Верующий спрашивает у преподавателя истории Церкви, где же в омуте властолюбия, обрядоверия, насилия - собственно вера, святость. Тот же вопрос можно поставить и применительно к обычной истории: где в океане экономики, политики, где переплетаются и сталкиваются потоки различных культур, - сам человек и его свобода?
Я несколько удивился, найдя ответ в интервью Лешека Бальцеровича. Моё удивление извиняет то, что это первый текст Бальцеровича, который я прочёл, и, судя по этому тексту, Бальцерович (в отличие от многих, кто претендует на равенство с ним) - нечто вроде Хомского в экономике. Он не даёт вторичному - а всё вторично, кроме человека и его свободы - заслонить первичное.
В Бальцеровиче нет того, что возмущало в русских деятелях, объявлявших себя подражателями Бальцеровича, проводниками либерализма - Бальцерович под "свободой" имеет в виду прежде всего не свободу экономическую, а свободу политическую, он не допускает и мысли о том, что "цель оправдывает средства" - в русском переложении "экономическая свобода оправдывает политическую несвободу". Бальцерович говорит, что "случалось существовать капитализму без демократии, но никогда не бывало демократии без капитализма", но он не говорит, что капитализм - это приватизация государства элитой.
Капитализм не есть равенство доходов, капитализм есть равенство шансов - но то, что называлось "советским социализмом", а теперь называется "государственным капитализмом" аннулирует именно равенство шансов, не вводя и равенства доходов. Связаны, настаивает Бальцерович, не богатство и неравенство шансов, а бедность (которую порождает деспотизм) и неравенство шансов:
"Развитие ребенка сильнее всего тормозят патологии: мать — наркоманка, алкоголь в семье. Но я бы не связывал подобные патологии с рыночным капитализмом. Наибольшее количество патологий порождается доступом к деньгам без работы. В XIX веке этика рабочих была высокой. Пока в США не наступила экспансия социального государства, процент занятости среди негров был выше, чем среди белых".
В России особенно, конечно, патологична жизнь, потому что в России сохраняется советская практика разрыва между трудом и его результатом, сохраняется доступ к деньгам без работы. Без работы в экономическом, человеческом смысле слова, надо оговорить, потому что в России с советским времён работу приравнивают к механической затрате энергии и удивляются, почему человек, всю жизнь неустанно производивший колючую проволоку для концлагерей, бывший передовиком производства, имевший награды и медали, дачу и машину, теперь живёт хуже английского или немецкого пенсионера.
Оставив в стороне российский казус как чистую патологию и китайский казус как патологию отложенную, мы должны вслед за Бальцеровичем сказать: история нормального мира, история Запада есть сегодня история не столько экономического кризиса, сколько человеческого, антропологического кризиса.
На бедность, несвободу и неравенство Средневековья (и предыдущих эпох) люди Запада ответили, во-первых, резким уменьшением несвободы в социальном устройстве и государственном управлении, покончив с "феодализмом", во-вторых, созданием "социального государства".
Первое - столь правильное действие, что в современном мире даже самые безумные критики Запада не предлагают возвращаться в Средневековье. Второе - лишь пролог к настоящему, положительному освобождению человека. Потому что свобода человека не в том, чтобы создать механизм, который освободит личность от контакта с другой личностью. "Государство всеобщего благосостояния" плохо не тем, что убивает личную инициативу - её ничто не может убить - а тем, что предлагает дешёвый заменитель человеческой доброте. Соберем все деньги в государственный котёл, и пусть госкашевар раздаёт, кому надо. Кризис 2008 года положил этому конец:
"Кризис не будет продолжаться бесконечно. А расширится ли сфера свободы? Это будет зависеть от политики государств. Огромный государственный долг и старение обществ вынудит ограничивать государственные расходы. Я трактую это как увеличение независимости граждан от государства. Меньше граждан будет клиентами государства. И очень хорошо. Нездорово общество, где положение гражданина сильно зависит от бюрократии и пособий. В том числе и потому, что это означает ослабление семьи и объединений взаимной помощи, роль которых принимает на себя система социального страхования. Главной причиной такой экспансии государства была легкость его финансирования с помощью долга. Теперь это закончилось".
Единственное, вряд ли стоит говорить о зависимости людей от политики государств. Государство - пустое, фиктивное понятие. Оно лишь производное от политики людей, от наших взглядов, решений, мыслей. "Лицо, принимающее решения" - менее всего тот, кто наверху, и более всего тот, кто в центре - в повседневности, в равенстве.
Семья... "Объединения взаимной помощи"... В России апелляция к таким формам человеческой коммуникации вызывает циническую усмешку и смердяковское возмущение: просящему хлеба нельзя давать свободу объединения для взаимной помощи! К счастью, Россия - не весь мир, и Евангелие, а не смердяковщина, верно описывает человека и его смысл.