Сегодня с утра пошли в штаб ИК-35 и КП-34, а по пути зашли в местную школу. Там более 100 учеников во всех 11-ти классах. Узкий и неудобный спортивный зал, нет столовой, полы провалились и накренились в одну сторону, узкие темные коридоры. Температура в школе зимой не поднимается выше 10 градусов тепла. Мы поговорили с завучем, она сказала, что нужно новое здание. Выходим.

На улице все растаяло и идет дождь. Мы заходим в штаб. Начальник колонии уехал в Сыктывкар. В бухгалтерии взяли документы по зарплатам заключенных из колонии-поселения КП-34. Там слишком много жалоб на зарплаты. Провозились в штабе более часа и пошли в ИК-35. Дождь и подтаявший снег сделали мостки скользкими. Пришлось выйти на проезжую дорогу. Грязь. Идем, утопая.

Заходим в колонию. Нас уже никто не встречает. Ждем долго сопровождения. Подходит зам по безопасности. Идем в общежитие, и меряем забытую вчера секцию. Выбегаем из отряда.
Обращаюсь к сопровождающим:
- Нам надо в отряд строгих условий (СУОН), у нас не сходятся данные, там у вас есть часть барака, которую мы не посмотрели. Вы от нас что-то скрываете?
- Сейчас зайдем, вы же сами не показали, что хотите туда зайти.
- А почему мы должны просить вас что-то показать? Мы пришли к вам с проверкой, и ваша задача открыть для нас максимальное число помещений, где живут заключенные, для осмотра. Вы, когда мы пришли к вам в первый раз, нам врали, что у там ничего нет, что там только технический дворик.
- Мы показываем лишь то, что вы попросите.
Понимаю, что зам по безопасности упорно прикрывает себя и администрацию. Они просто скрыли от нас целую секцию. С нами тогда ходил помощник начальника ГУФСИН по Коми по правам человека. Интересно, он знал, что администрация колонии скрывала от нас целую секцию с заключенными?

Заходим в СУОН, проходим в этот тайный дворик и тайную секцию. Действительно, дворик и секция имеют отдельный вход. Мало того, там еще есть и дополнительные ворота. Т.е. с колонии в СУОН можно попасть, минуя официальный вход с решеткой. Ворота никак не прикрыты, там нет никаких решеток.

Заходим в секцию. Видно, что недавно в секции сделали ремонт, оштукатурили стены, и глина полопалась от быстрого высыхания. Маленькое помещение, маленькая кухонька, маленькая сушилка, маленький туалет. Я про себя думаю, что это хорошее место, чтобы от комиссий прятать людей. Заходит комиссия, а администрация быстро загоняет в эту комнатушку заключенных и не важно, что люди будут некоторое время находится в скученном состоянии. Главное, чтобы комиссия не заметила.

Вспоминаю, как в первый приезд я лично попросил показать нам этот дворик, спросил, что там, и меня офицеры уверяли, что это техническая площадка и что там что-то хранят. Я им поверил. Оказалось, что они просто врали и скрывали целую секцию.

Меряем секцию, меряем двор. Во двор заезжает "говновозка", они собираются откачивать дерьмо. Мы вчера указали, что в туалете СУОН невыносимая вонь и что надо откачать. Почему надо было дожидаться комиссии, чтобы вовремя принимать управленческие решения?

Заходим в СУОН, просим завести некоторых заключенных, беседуем. Жалобы на медицину и на посылки и свидания. Выходим в секцию №2 и объявляем, что, по нашему мнению, содержание в этой секции есть грубое нарушение закона, так что, если кто-то хочет подать жалобы, то в следующей раз мы возьмем доверенности. Возле меня стоит заключенный в новенькой робе, явный признак блатного или подручного блатного.

- А вы из какой секции? - спрашиваю я. Я знаю, что блатные живут в секции №1, где все вылизано и блестит.
Заключенный молчит. Очень знакомое лицо. Похоже - это человек приставленный из блатных наблюдать за заключенными, которые общаются с нами. Он все время отирается возле нас, когда мы заходим в СУОН.

