СТИХИ УКРАИНОК - ПОЛИТЗАКЛЮЧЕННЫХ ЛАГЕРЕЙ ВОРКУТЫ И ИНТЫ
в переводах Марка Каганцова
ОРЫСЯ (ИРИНА) МАТЕШУК
Матешук Орыся (Ирина) Андреевна родилась в 1929 году в городке Олеське на Львовщине. Окончила культурно-просветительный техникум и библиотечный институт. Трижды безосновательно была арестована в 1947–1949 годах и была осуждена на 25 лет каторги. В 1955 году была освобождена, реабилитирована. Каторгу отбывала в республике Коми, в «Минлаге», г. Инта.
Когда читаешь стихи, написанные молодой женщиной в тяжелейших условиях каторги, остаться равнодушным невозможно… Они пронизаны такой любовью к родным, своему отчему краю, подругам каторжанкам, с которыми она делила горести лагерной жизни. Её стихотворения посвящены подруге – тяжело больной известной художнице Софье Караффе-Корбут. С ней они близко дружили. Софья делала зарисовки и рисовала своих подруг, а Орыся писала стихи, а потом старались передать или перебросить их за колючую проволоку, на волю. Это давало силы переносить тяготы лагерной жизни. В своих статьях О. Матешук вспоминает слова С. Караффы-Корбут: «Заключённые наши святые! Вы мученики, ибо погибли за наш будущий большой Праздник! Преклоняемся пред вами всем народом и клянёмся, что никогда не забудем Вашу жертвенность, хотя, возможно, сегодня и не все Вас понимают, я верю: придёт время, и Ваша невинная кровь отзовётся в каждом сердце. Господи, помоги!»
Пройдя достойно сквозь горнило террора и репрессий, она осталась живой. Спасла её вера в добро, любовь к родным, Украине, к поэзии и жизни. В настоящее время Орыся Матешук проживает во Львове, отпраздновала свое 80-летие, награждена правительственными наградами. По её воспоминаниям в течение 1992-1993 годов снято два документальных фильма. Она почётный член «Союза украинок», и «Всеукраинского общества политзаключённых и репрессированных».
Через всё её творчество красной нитью проходит призыв: чтобы ужасы, которые ей и её подругам-каторжанкам пришлось пережить, не повторились нигде, никогда и ни с кем!..
Моим далёким, преданным друзьям,
которые были рядом в тяжелейшие
годы моей жизни
К ЛЕСЕ УКРАИНКЕ
Ты ко мне приходишь, слыша сердцем чутко,
В час, когда клюёт мне сердце вороньё,
Для меня находишь времени минутку –
Боль и тяжесть в сердце перелить своё.
Я тогда не плачу, боль я изливаю.
В исповеди страстной сердце, как в огне.
И словно на крыльях я с тобой взлетаю –
Веру с вдохновеньем возвращаешь мне.
Ты в глазах потухших зажигаешь лучик.
Голову поднять мне вновь не тяжело.
Мне от разговоров наших – сразу лучше.
Даришь мне надежду, силу и тепло.
В юности со мною ты была повсюду.
Шла со мною вместе в мрачный каземат.
Беспросветных дней тех я не позабуду.
Ты в тюрьму несла мне радости заряд.
А потом – этапы, а потом – конвои,
Зоны и бараки, жуткий Инталаг.
Горя и несчастья выпито с лихвою,
Только ты со мною шла за шагом шаг.
И моя походка крепла понемногу.
Я ведь опиралась на твои слова.
Мне они опора, мне они подмога.
И бороться буду я, пока жива.
Инта. 1950 г.
* * *
Под дулом в тюремные гнали вагоны,
Везли нас на Север, где вечные льды.
Мы шли, нумерованы, биты, голодны,
И кровью в снегу оставляли следы.
В слезах хоронили в дороге друзей мы,
Клялись, сберегут о них память сердца.
И падали следом мы в изнеможенье,
Но были идеям верны до конца.
Мы песнь непокорности дружно тянули -
«Контра спем сперо»* слова песни той.
От страха конвой стал стрелять в нас вслепую.
И вздрогнул в отчаянье Север немой.
