Мой любимый приятель потащил меня на очередную выставку. Он таскает меня туда, где ярко и цветнисто. Цвет сбивает с ног прямо у входа и не дает передохнуть. Особенно по контрасту с нашей прекрасной серо-туманной зимой. Рисунки мексиканских детей или работы-развлечения грузинского патриарха монументальной скульптуры – они разрывают цветом, они заставляют задержать дыхание и долго не выдыхать. Мы не привыкли к такому буйству. Это неприлично, бабушка у подъезда скажет: Какая!!! Пошла, тоже мне.

Не моя бабушка, моя продвинутая – скажет: опять из Южной Америки привезла и вздохнет, вспомнив деда. Её любимое платье – с красными маками. Из моих ей нравится оранжевое, не вырви глаз, но почти.

Там был зеленый, не просто зеленый, а зеленый-ЗЕЛЕНЫЙ, он был на двух картинах – глаз и крест. Такого зеленого я никогда не встречала и, уверена, не встречу, это тот крест из ефремовской «Туманности Андромеды». Теперь я знаю, он убивал не чернотой и темнотой, он был тем зеленым, а ефремовские персонажи были потомками северян и среднерусских жителей, не привыкших к цвету, его всеобъемности и завораживающему влиянию. Когда нельзя, когда поколения предков забыли и не знали ТАКОГО зеленого. Он мне снился, я пыталась его нарисовать, но мне не хватило силы воли. Поэтому я вытащила бирюзовый джемпер и попыталась сделать вид, что я тоже смелая и не боюсь этой пронзительной яркости…. Ах, бледное подобие, но медсестра на приеме в поликлинике смотрела укоризненно, и на маску в цветочек, но это другая история.

Нельзя допускать яркие краски в жизнь северян – с пеной у рта доказывали мне два уважаемых столичных архитектора. Дома должны быть серы-коричневы и никокаих ярких пятен? А коньки, ставни или окна? Робко заикнулась я. Столичные мэтры посмотрели осуждающе: Вы северянка коренная? – Ну, по двум линиям кореннее некуда. – И вам нравится яркое?! – Ну, скажем так, вкраплениями, хотя бы, как морошка на болоте…. Столичные снисходительно улыбались: морошка!!!

А вы попробуйте, спросите у своих знакомых: какой у тебя любимый цвет? Уверена, в ответ получите весь спектр да еще с уточнениями. Потом посмотрите, что на вашем собеседнике надето.

Белый архангельский зимний день. Ну, сероватый слегка и почти ничто эту сероту-серость не нарушает. Пара вывесок и баннеров с портретом улыбающегося представителя власти не в счет. Люди, особенно это заметно на остановках, пытаются слиться с окружающим ландшафтом. Может, пара ярких шапок, на детях, комбинезончик какой-нибудь розовенький на двухлетнем малыше, такая же розовая курточка на маме – сразу хочется улыбнуться, даже если этот розовый – пронзительный как поросячий визг.

Не вижу смысла углубляться в историю, как далекую, так и близкую. 200 лет назад были яркие сарафаны, конечно, не на каждый день. 50 лет назад ничего не было. Но почему сейчас мы между любимым бирюзовым и обожаемым малиновым выбираем черный? Так глубоко генетически сидит: нельзя блистать оперением, а то съедят. Самое смешное, что цветное осуждается, а черное прозрачное, с люрексом и пайетками на толстых тетках – нет. Парадокс.

Пришла в любимый отдел – иногда, хорошо, довольно часто, шопинг становится лекарством-отдушиной. Хотелось вспышки цвета, а ушла с черным пиджаком. Хозяйка отдела сама переживала: Ира, вы представляете, все серо-коричневое, у итальянцев депрессия и это отражается на повседневных коллекциях, а еще морозы ударили, так что вообще можно тушить всеет даже по всей Италии, не говоря уж о наших сугробах.

