СИРИЯ ГЛАЗАМИ РУССКОГО ЖУРНАЛИСТА
Источник: anna-news.info
Сирийским властям все труднее удерживать ситуацию в стране под контролем. Его утрата будет означать масштабную гражданскую войну.
Первый раз с сирийской государственной машиной я столкнулся, пытаясь получить въездную визу. Усатый страж у входа в посольство Сирии в Анкаре отобрал мое командировочное письмо, даже не взглянув на него, и не пустил в здание. Все дальнейшие попытки установить связь с Дамаском не принесли большого успеха. Оказалось, что сирийскому государству нельзя послать емейл: ни один из двух предложенных на сайтах правительства адресов не работал. Впрочем, и сайты тоже частично не работали, а ответивший на телефонный звонок в министерстве информации, работающем с международной прессой, кажется, сильно удивился, услышав английский язык, и быстро повесил трубку. Дамаск был настолько недосягаем, что в какой-то момент возникло впечатление, что оппозиция победила и город уже захвачен.
Все-таки прилетев в Дамаск после четырех месяцев непрекращающихся попыток и попав в министерство информации, где неминуемо оказывался каждый иностранный журналист, прибывающий в страну, я понял причину его «глухоты». Для сирийского правительства, за последние двадцать лет привыкшего к существованию в условиях чрезвычайного положения, адекватная организация работы с международными журналистами оказалась непосильной задачей. Полузаброшенное здание в пригороде, две пыльные обшарпанные комнаты на восьмом этаже; в коридоре электрочайник и давно не мытые стаканы. Немногочисленный и плохо говорящий по-английски персонал с напряженными лицами очевидно воспринимает тебя как врага и боится сказать лишнего.
Я прилетел в Дамаск, чтобы получить ответ на вопрос: как случилось, что самая мирная страна Ближнего Востока меньше чем за год превратилась в кипящий насилием котел? Директор департамента PR и иностранных СМИ министерства информации Абир аль-Ахмад на плохом английском коротко сообщила мне, что причиной всему — иностранные террористы и заговор против Сирии. А на просьбу познакомить с доказательствами сообщила, что доказательства, наверное, есть, но они относятся к ведению министерства внутренних дел, а это другое министерство, к которому она никакого отношения не имеет и поэтому ничем помочь не может. Подобный информационный аскетизм, неумение и нежелание разговаривать с международной прессой сильно вредит имиджу сирийских властей и играет на руку оппозиции, которая легкодоступна и с удовольствием идет на контакт.
В Дамаске оппозиция представлена в основном образованной молодежью, принадлежащей к среднему классу и хорошо говорящей по-английски. Это они организуют демонстрации-флешмобы в пригородах Дамаска каждый вечер, собираясь на две-три минуты в заранее условленном месте и выкрикивая антиправительственные лозунги. На первый взгляд эти умные люди с горящими глазами и есть светлое будущее Сирии. Впрочем, реальность, как это часто бывает, оказалась значительно сложнее первого впечатления.
Романтики с большой дороги
Романтический образ революционеров начал развеиваться, когда при переговорах с оппозиционерами о поездке в горы вокруг Дамаска, где скрываются активисты оппозиционной Свободной сирийской армии, девушка-координатор, неловко улыбаясь, сказала: «Вы только камеру с собой возьмите подешевле, маленькую какую-нибудь, и денег много не берите. Понимаете, они иногда просят иностранных журналистов сделать им “подарок”...» Отвечая на мое недоумение, она пояснила, что бойцы Свободной армии люди простые и иногда в поисках «подарков» выворачивают карманы представителей СМИ и отбирают сумки.
Для российских журналистов ситуация оказалась еще более сложной. После того как Россия наложила вето на резолюцию ООН по Сирии, один из шейхов, имеющих большое влияние на оппозицию, издал фетву (религиозную рекомендацию), объявляющую русских целью номер один. Шейхи являются главными религиозными идеологами движения. Они же неформально судят подозреваемых в предательстве. «Понимаешь, — объясняет мне один из оппозиционеров, — убить человека в исламе — это грех. А шейхи могут сделать исключение, издав фетву, разрешающую убить предателя». «Но они, конечно, взвешивают все обстоятельства и требуют доказательств», — добавляет он поспешно. Два главных шейха оппозиции скрываются за рубежом и оттуда же издают фетвы: Эхсан Бадарани живет на три дома — между Турцией, США и Германией. А Абул-Худа Якуби, иммигрант из Марокко, получавший образование в Великобритании и Швеции, находится сейчас в Турции.
