17-08-2006 00:00:00
ЗОНТИК, СОБИРАЮЩИЙ КАПЛИ
КАВКАЗСКИЙ УЗЕЛ
Маленького мальчика, который уткнулся в бабушкины коленки и никак не оторвется от них, зовут Магомед — Магомед Оздоев. Ему три годика с маленьким хвостиком. Лицо у Магомеда и не русское, и не чеченское, и не ингушское — а как и у его мамы...
Маленького мальчика, который уткнулся в бабушкины коленки и никак не оторвется от них, зовут Магомед — Магомед Оздоев. Ему три годика с маленьким хвостиком. Лицо у Магомеда и не русское, и не чеченское, и не ингушское — а как и у его мамы Миланы на фотографии, которую я принесла с собой. Магомед «мою» Милану, с длинными волосами, убранными назад, не узнает — у него есть «своя», с короткой стрижкой. С фотокарточки прямо накануне ее похищения.
— Она хотела как раз паспорт поменять. И эту, последнюю, я ему показываю, — говорит бабушка Магомеда Любовь Петровна Дубас.
Бабушка стала ему мамой, когда Магомед был грудной, 11-месячный.
— Он меня мамой называет. А Милану на фотографии — Миланой, — продолжает Любовь Петровна. — Я его выкормила, вынянчила. Болел сильно первое время без грудного молока. Спасибо, тут есть русская женщина-врач, помогла мне выходить.
Я что-то спрашиваю Магомеда, он отстраняется.
— Не понимает он по-русски, — говорит Любовь Петровна.
В дверной проем с любопытством заглядывает маленькая худенькая девочка лет пяти. У нее мокрые тонкие косички. Это — старшая дочка похищенной Миланы. Сара — по свидетельству о рождении, но бабушка ее зовет Аминой. Сара-Амина только прибежала с речки.
Любовь Петровну, свою бабушку, девочка тоже зовет и считает мамой, дедушку — папой. А маму — Миланой.
Амина по-русски чуть-чуть знает. По крайней мере четко и ясно произносит: «Милану забрали русские».
Так отвечает девочка с очень русским лицом на вопрос, где же ее мама.
Все дело происходит в чеченском селении Катыр-Юрт — тут дом, в котором живут Любовь Петровна с внуками, детьми своей дочки Миланы. Домом это жилище назвать непросто — земляные полы, печное отопление, нищета по углам. Зонтик перевернутый висит справа от фанерной двери — капли собирает, на случай дождя, в крыше дыры. Комната одна — там живут семеро.
— Кто работает, чтобы детей кормить?
— Я только, бухгалтером в сельской администрации. Муж — каменщик, редко зовут поработать.
— Как вы вообще здесь оказались?
Катыр-Юрт — очень большое и настолько же проблемное чеченское село. Катыр-юртовские сложности предопределены его географическим положением: на отшибе от федеральной трассы, с прямой дорогой в горы. И поэтому Катыр-Юрт всегда был опорой боевиков. Это село и бомбили больше других, и зачищали чаще других, и вычищали беспрестанно, и фугасы тут рвались постоянно, и вновь поэтому начинались зачистки — все последние семь лет напролет. Спецподразделения ГРУ и ЦСНы (отряды спецназначения) ФСБ — их давно уже называют в Чечне «эскадронами смерти» — не вылезали ночами с окраин и огородов Катыр-Юрта, ожидая, когда боевики придут на ночлег, похищая, кого наметили. «Десять лет без права переписки» по-чеченски — это когда забрали, и все на том: ни тела, ни дела, ни человека — коснулись Катыр-Юрта в полную меру.
— Я русская из Украины, — отвечает Любовь Петровна, — потом училась в Перми. Там встретила своего будущего мужа — Бислана Магомадова, чеченца.
Бислан привез молодую русскую жену в свой родной Катыр-Юрт. Здесь еще при Советском Союзе родились их дети — Милана и Хамид.
— Им трудно было, — говорит Любовь Петровна, умная рассудительная женщина. — Они ведь наполовину. Полукровки. Таким везде непросто. Им надо было доказывать…
— Что доказывать?
— За чеченцем — семья. За русскими — никто.
— Ваши дети росли чеченцами? Или русскими?
— Чеченцами. Но все же. Милану я держала при себе — совершенно домашняя была девочка. То, что позволено девочке, у которой мать — чеченка, не позволено тут девочке, у которой мать не чеченка. Так заведено. И мы так жили. Своей семьей, закрыто. Я ей говорила: «Ты должна быть лучшей, чтобы никто придраться не мог».
Взрослели дети — начались войны. Ну а уж хуже судьбы полукровок в военную пору, когда в тебе кровь двух противоборствующих сторон, — не бывает. Надо что-то большее доказывать, чтобы выживать. В 11-м классе Милана перестала ходить в школу, сказала, что там девочки плохо себя ведут, и вскоре вышла замуж — в другое село, в станицу Слепцовскую в Ингушетии — за Батыра Оздоева, ингуша. Зять Любови Петровны пошел воевать — так Милана, девушка с русским лицом, оказалась женой боевика-ингуша, причем исповедующего до того нестандартный ислам, что новорожденного своего сына звал лишь на арабский манер.