Зато в прошлом году у меня была по-настоящему цветная удача. Штаники заказала – бордово-красные они, хоть убейте, с вкраплениями белого, зеленого и фиолетового, а производитель пишет: ацтекский принт, зеленые. И на сайте то же самое. Хорошо, пусть зеленые, фрагментами, но яркие. Мама смеется: пижаму купила, только эта пижама все в её шкаф да чемоданы перекочевывает. Если в минус 3 в Лаосе в сочетании с уггами штаны не вызывали даже малейшего интереса, то в наших палестинах это было как выход слона на Троицкий проспект, причем розового: штаны-штаны. Тоже, кстати, было, минус 3. Пришла я в них к косметологу, а та не удержалась: Ирина, а Вы, говорит, время года не перепутали? - ?... – Ну, брюки у Вас очень яркие? – А какие должны быть? – я тоже не удержалась? – Доктор задумалась: ну, джинсы там, или темненькие какие-нибудь. На следующий день на работу я отправилась в светло-серых джинсах…

И я опять о своей любимой Латинской Америке. Вот уж там ценят цвет. На островах гватемальского Атитлана у девушки обязательно должно быть ярко-синее платье. Ткани долго красят на месте вручную, потом развешивают сушиться, потом опять отправляют в чаны с краской и так несколько раз: «Понимаете, синьорита, он синий, он глубже Атитлана, он прекраснее небес, хотя это трудно представить. Поэтому мы долго красим, потом сушим, потом опять красим, и девушки надевают глубоко-синие платья. Они прекрасны. А если в длинные черные косы вплести радугу, то радоваться будут и боги, и все окружающие».

Удержаться от этих плетеных лент-«радуг» ослепительно ярких, на берегу, где их трепал ветер и черные косы продавщиц, и мы смеялись, пытаясь прицепить эти двухметровые полосы к моим тогда по плечи волосам. А мимо прошла бабуля, ей было лет сто, у неё была осанка кипариса, а в косах до колен ярко светились канареечно-желтые ленты. Ленты я все равно привезла. У меня это пояс. Надевать решаюсь нечасто – очень привлекает внимание.

Буйство бугенвиллий они приглушают этой бело-синей плохладной плиткой и серым камнем, но дома все равно раскрашивают в розовый.

С цветом главное не попасть впросак, хотя иногда можно произвести фурор поневоле.

Какая самая необходимая вещь в путешествии? Нож? Таблетки от диареи? Как бы не так! Носки! Это всему голова! Перед выездом на плавучие острова Титикаки я с ужасом обнаружила, что все «приличные» эти предметы гардероба либо безбожно грязные, либо упорно отказываются сохнуть. А кроссовки, ну, реально, не надеть, - жарко. А сандалии велено надевать с носками, дабы не смущать местное население и многочисленных японцев голыми пальцами. Ну, и змей там каких-нибудь. На сцену вышли носочки сиреневые…. Сиреневенькие, где и выкопала такой убийственный оттеночек, и подчеркивался он розовой, такой барбинской полосочкой. Но делать было нечего. Даже в лавке в отеле не придавали носки 35-го размера для белобрысой европейки.

Гид, Марио, похожий на Михаила Кожухова (я почти влюбилась, поэтому чувствовала дикий диссонанс между довольно элегантными кардиганом и брюками и безбожными носками), приветствовал мою опухшую на высоте 3 км после двух бокалов местного красного и почти купания в Титикаке физиономию: Вы чудесно выглядите. И: ах, какой цвет! На острове будут в восторге! Конечно, он сразу увидел мои лавандово… тьфу- чудные носки. Команда катера, кстати, тоже восхищалась. И население двух плавучих островов, как и предположил Марио.. Я решила, что перуанцы всего Пуно всю ночь договаривались надо мной издеваться – они знали, что других носок в живых у меня нет!

Но они в своих ярких одеждах – повседневных – были совершенно искренни: «Вокруг мало цвета! Мало? – удивилась я, - а как же эта зелень вокруг и синева озера и это бесконечно изменчивое небо и эти желтые цветы, которые покрывают все до горизонта»?

Что же тогда говорить о нашем белом безмолвии (простите, господин Лондон, за плагиат), но у нас тут полгода полная, как говорится, ситка чарли….

…Я опять вытащу из шкафа сиреневую куртку, посмотрю на неё секунд 10, вздохну, повешу обратно, натяну серое пальто, подниму воротник. Из огромной коробки с шарфами вытащу один их самых неприметных: с персиковыми звездами, натяну до бровей шапку серую гопника и с черной сумкой отправлюсь незаметно покорять Архангельск.