда я попала вместе с родителями. Мы были все приговорены к расстрелу. Я помню, как Муся был сдержан, не по возрасту серьезен. В руках у него постоянно была скрипка. Мне с родителями чудом удалось спастись. А все остальные 378 советских граждан были расстреляны. После их расстрела я узнала о подвиге Муси, маленького героя-скрипача".
В. Ф. Забашта: "Вся станица заговорила о стойкости и мужестве Муси, заигравшего "Интернационал" и не просившего пощады. Я часто выступаю перед пионерами школы, где я учился, где учился Муся, стараюсь донести смысл подвига до юных сердец. Помните о маленьком герое, чтите память о нем".
БЕЛЬЦЫ
РАССКАЗЫ И ВОСПОМИНАНИЯ
сборник
составитель Арье Гойхман
ИЕРУСАЛИМ
2006