Собираюсь выходить из секции. Навстречу мне попадается входящий в секцию заключенный в такой же новенькой робе и тут же бросает мне вопрос:
- Можно вам задать вопрос?
- Да
- Когда вы отсюда уберетесь?
Понимаю, что этот человек из того самого блатного контингента, работающего с администрацией. Они, похоже, понимают, что мы будем ломать их "добрые" отношения с администрацией, и этим очень недовольны.
- Не дождетесь, - отвечаю я. - А намек я понял и выводы для себя сделаю. Боюсь, они вам не понравятся.
Тут же вспоминаю, что некоторые заключенные в беседах без свидетелей благодарят нас, что мы здесь в колонии проводим проверки. Рассказывают, что стали лучше кормить, что администрация стала как-то вести себя лучше. Сразу делаю себе вывод, что нашим приездом недовольны лишь те, кто наваривается на бесконтрольности.  Недовольство проявляют лишь работники колонии и лощеные блатные.

После СУОН заходим в медчасть. У нас есть несколько вопросов по медицине. В медчасти выясняется, что главврач заболела, и мы беседуем с фельдшером. Она нам рассказывает, что, если у заключенного мигрень и заболела голова, то он может прийти в медчасть и пожаловаться, и через максимум 40 минут ему выдадут таблетку от боли. Хочется верить, что это именно так. Потому что заключенные жалуются на практику, когда они обращаются с головной болью, а таблетки им выдают только на следующий день.

Спрашиваю у женщин-медработников - решили ли их проблему с туалетом, или они так и ходят в туалет под конвоем. Нам отвечают, что проблема осталась, и все - по старому.

Выходим из медчасти. Льет дождь. Направляемся в штаб. Замечаю, что сегодня нас сопровождает уже не 10 офицеров, как обычно, а всего лишь три.
- Вы нам, пожалуйста, заключенного приведите, который вчера жаловался на избиение.
- Сейчас приведем.

Заходим в штаб. Так как на улице оттепель и дождь, то и в штабе потолок тоже течет. Фотографирую разводы на потолке. Садимся в кабинете замполита. На столе аквариум с рыбками. Сидим, ждем заключенного. Заполняем журнал. Идет время. Заключенного все нет. Скоро из бесед выясняем, что заключенный моется в душе и сейчас одевается. Потом из разговора с самим заключенным выясняем, что его просто час держали в душе. Видимо, администрация боялась, что мы зайдем в ШИЗО, где содержался заключенный, а тогда у них есть отговорка, что заключенный моется. А мы ждать не захотим и уйдем. Вот он и сидел в душе.

Ждем, ждем, ждем. Проходит час. От скуки беседуем с замполитом о данном заключенном и о том, что в колонии явно идет деление на касты и что администрация ничего не делает. Замполит объясняет нам, что каст нет, а вот заключенные живут семьями. Чистоплотные и бомжеватые. Вот и получается, что чистоплотные выгоняют бомжеватых. Бомжеватых больше, они и заселяют секции поплотнее. А администрация ничего с этим сделать не может. Мы возражаем, что администрация обязана с этим что-то делать, нельзя отдавать колонию на откуп заключенным, что это все плохо закончится и так 35 колония похожа не на дисциплинарную колонию, а на какой-то вольный город, где заключенные что хотят, то и делают, а администрация как-то с боку припеку.

Через час заводят заключенного. Беседуем. Он принес 5 жалоб на избиение. Кроме этого он пишет мне на бумаге, чтобы не услышали работники, находящиеся тут же в кабинете, просьбу как-то его защитить, что администрация, в связи с избиением, будет на него сильно давить, а в колонии, кроме этого, его ждут те самые заключенные, на которых он подал в суд, и они могут его убить или искалечить. Не обещаю ничего, но пишу ему на листе бумаге, что мы постараемся сделать все, что сможем, чтобы его в колонии не убили.