Безвестные девушки – зеки, герои
Навеки остались в глухой мерзлоте.
И ныне, лишь из-за границы, порою
Летят к людям песни их гордые те.
* Леся Украинка
Contra spem spero!
(Без надежды надеюсь!(лат.)
Прочь, осенние думы седые!
Нынче время весны золотой,
Неужели года молодые
Беспросветной пройдут чередой?
Нет, я петь и в слезах не устану,
Улыбнусь и в ненастную ночь.
Без надежды надеяться стану,
Жить хочу! Прочь, печальные, прочь!
Я цветы на морозе посею,
В грустном поле, в убогом краю
Те цветы я горючей своею
И горячей слезой окроплю.
И холодного снега не станет,
Ледяная растает броня,
И цветы зацветут, и настанет
День весны и для - скорбной - меня.
Подымаясь с каменьями в гору,
Буду страшные муки терпеть,
Но и в эту тяжёлую пору
Буду песню весёлую петь.
Всю туманную ночку промаюсь,
Буду в темень глядеть пред собой,
Королевы ночей дожидаясь -
Путеводной звезды голубой.
Да! И в горе я петь не забуду,
Улыбнусь и в ненастную ночь.
Без надежды надеяться буду,
Буду жить! Прочь, печальные, прочь!
2 мая 1890г.
Перевод Николая Ушакова
Посвящено известной художнице
Софье Караффа–Корбут, которая сидела
в камере с Орысей
ПОСЛЕ КОНЦЛАГЕРНОЙ БОЛЬНИЦЫ
Бессильна, надолго к постели прикована,
Покинута Богом и светом при том,
Бесправна, забыта, и так далеко она
От дома, что даже не снится ей дом…
Вокруг раздавался лишь стон обречённых,
И слёзы всё время лились из очей,
Но изредка ропот врывался сквозь стон их -
Согбенных, безликих каких-то людей.
«Напрасно… - твердили они безнадежно,
(И каждый из них был уж к смерти готов), -
Так мало осталось… Сегодня, возможно…»
У Бога просила хоть пару деньков.
Хотелось ей жить и, смерть отгоняя,
Хотелось кричать на весь белый свет:
«Постой, я живая, жить дальше должна я,
Всего девятнадцать я прожила лет!»
О, как не хотелось прощаться со светом…
А за огражденьем колючим – весна!
И тундра покрылась вдруг вся первоцветом -
Такою прекрасной казалась она…
Я выжила лишь потому, что, мечтая
О Родине, видела край свой во сне.
Сквозь тундру летя до любимого края,
Я знала, там силы вернутся ко мне.
1949
Минлаг, Инта
ИНТА
Лесная делянка, за проволкой ели.
Повсюду, как камень тверда, мерзлота.
Но зэки ее своим потом согрели –
И город возник в Приполярье: Инта.
Вот школа, дома, дорога до школы…
(О, сколько в земле наших трупов вокруг!)
И в школу ребята ватагой весёлой
Идут беззаботно… Но замерли вдруг.
«Зачем же конвой здесь и провод колючий?
Зачем номера на одежде людей,
И вместо нормальной одежды – онучи?..»,-
Хотелось ребятам узнать поскорей.
Махали руками они всей гурьбою.
Мы с грустью смотрели, припомнив свой дом…
Привел нас в сознание выстрел конвоя,
Детей распугал, прогремев, словно гром.
…О, вы, дети Коми – холодного края!
Чтоб нас разглядеть, здесь стоять вам не раз.
Вы, может, когда-то, всю правду узная,
Как жертв беззакония, вспомните нас.
Инталаг, 1951 г.
НАЗОВУТ ВАС ПОИМЁННО
Неповторимые, родные
Подруги милые мои!
Несломленные, как святые,
Вы шли на смерть за честь земли.
Про вас поэм не написали,
Никто вам лавров не поднёс.
Забыты миром, вас не знали.
Ваш стон в бессмертье перерос.
Но назовут вас поимённо,
Потомки склонятся до ног,
Творцы добра навек запомнят,
Чтоб каждый в сердце вас сберёг.
