Завтра юбилей первого полёта человека в космос. И тут я вспоминаю, что никогда не хотел быть космонавтом. Актёром хотел, пограничником хотел, даже следователем (правда, быстро прошло под осуждающими взглядами аристократических родственников). А вот космонавтом ни разу. Хотя, казалось бы…
Ровно 50 лет назад без каких-то дней, мама усадила почти двухлетнего Леню в коляску и повезла встречать дядю Юру Гагарина, вернувшегося из космоса. Для неё это был совершенно невозможный поступок, учитывая мамину неприязнь к любым мероприятиям советского характера. Ещё более удивительно и невозможно то, что милиция беспрепятственно пропустила к самому бордюру Большого каменного моста подозрительную женщину с не менее подозрительным ребёнком. Подобное прекраснодушие органов объясняется тем, что в тот день о провокациях никто и помыслить не мог, Юру Гагарина заочно любил весь мир.
Мама рассказывает, что её с коляской пропустили туда, где лучше видно. Мол, увидит пацан, запомнит, а вырастет, может и сам на Марс полетит или куда повыше. Я же мирно посапывал в открытом по причине ранней и тёплой весны «кабриолете». Не поверите, но мне кажется, что я помню того дядю с ослепительно-детской улыбкой. Вот помню и всё!
Однако в детском саду я чурался игр в космонавтов и корабли «Восток» из кубиков не строил. Однажды так прямо и заявил – «мне неинтересно». Воспитатели посмотрели на меня, как на больного. Пришлось тоже примерить на голову цинковое ведро, исполнявшее роль гермошлема. Первые уроки вынужденного лицемерия и приспособленчества, сколько их у меня ещё будет…
С отношением к космосу окончательно определился к первому классу.
Мне повезло, с детства вокруг меня кудахтали сразу четыре бабушки. Две родных, одна двоюродная и одна – седьмая вода на киселе. Её-то я и любил больше всех.
Баба Женя, Евгения Ивановна Маслова, приходилось двоюродной сестрой моей родной прабабушки по материнской линии. Барышня из рода князей Рычковых, она по любви вышла за отпрыска известной купеческой семьи Масловых, их частенько поминает в своих мемуарах знаток московского быта Гиляровский. Княжеская семья выбор не в меру романтической дочери не одобрила, но и не прокляла, просто свели общение с ней к минимуму. А там и революция подоспела. Молодого купчика шлёпнули на одной из московских улиц. То ли бандиты, то ли чекисты (те ещё бандиты, между прочим). Осталась моя баба Женя одинокой и бездетной вдовой на всю жизнь. Не из моральных принципов, по причине робости характера, лишь однажды ею переборенной ради купчика. Ну, а вся нерастраченная на мужчин душа и нежность досталась моей маме, а потом мне.
Как же баба Женя меня любила! Именно с ней чаще всего я гулял на Чистых прудах и кормил уточек. Именно она проводила со мной каждое лето на даче у другой бабушки, с которой её связывали весьма непростые отношения (революционная баба Лиза называла бабу Женю за глаза «недобитой в 18-ом сволочью»). Именно она тайно отнесла меня ещё младенцем в храм в Кривоколенном переулке. Иначе так бы нехристем и ходил, остальные бабушки были атеистками, от умеренных до воинствующих.
Иногда она приводила меня в свою крошечную комнатёнку в многолюдной и многослойной коммуналке на Сретенке. Бабушка откровенно стеснялась этой жилищной убогости, ведь её собственное детство прошло не в пример просторнее. Половину жизненного пространства комнатки занимал целебный алоэ в кадке. Его сок мне давали на серебряной чайной ложечке в качестве профилактики от постоянных простуд. А потом в виде запивки шла чашка настоя чайного гриба. Я глотал и морщился, запивал и морщился, не понимая, что эти мгновения и называются счастливым детством.
Баба Женя была фанаткой чайного гриба, каждый раз объясняя, что это первейшее средство от рака. Как чувствовала…
Когда мне было шесть лет, баба Женя тихо исчезла из моей жизни вместе со вкусом гриба и алоэ. Как же я по ней скучал, даже писать выучился на письмах к ней. Когда же подошло первое в жизни первое сентября, поставил перед роднёй ультиматум – «без бабы Жени в школу ни ногой, даже не уговаривайте». Тогда-то мне и признались, что моя любимая бабушка умерла в хосписе для раковых больных полгода назад. Несколько месяцев перед этим пролежала в больнице, надеясь и не веря, что её так подвёл друг-гриб. Очень радовалась моим письмам, отвечала, что отдыхает в санатории у моря. Почти не мучилась, старость тела от ада на Земле спасла. Этим меня и пытались успокоить.
