Крик души ссыльного революционера 1898 года и современность его звучания.
Не так давно обнаружил в архиве примечательный документ, который решил опубликовать целиком.
Прошение Алексея Максимовича Никитина (1) Вятскому губернатору от 22 декабря 1898 года:
«Среди моей спокойной жизни, которую я веду здесь (в городе Нолинске Вятской губернии – А.Р.) уже восьмой месяц, как гром при ясном небе, разразился Ваш для всех неожиданный приказ о переводе Дзержинского и Якшина в Кай.
У всякого человека, Ваше Превосходительство, есть инстинкт самосохранения, который и заставляет меня обратиться к Вам с нижеследующей просьбой.
Но предварительно я позволю себе сказать несколько слов о том, как я понимаю цели, преследуемые ПРАВИТЕЛЬСТВОМ при административной высылке.
Нас устраняют из Центральной России за то, что мы, как посторонние частицы, внедряемся в механизм государственной жизни и, по мнению ПРАВИТЕЛЬСТВА, только нарушаем правильность его действий.
Нас переводят в другую обстановку, в другую среду, чтобы освободить нас от прежних общественных влияний и условий и заставить таким путем изменить наше поведение.
Нас подчиняют УСТАВУ О ССЫЛЬНЫХ, который с одной стороны устраняет нас от активной общественной жизни и этим заглушает наше стремление к самостоятельной общественной деятельности, с другой стороны дает чинам надзора определить изменение нашего поведения.
Но исполнение УСТАВА возможно, конечно, лишь при условии отсутствия посторонних причин, раздражающих и вызывающих к невольному его нарушению, и при условии, что исполнение УСТАВА гарантирует устранение дальнейших наказаний и пресечение. В противном случае нет импульса к его исполнению.
В каком же положении нахожусь теперь я?
Гарантирован ли я от дальнейших для меня неожиданных и мною не вызванных неприятностей?
К великому моему сожалению, происшествие с Якшиным и Дзержинским доказали мне противное.
В самом деле, такая кара, как перевод в лесную дебрь – Кай, не вызвана нарушением УСТАВА с их стороны. Мало того, что господин ИСПРАВНИК не сделал им ни одного замечания. Как раньше, так и после этого события он давал нам самые одобрительные отзывы об их поведении и даже обещал подтвердить их в случае запроса Вашего Превосходительства. Подобный отзыв мог лишь означать, что вышеозначенные лица, по мнению главного лица местного надзора, не позволили себе никаких уклонений от требований УСТАВА, что их поведение ни в коем случае не заслуживает наказания. Отзывы господина ИСПРАВНИКА имеют для нас руководящее значение: они означают, что мы правильно исполняем УСТАВ.
Дзержинский и Якшин, по признанию господина ИСПРАВНИКА, исполняли УСТАВ, и в результате – Кай!
Как же быть при таких обстоятельствах?
Исполнять или не исполнять УСТАВ?
Такой вопрос возник у всех нас административно высланных.
В смущении и недоумении мы обратились с этим вопросом к господину ИСПРАВНИКУ, причем просили его указать нам факты, поведшие к такой каре.
На вторую просьбу господин ИСПРАВНИК отозвался нам полным незнанием, а на первую – предоставил на наш выбор исполнение или неисполнение УСТАВА.
Да и, правда: ведь результаты могут быть одинаковы!
Итак, неизвестность и неопределенность кругом!
Мир случайностей окружает меня со всех сторон!
Но может быть были какие-то случаи в нашей жизни, которые должны были повести к текущим событиям?
Неужели же на участь Якшина и Дзержинского могло повлиять следующее обстоятельство.
Месяца полтора тому назад один из служащих в ПОЛИЦЕЙСКОМ УПРАВНЕНИИ, живший рядом с комнатой Якшина и Дзержинского, справлял именины. Среди гостей был и секретарь ПОЛИЦЕЙСКОГО УПРАВЛЕНИЯ. В разгар торжества господин секретарь решил сделать визит к Дзержинскому и Якшину, которые должны были попросить его удалиться.
Через несколько дней по городу распространились слухи, что господин секретарь весьма недоволен таким нелюбезным приемом и обещает отплатить за нелюбезность.
Но слух не факт, и я не думаю, чтобы столкновение на именинной почве могло иметь такие печальные последствия, тем более, что господин секретарь, очевидно, не счел возможным довести до сведения господина ИСПРАВНИКА об этом факте.
Господин ИСПРАВНИК не сделал никакого замечания Дзержинскому и Якшину, а на днях, уже после получения ПРИКАЗА о переводе, в разговоре с ними заявил, что в этом столкновении вина была на стороне господина секретаря, а не их.
Очевидно, не могло повлиять на них и следующее обстоятельство. С месяц тому назад прислуга административно-высланного Кудрявцева пошла в гости к своей подруге, служащей у господина полицейского надзирателя. Последний вышел к ней, начал расспрашивать, как живет ее хозяин, что делает, что говорит, кто у него бывает и так далее. В конце концов, пригласил ее заходить чаще, и пообещал ей орехов.
Я не буду говорить, Ваше Превосходительство, какое негодование и раздражение вызвало в нас такое оскорбительное для нас и ничем не вызванное нами отношение.
Я не буду говорить, какое представление о государственной власти, представляемой Вами, могли бы вызвать такие приемы гласного надзора со стороны Ваших подчиненных.
Однако, мы не принесли Вам жалобы на господина надзирателя, так как в нашей жизни нет ничего, что мы хотели бы скрыть.
Да и, кроме того, мы уверены, что фактам, полученным таким путем, Вы не придаете никакого значения.
Несмотря на долгие размышления, я не мог придти к каким-либо выводам о том, что может нежелательно отозваться на моей судьбе, и чего я, следовательно, должен избегать.