В АБЕЗЬ – ЛАГЕРЬ СМЕРТИ
(отрывок из поэмы «Мирослава»)
Вот тащится поезд. Вокруг всё уныло.
Ползёт он на Север, к чертям на рога!
Зачем же природа для нас сотворила
Тот Север холодный, где вечны снега?!
Состав равнодушный всё мчится и мчится…
И провод колючий опутал вагон.
Лишь тундра да снег, глазу не зацепиться…
Откуда ж разносится жалобный стон?
Беспомощны, хворы и вовсе калеки,
Вот кто-то в горячке кончается там.
Когда бы хоть крохи лекарств в кои веки…
–Пускай подыхает, не нужен нам хлам!
А буря на пару с конвоем хохочет.
И воет пурга, словно ведьма шальна.
Все жертвы в объятья принять она хочет,
А к горю людей равнодушна она.
Минлаг, Инта – Абезь, 1952 г.
И В БРАТСКОЙ МОГИЛЕ
ОН БЫЛ ПОХОРОНЕН
Ирине Козак в день смерти её отца
Палата тюремная. Как беспросветно!
Темно здесь и холодно. Света бы чуть!
И стон прорывается вдруг незаметно –
То кашель больных, разрывающий грудь.
Тяжелобольной, умирая, лопочет
(Каким же он немощным стал и седым!):
– Мне б на Украину взглянуть хоть разочек,
Вдохнуть её воздух, увидеть бы дым…
Внезапно обмякло бессильное тело.
Последнюю фразу не всю произнёс.
В губах полуслово, застряв, онемело,
В глазах, что погасли, уж не было слёз.
Лежал без сознанья в тюремной одежде,
Был взгляд равнодушен к чужбине уже…
Крылатые прочь улетели надежды,
Лишь смерть тут искала себе новых жертв.
И в братской могиле он был похоронен,
Где провод колючий, в далекой Инте…
Боль сердца, понятная и посторонним,
У дочки в глазах, хоть уста в немоте.
– Меня ты покинул, любимый отец мой…
Нет сил, чтобы всё досказать до конца.
Навеки изранено детское сердце
И след сохранится в морщинах лица.
Подруга, ах, если была бы я в силе,
Хоть капельку горя у вас отняла.
Нас мужеству боль и страданья учили,
И нам закалили сердца и тела.
* * *
Памяти Ларисы Гениюш –
выдающейся белорусской поэтессы
в день её смерти
Глаза погасли, что огнём горели
И взглядами рвались вперёд.
О, как они всегда умели
Другим свой гордый дать полёт!
Верная подруга – дочка Беларуси,
Неужели больше не встречаться нам,
Чтоб делить, как прежде, в радости и грусти
Боли и надежды наши пополам?!
Против произвола бились мы отважно,
Против зла и против неправды людской,
Чтоб судьбы хозяином каждый стал однажды
И не гнул покорно лоб свой крутой.
И за то изгнание мы с тобою прúняли,
Шли через холодные вьюги мы Инты.
Чтобы палачи нас, гады, не осилили,
Шли, за руки взявшись, вместе я и ты.
Дочка Белоруссии – гордая красавица,
Сиротой шепчу прощания слова.
С нами твоя лира навсегда останется
И навеки с нею будешь ты жива.
7 июня 1983 г.
Лишь вам я отдам свою музу убогую
Однажды припомнится вам иль приснится:
(Забыть ли тюремные дни вам и ночи?)
В негожих одёжках пригожие лица,
И песни сквозь слёзы, печальные очень.
Однажды припомню случайно я, вроде,
Как с вами делила надежду-печаль,
Как вслух я мечтала, стремилась к свободе,
Хоть были напрасны стремленья те, жаль.
Тогда же, тайком, только в мыслях сначала,
Слагала стихи про неволю и вас.
В них помыслы тайные я изливала,
О чём в разговорах молчала не раз.
Пусть счастьем забыты вы и обездолены,
Прошли издевательства, пытки беду,
Бесправны, гонимы и мраком окованы,
Однако лишь с вами я дальше пойду.