— Отец именовал его по-арабски: Риядос-Солихин, — говорит Любовь Петровна. — Сейчас его так не зовут. И Магомед этого не знает.
Наступил момент, и Батыр нашел то, что искал: погиб в ноябре 2003 года. Юная вдова осталась с трехлетней дочкой на руках и грудным сыном. Любовь Петровна быстро забрала Милану с детьми в Катыр-Юрт. И уже через месяц Любовь Петровну вызвал некто Михаил Евсеев — так он представился. Сказал, что из ФСБ, и велел «присматривать за дочкой».
Еще через месяц, 19 января 2004 года, Милану забрали ночью — «русские», как тут принято говорить. Она тогда еще попыталась взять с собой сына — стала пеленать его, принялась объяснять, что он грудной, скоро проснется, но ей категорически приказали ребенка оставить.
— Откинув от нее двух детей, ее увели, — начинает описывать Любовь Петровна последнюю сцену с дочерью. — Поначалу я двери открытыми оставляла, была уверена: вот-вот она вернется. Почему-то думала, что вернется под утро… Она мне снилась все время: придет, детей проверит и уйдет. А вот уже полгода как не снится…
Милана стала жертвой постнордостовского синдрома отечественных спецслужб. После «Норд-Оста» стали выявлять потенциальных шахидок. Первыми в эти списки попадали вдовы боевиков (с поводом, без повода — все равно), на них составлялись «ориентировки». («В… поступила информация, что лидерами НВФ проводится работа по подготовке террористов-смертников для проведения ДТА на территории России, в их числе могут находиться следующие лица: …». Милана — под номером 2.)
«Ориентировка» в обычной жизни — это кого и почему надо бы поймать. «Ориентировка» по шахидкам — смертный приговор. Вот и ориентировка на Милану: никаких доказательств, ничего — просто «потенциальная».
«Потенциальных» отстреливали по списку — тайно. Если те не успевали бежать за границу. Занимались этим «эскадроны смерти». Но кто составлял списки?
Тот самый Михаил Евсеев прослужил в Ачхой-Мартановском районе (Катыр-Юрт — в этом районе) два года, был прикомандирован. Молодежь в Катыр-Юрте при нем постоянно похищали — и с концами; всего при Евсееве исчез без следа, после того как забрали «неустановленные силовые структуры», 21 человек. Без Евсеева, когда срок его командировки истек, похитили лишь одного. Не Евсеев ли первоисточник Миланиной «ориентировки»?
— Евсеев говорил мне: «Советую дочь за руку держать», — объясняет Любовь Петровна. — А я ее и так всю жизнь за руку держала. Придет Евсеев ко мне на работу, Милана тоже там была, сядет: «Ты — шахидка. У нас есть информация, что ты хочешь стать шахидкой». Зачем он ей это внушал? Милана ему отвечала всегда так: «Я умирать не хочу. Я замуж хочу — дети же подрастут».
— Все же вы замечали что-нибудь особенное за дочкой?
— Ну что можно заметить за женщиной, у которой грудной на руках? — говорит Любовь Петровна. — То кормит, то пеленает, то стирает, то спит, то по дому.
Была ли Милана совершенно уж «ни при чем»?
Нет. Милана, как утверждают те, кто это точно знает, была «доверенным лицом». Это были такие особые женщины в эту войну, которые носили аудио- и видеокассеты с речами и интервью Масхадова. Ведь как известно, большую часть войны он общался с миром — и со своими сторонниками, и с врагами — виртуально. Посредством кассет. Почти все известные интервью Масхадова — в основном иностранным СМИ — результат трудов таких «доверенных женщин», как Милана. А вечно страдать за это будут теперь Миланины дети, которые ее даже помнить не будут. Стоят ли эти тексты их нищего сиротства? Нет.
Стоят ли жизни Миланы, измученной, вечно что-то вынужденной доказывать полукровки эпохи катаклизмов, эти тексты?
Тем более: нет.
— Письма носила? — переспрашивает Любовь Петровна. Она гладит Магомеда по волосам. Гладит, не перестает, будто это ее спасение от рыданий. — Докажите и судите. Мы ее навещать будем. Дети увидят свою мать. Но где она?
Потому-то и не судят, что убить за перенос кассеты — пожалуйста, такая вышла война, а в тюрьму нельзя. А теперь и вовсе для таких людей полная амнистия.
— Вы не жалеете, что вышли сюда замуж?
— Если бы не война, жалеть мне было не о чем. Везде непросто. Ну а если честно — жалею. Очень детей этих жалею. Магомед сам себе опорой должен быть — и его больше жалею, чем Амину. В 2000-м все в селе нашем сжигали военные формы — у кого были. Теперь опять все в камуфляжах, с автоматами и с бородами. Муса Дадаев — глава нашего района, он вообще из боевиков. Тогда почему мою дочь забрали?.. Я много думаю в последнее время: что в душе у этой нации останется? После такой войны? Я писала всем… Алханову, Абдурахманову… Молчание. Они тут считают, что, если у тебя что-то случилось, ты должен молчать. Почему? Иногда мне кажется, что меня среди поля тут посадили: выживет или нет?
Источник: "Новая газета"