А для меня в тот день небо на землю упало, дальше ничего не помню. Сидел на кровати и захлёбывался горем первой утраты и разочарованием от бренности бытия. Но тут радиоточка невнятно проквакала про «очередной запуск на орбиту». Дальше мама рассказывала, что мои слёзы из горьких моментально стали злыми. Я затопал ногами и погрозил в сторону приёмника кулачком: «А ну-ка заткнись! Зачем мне ваш дурацкий космос, когда мою любимую бабушку спасти не можете?». В тот день моя мама, по её признанию, впервые гордилась нестандартностью мышления своего сына. Впрочем, больше я её этим так ни разу и не порадовал…
Вы удивляетесь, почему столько слов о бабе Жене и так мало о космонавте Юре? Просто Гагарин мне никто, а бабушка – самая любимая. По-моему, это естественно.
Ладно, будет вам и про Гагарина и про космос. У моей мамы есть двоюродный брат дядя Витя. Он военный, всю жизнь преподавал что-то мудрёное в академии Жуковского. К космосу офицер-коммунист Чернышёв всегда относился чисто утилитарно – как к транзитному маршруту по доставке ядерного заряда прямо во двор Пентагона. Когда американцы первыми высадились на Луну, он только отмахнулся – «глупостями занимаются». Так вот, я прекрасно помню, как моя диссидентствовавшая напропалую мама обвиняла его в очернение советской действительности – «космос – это окно во Вселенную и путь к миру!». Понятное дело, тогда мало кто догадывался, что концепция использования космоса в плане изничтожения враждебной идеологии изменилась только со смертью Сталина и приходом хрущёвской оттепели, но настроения в кругу шестидесятников были именно такими.
Собственно, это можно расценивать, как критику на фильм Алексея Германа-младшего «Бумажный солдат». В нём жена первого врача в истории отряда космонавта, этнического грузина и сына узника ГУЛАГа (что само по себе нонсенс, оттепель оттепелью, но ведь не жара?), в компании друзей начинает осуждать политику партии в покорении Вселенной. Пусть они сто раз друзья дома, а стукануть могли из одного чувства справедливости. Посадить, может, и не посадили, но муженьку говорливой дамочки после такого один путь – в районные терапевты…
Кстати, вы когда-нибудь задумывались, почему о втором отечественном бренде после Победы над фашизмом снято так мало художественных фильмов? Есть эпохальное «Укрощение огня» с выхолощенной биографией Сергея Королёва, но там Гагарин появляется буквально на минуту. Ради знаменитого «поехали!», которое, по последним данным, он произнёс за несколько дней до исторического старта, принимая рюмку «на ход ноги». И в «Бумажном солдате» он всё время на общем плане, крутит педали в казахской грязи, да и фильм не о нём. Как-то наткнулся на одном из второстепенных каналов на нечто черно-белое, зато полностью посвященное первому космонавту. Сначала подумал – «и почему так редко показывают?», но через пять минут понял – «и правильно делают!».
Вполне допускаю, что это сами кинематографисты боялись не дотянуть экранный образ до обаятельного величия прототипа.
Однако всё тот же дядя Витя полушёпотом рассказывал, какие личностные проблемы были у первого космонавта Земли. Можно понять и простить – на колхозного паренька буквально небо свалилось. Но как же, подозреваю, эту популярность ненавидели себялюбивые кремлёвские старцы. А тут ещё его минимум раз в год на экране телевизора лицезреть, не дай бог, госпремии исполнителю роли вручать. А накоси, выкуси!
Больше всего от космической программы морально пострадал мой друг, оператор-постановщик Александр Ильховский. Провалившись, как и положено», после окончания школы во ВГИК, он пошёл работать ассистентом оператора на Студию научно-популярного фильма, была такая в Москве. И тут повезло колоссально, без всякого блата он попал в группу, освещающую программу «Союз-Аполлон». Мало того, что интересно и престижно, ещё и выгодно. Не только по деньгам, отряд космонавтов написал Шурке бумагу в военкомат с просьбой об отсрочке от призыва на действительную военную. Аж на два года, а это лишних два поступления на заветный операторский факультет. Космонавтам в те годы не было принято отказывать и не в такой малости…
Но тут подоспело пресловутое еврейское счастье. Кто-то из военкоматовских узрел, что в письме нет личной подписи Берегового. Формальность, недогляд, но именно за это зацепились. Мой друг бросился разыскивать командира отряда космонавтов, с которым уже был чуть ли не на «ты». Да, как назло, начались первомайские, Береговой отъехал на какие-то озёра порыбачить, откуда достать его при отсутствии мобильной связи было нереально.
И поехал мой друг Шурик уже 3 мая защищать мирное советское небо в казахские степи, оттирая керосином грязное подбрюшье стратегических бомбардировщиков. Аккурат в пятистах километрах от космодрома Байконур, ежели через степь напрямки и далее наискосок. Но бумага от космонавтов в личном деле осталась. Ох, и хлебнул за неё будущий лауреат «Золотого овена» на первом году службы. Только и раздавалось по казарме – «космонавт Ильховский, полетай-ка в сортире над дембельским очком с зубной щёткой в руках. Ты что, не понял, падла космическая?!».
…Говорят, мы сегодня стоим на пороге новых свершений, кого-то собираются послать на Марс. На хрена, спрашивается, на Земле все дела переделаны? Тем более что любимые бабушки всё умирают и умирают…