Лишь вам я отдам свою музу убогую,
И пусть только с вами она в мир идёт,
Пусть честно пройдёт той страдальной дорогою,
Сквозь тюрьмы и ссылки, сквозь сталинский гнёт.
1949
Львовская тюрьма «Бригидки»
Реквием
В неравной борьбе полегли вы, бесстрашны.
В глухой мерзлоте прах забытый лежит…
Святые геройские образы ваши
Когда-нибудь увековечит гранит.
На ваших могилах цветы запестреют,
Лавровый венок вам возложит народ.
И вечным огнем дух ваш души согреет,
И образ ваш к правде людей приведет.
1953
Минлаг, Абезь (лагерь смерти)
МАРИЯ ПОТИКЕВИЧ - ЗАБОЛОТНАЯ
Родилась в 1924 году в селе Оришковцы Гусятинского района Тернопольской области, в учительской семье. В 1941 г. во Львове вступила в юношескую организацию ОУН, окончила курсы медсестёр и во время оккупации немцами Львова ушла на Волынь в УПА с группой повстанцев. В подполье Марию называли «Василихой» или Марусей. Она оказывала первую медицинскую помощь раненым, была связной. В марте 1946 года её арестовали в поезде, когда она ехала со Львова в Ровно, в вагоне нашли оружие. Приговорили Марию к 10-ти годам лагерей в Коми АССР и 5-ти годам лишения гражданских прав с конфискацией имущества. Потом – 10-летний срок концлагерей. Четырёхмесячное «путешествие» до приполярной Инты. Тяжёлая, изнуряющая работа и 300 грамм лагерного пайка. После освобождения в 1956 году вышла замуж за политзаключённого Владимира Заболотного, а через год вернулась в Украину. До выхода на пенсию пани Мария работала в районной больнице.
В последнее Мария Потикевич болела.
– Когда её обследовали врачи, то спрашивали не получала ли она ударов в живот, – рассказывает преподавательница Чертковского педагогического училища Кристина Яремчук, 56 лет, – женщина в молодости всякое пережила на допросах. Была так истощена, что весила 30 килограммов. Вот как вспоминала свои допросы сама Потикевич.
Когда её завели в темную камеру, следователь, подняв глаза, спросил.
– Мария Васильевна Потикевич?
– Да, – кивнула 22-летняя заключённая.
– Будешь говорить? – следователь взял со стола тяжёлый мраморный пресс. – Говори! Говори! – удары сыпались на голову.
Еле добралась камеры. Лежала на мокрой от крови хламиде. И припоминала, как приветствовала в 1939 году советские танки в селе. Сама несла хлеб-соль. Ещё и флаг жёлто-синий выгладила…
Снова и снова допросы. Густые русые волосы в пучок на руку и – головой о стену. Кровь залила глаза, помутилось сознание. Если с первого допроса до камеры дошла сама, то теперь внесли…
Сильная духом, она с достоинством вынесла все тяготы лагерной жизни и по возвращении в Украину вела активную социальную жизнь. Мария принимала участие в создании «Народного Руха», «Товариства українськоїмови», «Союза украинок», «Всеукраинского общества политзаключённых и репрессированных» и возглавляла его местное отделение. Издала несколько сборников поэзий. Награждена орденом княгини Ольги III степени.
Умерла Мария Потикевич-Заболотная в 2007 году на 83 году жизни. Похоронили её 29.01.2007 г. на Чертковском кладбище.
В Воркуте на строительстве наводят
порядок, сжигают всякий мусор.
А для нас радость – настоящий
Праздник Огня.
Подкиньте полено, сильней пусть пылает!
Огонь, меж снегами гори!
И песнь казаков, стрельцов, бурлаков мы
Разбудим ещё до зари.
В поход казаки собирали обозы,
Запивши медами бои,
А мы здесь в неволе упьёмся дымами.
Огонь, на болоте гори!
Подкиньте полено и рядом садитесь
Сушить онучи на ногах,
А в песню долейте горячего слова,
Чтоб жар разгорелся в сердцах!
Судьба чтоб на волю меча не острила,
Огонь от дождя чтоб не гас,
Чтоб в доме далёком лампада светила,
И мамы молились за нас.