Нет ничего хуже, Ваше Превосходительство, как быть в полной зависимости от самых неожиданных случайностей.
При проезде через Вятку, во время представления Вашему Превосходительству, я упомянул, между прочим, слово «случайность». Вы, Ваше Превосходительство, выразили свою уверенность, что я постараюсь в дальнейшем избегнуть таких случайностей.
Но теперь, Ваше Превосходительство, я нахожусь в более затруднительном положении, чем когда-либо.
Все мое желание избежать случайностей остается тщетным.
Я не могу их предугадать и предупредить.
Жизнь при таких условиях невозможна.
Поэтому я покорнейше прошу Вас, Ваше Превосходительство, перевести меня в Вятку.
Только живя под Вашим непосредственным наблюдением, я могу надеяться оставить за собой мир случайностей, перейти в мир закономерности и быть уверенным, что, соблюдая УСТАВ, не буду подвергнут ничем не вызванным взысканиям.
Если Вы, Ваше Превосходительство, не найдете возможным, перевести меня в Вятку, то покорнейше прошу сообщить мне, гарантирует ли меня буквальное исполнение писаного УСТАВА от перевода в худшие жизненные условия, и от подобных взысканий».
(ГАКО, ф.582, оп.159, д.135, л.28-29).
Согласитесь, что прошение это имеет вполне современное звучание.
Разве сегодня кто-то застрахован от произвола всех уровней властей в самых разных аспектах жизни и деятельности…
(1)Примечание.
Никитин Алексей Максимович, родился 12 февраля 1876 года в Нижнем Новгороде, в купеческой семье. Учился в Королевской высшей технической школе в Германии. Окончил юридический факультет Императорского Московского университета. С 1899 — член Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП), с 1903 — меньшевик. Работал и в Вятке. Занимался адвокатской практикой, присяжный поверенный. Вместе с Александром Керенским участвовал в работе комиссии по расследованию расстрела на Ленских приисках в1912 году. Во время Февральской революции 1917 года был председателем Военно-революционного комитета (ВРК) Москвы. С 1 марта — председатель Московского совета рабочих депутатов, с 5 марта — начальник милиции Москвы, с 11 апреля — член президиума исполкома Моссовета, с 25 июня — заместитель председателя московской городской управы. С июля 1917 — министр почт и телеграфов Временного правительства (вторая коалиция). После отставки правительства вошёл в состав директории — органа из пяти министров во главе с Александром Керенским, руководившего страной до сформирования нового правительства. В третьем коалиционном Временном правительстве (сентябрь — октябрь 1917 года) сохранил пост министра почт и телеграфов и, одновременно, был министром внутренних дел. Сторонник жёстких мер по наведению порядка в стране. Еще в июле 1917 года, до занятия поста министра, занимался изъятием оружия у радикально настроенных московских рабочих. В сентябре 1917 года распорядился задерживать все телеграммы, связанные с забастовкой железнодорожников, так как забастовка в военное время «есть наказуемое по закону преступление, равное измене родине». В результате общее собрание почтово-телеграфных служащих выразило ему недоверие, а ЦК партии меньшевиков отмежевалось от его действий, заявив, что Никитин «более не является официальным представителем партии в правительстве» «как не поддерживающий контакты с партией». Был председателем Особого совещания по разгрузке Петрограда. Разработал проект закона о создании Комитетов общественной безопасности, принятого Советом Российской республики (Предпарламентом). Был арестован вместе с другими министрами Временного правительства 25 октября (7 ноября) 1917 года в Зимнем дворце и заключён в Петропавловскую крепость, из которой освобождён как социалист 29 октября (11 ноября) того же года. После освобождения, участвовал в заседаниях подпольного Временного правительства, но вскоре отказался от этого, обвинив своих коллег в нерешительности. По мнению Никитина, они фактически не нашли возможным «хотя бы морально поддержать генерала Духонина в момент, когда на него пала тяжёлая ответственность перед страной — одному решать вопрос о перемирии, которого от него потребовали большевики». В ноябре 1917 года был вновь арестован и выслан в Кронштадт под надзор исполкома Совета рабочих и солдатских депутатов, но уже в декабре входил в состав Петроградского стачечного комитета городских служащих. В январе 1918 года уехал в Ростов-на-Дону. Работал в кооперации, был председателем комитета по делам кооперации Юга России. В мае 1920 году был арестован и доставлен в Москву. Обвинен в том, что он «направлял деятельность кооперативных организаций Юга России в контрреволюционное русло». В сентябре 1920 года был приговорен к расстрелу, заменённому 15 годами лишения свободы, в 1921 году помилован и освобождён.
Жил в Москве, где был одним из руководителей издательства «Никитинские субботники», существовавшего в 1922—1931 годах. Основанного оно было его женой Евдокией Фёдоровной Никитиной, писательницей и организатором одноименного литературно-философского кружка. 11 августа 1930 арестован по обвинению в принадлежности к антисоветской группе, но уже 13 декабря 1930 года освобожден, так как Особое совещание при коллегии ОГПУ прекратило его уголовное дело. В последний раз был арестован 14 марта 1938 года, обвинён в участи в контрреволюционной террористической организации.13 апреля 1939 приговорен к смертной казни Военной коллегией Верховного суда СССР, на следующий день расстрелян на территории подсобного хозяйства НКВД на 24-м километре Калужского шоссе («Коммунарка»). Там же был похоронен.
Специально дал развернутую биографическую справку жизни и деятельности Алексея Максимовича, чтобы показать, как меняются взгляды человека, получившего властные полномочия. Редко кому удается избежать этого…
Александр Рашковский, краевед 19 августа 2013 года.