Пока мы переписываемся и пока его жалобы к нам оформляют в помещение входит старичок-заключенный.
- Мне сообщили родственники, что мою бандероль вернули назад и что на бандероли написано было "не положено"...
На старичка обращает внимание молодой старший лейтенант.
- Тебе чего?
Старичок опять начинает длинный рассказ.
- Иди вниз и разбирайся сам.
Старичок уходит и через несколько минут возвращается.
- Она не хочет ничего говорить, она говорит, что мне не положено. Но как не положено. Я ведь бандероль не получал, я только посылки получал. У меня есть право бандероль получить. А она отослала мою бандероль назад и не сообщила, что мне приходила бандероль.
Опять на старичка откликается старший лейтенант.
- Иди отсюда, ты что сюда пришел.
- Но ведь бандероль...
- Не мешай людям, иди отсюда.
Николай Николаевич обращает внимание на происходящее замполита, сидящего тут же в кабинете и занятого с другими работниками колонии каким-то бумагами.
- А почему вы его гоните? К вам человек пришел с просьбой.
Все в зале переключаются на старичка. Обсуждаем проблему бандеролей и посылок. Оказывается, почта, чтобы побольше содрать с граждан, с недавнего времени стала объявлять посылками даже бандероли и это пришло в противоречие с УИК, где есть жесткое разделение на посылки и бандероли. А бандероли и посылки заключенные имеют право получать с ограничениями. Пока Николай Николаевич обсуждает это с замполитом я обращаю внимание старшего лейтенанта на то, что он повел себя очень плохо.
- Эти люди пришли из конфликтных зон в обществе, они сидят здесь потому, что не умеют разрешать конфликты. Вашей задачей является их социализация. Вместо того, чтобы создавать конфликтные зоны запретами и посыланиями куда подальше, надо показывать им, что конфликт можно решить переговорами и вниканием в суть проблемы.
- Да я вообще оперативный сотрудник и не разбираю конфликты, я должен выявлять преступления и пресекать их, а не решать конфликты.
- Вы - офицер, а поэтому лицо колонии, так что вам надо себя показывать с лучшей стороны и помогать социализации заключенных. Надо было выяснить все и послать заключенного к тому сотруднику, который мог бы решить проблему старичка.
Беседа длится недолго. Я выпроваживаю старичка из кабинета и указываю замполиту, что работница, выдающая бандероли, должна была сообщить старичку-заключенному, что к нему пришла бандероль и что она не будет ему выдана, потому что "не положено". А вот это сокрытие и неинформирование заключенных приводит только к одному - к конфликтам.

Мы уходим из кабинета. Выходим на улицу. На улице поднялся холодный ветер и пошел снег. Метет метель. Мы пошли в КП-34. Дорога уже завалена снегом, грязь и снег смешались. Идем против ветра. КП-34 далеко. Снег и ветер. Идем и беседуем. Николай Николаевич сетует, что если ударят морозы, то у него замерзнет картошка в сарае, и что он ее не успел спрятать из-за этих разъездов в удорские колонии.

Нас обгоняют машины, навстречу попадается лошадь с бочкой. Проходим поселок. Проходим сгоревшую биржу, где когда-то грузили лес. Жесткий снег лупит по лицу. Через час по грязи и лужам доходим до КП-34.

Заходим. Идем в комнату свиданий. Все очень прилично. Немного замечаний и идем дальше. Столовая. Опять немного замечаний. Заходим в отряды. Все намного приличнее, чем в ИК-35. Приходит следующая мысль. ИК-35 сидят очень социально опасные люди, и они неуправляемые, а на поселения попадают люди с большими социальными связями и более законопослушные. В ИК-35 администрация не справляется с заключенными и все пустило на самотек или отдало на откуп блатным, вот и ходят блатные по зоне и сквозь зубы цедят на общественный контроль. В колонии-поселении все заключенные более социализированы и потому администрация вводит там жесткие правила и жесткую дисциплину: социализированные люди легче поддаются приказам. Это все указывает на то, что наша система исполнения наказания, на вид очень сильная, а в реалии очень слаба и вообще не способна к социализации.

В штабе вдруг замечаем, что на датчиках дыма от пожарной сигнализации не сняты пластиковые колпачки. Т.е. вроде датчики есть, а вроде их и нет. Указываем сопровождающим. Нам обещают колпачки снять.

Дальше мимо штаба идем в баню и парикмахерскую. Опять замечания. Беседы. Идем на выход. Сквозь тучи промелькнуло солнце. На выходе провожавший нас офицер бросает: - Заходите еще.
- Непременно - отвечаем мы.

В поселок идти легче. Ветер в спину. Метет жесткий снег. Грезится сильный мороз. Через час мы уже возле поселковых магазинов, набираем продуктов и идем в гостиницу.