Горят и трещат, блестят, розовеют,
Как будто целуют они,
И дарит нам пламечко ласки объятий,
Пылают, пророчат огни!
СЕРДЦЕ МОЁ
Береги, моё сердце, все тайны,
Береги, чтоб сильней тебе стать.
Память горькая лет чрезвычайных
Научила тебя крепчать.
Я стихи Тараса учила
С юных лет, пока в школу пошла…
Где, родня моя, ваши могилы?
С благодарным к вам сердцем пришла.
Как вы быстро состарились телом!
Вас скосили недуги со злом…
Мое сердце, будь стойким и смелым,
А врагов разразит пускай гром!
РОДНАЯ РЕЧЬ.
Разнесись, родная песня, по всей Украине,
В каждом добром, верном сердце отзовись отныне.
Речь родная, что забыта, восстань из руины.
Улыбнись, родное слово, в душе Украины.
Тебя гнали, били, рвали,в Сибирь вывозили,
В тюрьмах в грудь тебе стреляли, прятали в могиле.
А поэты речь родную забывали кротко.
Приговоры их пугали и тюрьмы решетка.
Вырвалась, как из вулкана, ты на свет гнетущий
И воскресла всем на славу, путь твой всемогущий.
Накажи своим и пришлым: "Я - хозяйка ныне.
Будьте добрыми друзьями. Здесь моя твердыня".
Сила, мудрость и богатство - наша речь родная.
Нищ душою украинец, речь свою не зная!
ВАЛЕРИЯ ДЖУЛАЙ
Родилась в 1915 г. в Тифлисе. Образование высшее – в 1935 году окончила пединститут. С 1939 года артистка Житомирского музыкально-драматического театра. Была в оккупации. Арестована в 1945 году. Особое совещание определило её за «национализм» на 10 лет в лагеря. Лесоповал. Воркута. Полярный Урал. Солагерники звали её Чайкой. Писала стихи на русском и украинском языках.
Умерла в 1984 году от инфаркта.
Отец, Феофан Петрович, арестован в 1937 году. По-видимому, в том же году и расстрелян. Сведений в материалах «Мемориала» о них, об отце и дочери, нет. Как отсутствуют сведения и о её брате Юрии, сгинувшем тоже в ГУЛАГе.
ИЗ СБОРНИКА «НЕБО СКВОЗЬ РЕШЁТКИ».
(1945 -1954)
НОСТАЛЬГИЯ
Мне иссушили душу суховеи –
Степные украинские ветра.
Век не смогу сомкнуть в спокойном сне я.
Минует ночь... Не сплю я до утра.
В глазах бессонных вижу вновь картину я –
Седой полыни росную волну,
Что мчит куда-то в даль необозримую,
Даль бесконечную... И сердцем не пойму
Я радость, безмятежную до боли,
Что грудь сжимает и кипит во мне,
Ведь то моя раскованная воля
Мчит табунами дикими коней.
Овеет до безумия родными
Ветрами мне невольничье лицо,
И грудь заполнит запахом полыни
И терпким и пахучим чабрецом.
Век не смогу сомкнуть в свободном сне я
Вновь до рассветной седины утра.
Мне иссушили душу суховеи –
Степные украинские ветра.
КОТЯТА
В оковы зимние мороз окно упрятал
В краю, где снег не тает никогда,
Но взор ласкают вербные котята.
Кто чудо нежное весны принёс сюда?
Желты, пушисты, солнечными дланями
В туман весны одеты золотой.
Как трогательно выжить их желание,
В морозы выстоять, поспорив с Воркутой.
Мысль за решётку сквозь снега летит стрелой::
Живите крохотные нежные созданья!
А сердце полнится то грустью, то тоской,
И хочется котят согреть дыханьем.
И стало стыдно вдруг за слёзы и за мысли мне
Безверья без границ и берегов.
Я выживу. Вон почки золотистые
Растут среди нетающих снегов,
Не увядая, не боясь мороза,
И, может, зацветут когда-нибудь…
И сердце оживает, сохнут слёзы:
Живи, надейся, горести забудь!
Смотрю на них, печалиться не смея,
Неверие с тоской уходят прочь!