В одном из кафе Дамаска мы встречаемся со связным Свободной армии в столице. Абухаджар уже не похож на хипстеров из модных кофеен Старого города. Он явно религиозен, носит бороду и говорит категорично, не признавая возможности других мнений. Я начинаю понимать, какие люди непосредственно с оружием противостоят правительству Асада. «Мы ненавидим Россию! Русские — это теперь киднэппинг нэйшн (нация для похищения. — Е. П.) номер один. А ты точно не на русских работаешь?» В этот момент я подумал, что иностранные журналисты любого происхождения (я представился британским, чтобы снизить возможные риски) оказываются в Сирии в крайне сложной ситуации. С одной стороны, они неудобные для властей свидетели ситуации, с другой — прямая цель военизированных группировок в составе оппозиции, которые, убивая западных журналистов, пытаются запятнать правительство (недавно «Фигаро» раскрыла убийство французского журналиста, совершенное оппозицией в Хомсе именно по такому сценарию).
Как рассказывает Фара — еще одна активистка, имеющая постоянную связь с Хомсом, — в действительности правительственная армия и вооруженные формирования оппозиции находятся в процессе постоянных переговоров и разделили зоны влияния в Хомсе. Дело доходит до того, что чекпойнты регулярно меняются — в один день там могут стоять правительственные солдаты, на следующий — бойцы Свободной армии. И наоборот. Резидент Хомса Тарик, сбежавший оттуда в Дамаск, подтверждает, что насилие действительно перешло в плоскость отношений между сектами. Алавиты поддерживают армию, поскольку опасаются за свою безопасность, а сунниты в целом оказывают содействие оппозиции. C обеих сторон могут быть исключения, однако можно сказать, что трещина пошла по самому фундаменту сирийского общества. На просьбу рассказать что-то, чему он лично был свидетелем, Тарик долго молчит, а потом рассказывает, как его друг алавит, живший в суннитском квартале, был убит боевиками Свободной армии. Сначала его предупреждали, требуя уехать, потом сожгли машину, а потом убили. Тот был военным пилотом в армии Асада, и после убийства оппозиция заявила, что его убил мухабарат (обозначение спецслужб в арабских странах) за то, что он дезертировал из сирийской армии. «Но я-то знаю...» — грустно заключил Тарик. Минометные и артиллерийские обстрелы действительно бывают — как правило, на взаимной основе: одна из сторон обстреливает позиции другой, после чего противник пытается в отместку «накрыть» кварталы, где расположен зачинщик.
Самое начало
Несмотря на отсутствие в Дамаске видимых признаков войны, город буквально наводнен полицией и агентами в штатском. В сопровождении оппозиции я еду снимать одну из демонстраций-флешмобов в пригороде Берже. На улице постепенно собираются группы молодежи, которые вдруг объединяются в толпу, вытаскивают флаги оппозиции и бегут, скандируя антиасадовские лозунги. Все завершается за полминуты — толпа разбегается в разные стороны, а я в сопровождении нескольких активистов двигаюсь к такси. В этот момент на нас нападают несколько человек в штатском, просто стоявших до этого на улице, и после короткой схватки я оказываюсь в машине полиции. Три часа меня держат в отделении полиции Берже, но после допроса мухабарат, дежурных ответов «Я никого из них не знаю» и «На демонстрации оказался случайно», звонков в посольство и министерство информации меня наконец отпускают.
Информация о задержании сначала прошла через демонстрантов по социальным сетям, через которые действует оппозиция, а потом попала в ленты новостей, что дало возможность подобраться ближе к истокам движения. И через серию встреч я выхожу на одного из лидеров подпольной оппозиции в Дамаске. Мы встречаемся в небольшом офисе в центре города. Ахмед предельно откровенен — я получаю ответы даже на те вопросы, которые не осмелился бы задать. Умный, получивший образование в Лондоне, владелец бизнеса в сфере IT, Ахмед участвует в движении с самого начала — с февраля 2011-го.
— Понимаешь, у нас было несколько групп в начале: интеллигенция, разговоры о политике, — рассказывает он. — В основном люди были образованные, с опытом жизни за рубежом, в том числе в Турции и Египте, многие имели там родственников. В феврале некоторые стали говорить, что нам тоже нужно что-то организовать. Один из моих друзей даже приглашал меня в американское посольство, но я не пошел. Именно тогда наша группа откололась — мы не понимали, что происходит и с какой целью. Мы продолжили работу самостоятельно, периодически поддерживая с ними связь. Первой нашей акцией была демонстрация у ливийского посольства против Каддафи. Мы просто хотели посмотреть, что мы в принципе можем. Ведь для нас демонстрация против Каддафи — это завуалированная демонстрация против Асада. И именно тогда произошел перелом: мы впервые не подчинились полиции и оказали ей сопротивления. Раньше это было немыслимо — полиция олицетворяла власть. Если ты толкаешь полицейского, то ты пытаешься толкнуть всю государственную машину. Теперь мы увидели, что они нас боятся. И страх перед властью, сковывавший меня всю сознательную жизнь, исчез. Мы поняли, что мы можем многое.
Следующей нашей акцией было распространение слухов. 21 марта в Сирии отмечается День матери. И мы распустили в ряде районов слух, что жена президента Асада Асма раздаст всем женщинам по пять тысяч лир (около ста долларов). Это был отличный способ проверить реакцию населения на слухи и подпитать недовольство властью. Асма — одна из богатейших женщин Сирии и известна своими благотворительными акциями. 10 марта, в день, на который мы «назначили» раздачу денег, около пятисот женщин собралось у вокзала Хиджаз в ожидании подарка. Когда полиция сказала им уходить, они не поверили и продолжили стоять и ждать в магазинах и аптеках вокруг площади. Только к вечеру они наконец разошлись.
— Погоди, — прерываю я его. — А как вы вообще дошли до этого? Как вы это организовали?
Ахмед теряется:
— Не знаю, это делали не только мы, но и другие группы. Я не знаю, откуда это пошло. Но я знаю, что, когда в марте начались выступления в Дераа, то несколько групп поехало туда в деревни вокруг города уговаривать сельских жителей принять участие в митингах.
Конфессиональный разлом
Тогда в Дераа полиция задержала около десяти подростков, разрисовывавших антиправительственными лозунгами стены зданий. Тут же по городу пошел слух, что в здании полиции им вырывают ногти. Перед полицией собралась толпа родственников, друзей, знакомых и просто сочувствующих, которая потребовала выдать им подростков. Доказательств того, что задержанным действительно вырывали ногти, нет до сих пор, но в результате отказа полиции выдать детей родителям по всему городу начались беспорядки, в результате которых были сожжены суд и местная телестанция. В ходе волнений полиция применила оружие. Слухи об этом разошлись по всей Сирии и вызвали новую волну демонстраций в Дамаске.
Как говорят оппозиционеры, следующим переломным моментом стала демонстрация в Латакии в апреле, на которую вышли сунниты. Алавитское меньшинство, напуганное слухами о погромах, собрало свое ополчение из молодежи, которое и напало на суннитскую демонстрацию, были пострадавшие. С этого момента религиозные меньшинства (алавиты и христиане) откололись от революции. Двумя важнейшими событиями апреля стали этот раскол и вовлечение сельского населения в события в городах. 22-го и 29 апреля прошли также большие демонстрации в Дамаске, в которых впервые принял участие городской средний класс.
В апреле и в начале мая начались волнения в Хомсе. Здесь все тоже развивалось по своему сценарию. Напряженность между религиозно-этническими группами в городе нарастала давно. В Хомсе, в отличие от других городов Сирии, практически не осталось смешанных кварталов — город четко делится на районы по признаку религиозной принадлежности. Примерно 30% населения составляют алавиты, еще 30% — бедуины-сунниты (эмигранты, переселившиеся в Хомс из пустыни), а оставшаяся часть — так называемые хомси, потомственные горожане-сунниты.
Алавитская молодежь, узнав о событиях в Латакии, начала нападать на бедуинов. Те, в свою очередь, традиционно имели оружие, которое и не замедлили применить. За одну неделю в городе погибло до 10 человек. Хомси, район которых находится между бедуинами и алавитами, вышли на мирную демонстрацию против насилия в городе, но по не ясной сейчас причине полиция открыла стрельбу. Погибло около 50 человек. В город ввели армию, и воюющие общины насильственно примирили друг с другом. К маю все постепенно затихло, мертвые были похоронены, но ничего не было забыто.
У этого конфликта есть и экономическая подоплека: отец действующего президента Сирии Хафез Асад крайне осторожно обращался с гремучей смесью наций и сект, которую представляет собой Сирия. Он запрещал алавитам заниматься крупным бизнесом, сделав из них служивое сословие. Распределение власти в Сирии происходило следующим образом: алавиты имели политическую власть, а сунниты обладали экономической. С приходом Башара все изменилось — служивые активно пошли в крупный бизнес, нарушая традиционные границы и задевая интересы богатых суннитских кланов.
Май был спокойным везде, кроме Хамы. Учитывая прошлые волнения там (1982 года, подавленные Хафезом Асадом), Хама имела привилегии по сравнению с другими городами: там можно было протестовать и проводить демонстрации при условии, что демонстранты не выходили за пределы города. К началу июня режим начал уставать от проблем в Хаме, и в город были введены войска. За первую неделю июня там погибло 67 человек. С этого момента люди начали требовать не свободы, как раньше, а ухода Асада.