Надежды солнце мне вернуть сумели
Они в полярную заснеженную, ночь!
Сосьва. Полярный Урал
ПЛЕН ВЕТРОВ
Стережёт над речкой здесь камыш высокий
Мхов тёмно-зелёных сказочный покров.
И сплетают ветви сосны над осокой.
Сосны азиатские - это плен ветров.
А низами лапы разостлали ели.
Там растет болиголов – травка колдовская.
Сосны лапами седыми стискивают ветер.
Рвётся он - не вырвется, стонет и стихает.
Слышишь: в тёмной чаще буйный об утрате
Воли ветер плачет, вырваться готов.
И гудят сердито ночь всю до утра те
Сосны азиатские - это плен ветров.
И простор напрасно взгляд твой жадно ищет.
Заблудилось сердце. Где ты, дом родной?
Зоны и колючки, лагерные вышки –
Плен не только ветра, это плен и мой.
Сколько б за решётками сердце вы не прятали,
Но свободы жажда не смолкает в нём.
Свищет вольный ветер и тайга проклятая
Занялась огромным от огня костром.
И на всей планете нет костра могучей,
И сгорают в этом праведном огне
Лагеря и зоны, вышки и колючки.
Очень жаль, что это... только снится мне.
ПОДРУГЕ НА ПАМЯТЬ
Белокурая моя знакомая,
Что белее Воркуты снегов,
Ох, не скоро буду слушать дома я,
Как и Вы, на зорьке соловьев!
Пролетит над нами пург немало,
Отметут и с ветром отлетят.
И напрасно будет дочку мама,
Словно солнце из-за тучи, ждать.
Долгие года с киркой лопата
Не дадут нам о себе забыть.
Долго ли? – нам не известна дата,
Дни пройдут иль годы, может быть.
Может быть, придётся (я не знаю),
Выпить чашу горечи до дна,
Ляжет на чело морщина злая,
На льняные косы - седина.
Может быть, наступит в жизни осень
(Раньше срока вдруг придёт она),
Не печальтесь: в Ваших белых косах
Пропадёт любая седина.
Донесут до Родины нас ноги.
Молимся, в желанье страстном мы
До родного донести порога
Сердце, жаждой полное борьбы!
К МУЗЕ
Ты явилась к нам ночью тёмною
Через стены, туман и огонь,
Заглянуло в глаза бессонные
И в безмолвное сердце моё.
Ты явилась забытой, любимой,
Что изгнали навек, навсегда,
Чтоб ран прежних не бередила,
Суховеем не жгла никогда.
Не буди моих воспоминаний –
Больно. Лучше меня позабудь!
Всё в былом! И уже никогда им
Не воскреснуть – дай сердцу заснуть.
Погоди, страшно похоронить мне
Свою молодость заживо вдруг!
Стой, пусть позже – ещё хочу жить я!
Сон с забвеньем страшнее мне мук.
Пусть огонь эту грудь разрывает,
Кругом пусть идет голова,
Пусть, как красные капли, стекают
Наболевшие сердца слова!
Я под ветры несчастья с тобою
Непокорной и битой пойду,
Не склоню коленей в неволе
И стерплю любую беду.
Ты явилась к нам тёмною ночью
Сквозь стену, решётку, огонь,
И взяла чрез бессонные очи
Ты безмолвное сердце моё.
ОТЦУ
А жизнь моя, увы проходит
На свалках жизненных отходов,
На Крайнем Севере, вдали
Всего достойного любви.
Но смысл всё-таки есть в ней,
Как капли составляют реку,
Тобой он вложен в Человека.
Хотел Ты видеть в дочери своей,
единственной родной,
счастливой, молодой,
как май...
Теперь её уж осень наступила,
Ну а тебя нашла могила.
Ты на чужбине свой
Обрел покой.
Недолог человека век.
Спокойно почивай,
Ведь дочка - ЧЕЛОВЕК.
Сосьва. 1948-1950 гг.
Макет обложки готовящегося к изданию сборника стихов украинских политзаключённых
в переводах Марка Каганцова, сделанный воркутинцем Владимиром Плотницким.