Без контроля
На мой вопрос, что оппозиция тогда предполагала делать дальше, Ахмед, кажется, отвечает не очень охотно:
— А потом мы потеряли контроль... Ситуация начала развиваться сама по себе, и уже ни правительству, ни нам было не под силу ее контролировать. Мы продолжали проводить небольшие акции, подталкивая ситуацию в нужном направлении. Например, мы окрашивали воду в фонтанах в ярко-красный цвет, и получался фонтан крови. Или в тех районах, где из-за присутствия полиции невозможно было проводить демонстрации, мы ставили колонки с революционной музыкой и призывами, подключенные к аккумулятору, чтобы полиция долго искала источник звука. Сейчас мы работаем в основном в интернете. Так как большинство акций организовывается в Фейсбуке, крайне важно, чтобы там постоянно была свежая информация и полиция не могла попасть в закрытые группы. Существует много мелких закрытых групп, администратор каждой из которых в целях безопасности находится за рубежом. Настоящие имена использовать запрещено — оппозиционеры знают друг друга только по никам в сети. После каждой демонстрации участвовавшие в ней обязаны в течение часа отметиться, что они здесь. Если кто-то не отметился, это означает, что он скорее всего арестован. Тогда админ немедленно исключает его из закрытой группы, чтобы полиция не могла зайти через его аккаунт. В течение 24 часов информация переправляется в главный офис Фейсбука, где полностью стирают аккаунт со всей чувствительной информацией в нем. Это не входит в правила Фейсбука, но нам удалось с ними договориться об исключении. Mы создали супергруппу, куда входят только админы более мелких групп. Информация от них стекается в главную группу, откуда репостится по цепочке во все остальные группы. Ну а для документирования демонстраций и действий полиции мы используем, например, вот это... — Ахмед достает из сейфа камеру размером меньше спичечного коробка и продолжает: — Она прячется в одежде. Хватает обычно на полтора часа записи. В Сирии такого, конечно, не достать — пришлось за рубежом заказывать.
Мне интересно, насколько мой собеседник осознает возможные последствия их борьбы. Его ответ меня поражает:
— Мы знаем, что стало с Ливией, но я боюсь, наше постреволюционное будущее окажется значительно страшнее. Слишком много крови пролито и слишком мы все здесь разные...
На следующий день министерство информации повезло группу журналистов в город Дераа, с которого и началась гражданская война в Сирии. Визит был оформлен в том же духе, который поразил меня во время первого посещения министерства. Встреча с хитро улыбающимся губернатором провинции, посещение выставки конфискованного оружия якобы иностранного происхождения, где были представлены заржавевшие винтовки со штыком и берданки времен Первой мировой, а под конец посещение демонстрации в поддержку Башара Асада. Под серым низким небом на сцене в мощном звуковом сопровождении из колонок грустно водили хоровод несколько пионеров с портретами Асада. Громкоговоритель иногда выкрикивал кричалки в его поддержку. Было очевидно, что устаревшая государственная машина Сирии плохо справляется с теми информационными технологиями массового уничтожения, которые были против нее применены. Прямых доказательств иностранного вмешательства в Сирии не существует, однако уже много лет так называемые агентства по развитию из стран Европы и США финансируют такие организации, как Association for Progressive Communications и Spiderweb, разрабатывающие алгоритмы использования информационных технологий с целью продвижения демократии. Результатом всего этого стала ежедневно увеличивающаяся гора трупов с каждой стороны конфликта в стране, где семейные и дружеские отношения очень сильны и требуют отмщения. Одна из самых мирных стран Ближнего Востока стала ареной кровавого геополитического передела.
В мой предпоследний день в Сирии я получаю возможность лично убедиться в том, какого накала достигло противостояние. В районе Аль-Маззе проводились похороны трех человек, убитых во время демонстрации в предыдущий день. Похороны — это единственный шанс для полулегальной демонстрации, когда люди могут собраться на улице, чтобы пронести тела погибших до мечети и потом на кладбище. В обычных случаях собрания свыше пяти человек запрещены. На проспекте, соединяющем мечеть с кладбищем, собралось не меньше 10 тысяч человек. После проноса тел на кладбище собравшиеся начали скандировать: «Аллах благословляет Свободную сирийскую армию!», и полиция открыла огонь. Толпа схлынула, и на дороге осталось лежать несколько человек в крови. Впрочем, демонстранты быстро их утащили с собой, так как попадание в государственную больницу с демонстрации сулит в Сирии мало хорошего. После «зачистки» по району пошли так называемые шабиха — преимущественно алавитское ополчение, помогающее полиции. Из блокированного района мы смогли выбраться только спустя три часа.