Владимир Косовский
|
|
СЕСТРИЧКО, ОЛЮ… Сестричка рiдна, люба, Олю! Тяжке нам випало на долю: Дiлить неволю довелося. Уже посивiло волосся, А лихо не спадає з плiч: Ввижається полярна нiч I сяйво грається з зiрками, I ти – в бушлатi з номерами Мене зненацька обняла Своïми теплими руками: Схрестилися мечi дорiг. Вiд слiз розтав полярний снiг. Та чутка миттю полетiла У заполярнi заметiлi, По диких тундрових краях, По каторжанських таборах. Пронеслась крiзь дроти стрiлою: У Воркутi, на шахтi П’ять Зустрiлися: невiльник-брат Iз каторжанкою-сестрою!... 1975 |
|
СЕСТРИЧКА ОЛЯ… Сестричка родненькая Оля! Лихая выпала нам доля: Делить неволю довелось. Коснулась седина волос, А все не слазит с плеч беда: Горит Полярная звезда, Сияют сполохи над нами, А ты – в бушлате с номерами Меня внезапно обняла Своими теплыми руками: Мечей дорог скрестился бег. От слез растаял вечный снег.
Об этом вести полетели По диким тундровым краям, По каторжанским лагерям, Сквозь проволки заслон стрелою, Что в Воркуте, на шахте Пять Смог встретиться невольник-брат Вдруг с каторжанкою-сестрою!... 1975 |
|
||||
|
|
*** Насiння правди золоте. О, думи, яснi зiрки. В тiсних щiлинах живете Сховались за одвiрки. |
|
*** Золотое правды семя, Звезды ясные – стихи. Вы живете в тесных щелях, Спрятавшись за косяки. |
|||||
|
|
ОЧИМА СОВICТI Я знов з сестрою в Воркутi (Вже не розп’ятий на хрестi), Ступаю вiльними ногами, Iду горбами, берегами… Дивлюся, Правду обдурили – Зрiвняли братськiï могили. Усе в iмперiï в руках: Асфальт поклали на кiстках. Де доля плакала гiрка, Iз слiз набралася рiка… Менi здається: з-пiд землi Течуть в ту рiчку ручаï. В них сльози батька i сестри Бiжать струмками з-пiд гори. I сльози матерi, й моï, - Моєï гнаноï ciм’ï… А на кладовищах – руïнах Cлiзьми ридає Украïна. 16.07.1990, м. Воркута |
|
ГЛАЗАМИ СОВЕСТИ Я вновь с сестрою в Воркуте (Уж не распятый на кресте), Иду свободными ногами Пригорками и берегами. Мне на обман смотреть нет силы – Сровняли братские могилы. Все у Империи в руках: Асфальт проложен на костях. Была судьба людей горька. Из слез здесь – целая река. Мне кажется: из-под земли Текут в ту речку слез ручьи. Отца в ней слезы и сестры Бегут, и струи их чисты. Здесь слезы мамы и мои, Многострадальной всей семьи… Где были кладбища – руины. Горьки рыданья Украины. 16.07.1990, г. Воркута |
|||||
|
*** Подивлюся – i в серцi холоне, Що зробили з народiв кати: Побрела сiромахiв колона, А за нею – багнети й хорти. |
|
*** Посмотрю – сердце стынет и стонет, Что с народами сделал ГУЛАГ: Побрела серой массой колонна Под штыками и сворой собак. |
|
*** Якщо народ твiй – раб, Нелегко буть поетом – Гнiтюча рабська гидь У серцii в душi. Ти не знайдеш веселе Мiсце на планетi – Невпинний бiль i гнiв Вростуть в твоï вiршi. I як би твое серце не хотiло,
Супутники твоï – розпука i Серед своïх ти – чужорiдне тiло В очах байдужого i нищого раба. |
|
*** Когда народ твой – раб, Беда живет в поэте – На сердце и в душе Лежит гнет рабских пут. Ты для веселья мест Не сыщешь на планете – Невольно боль и гнев В твои стихи врастут. И как бы твое сердце ни хотело,
Отчаянье и грусть – навек твоя И инородное среди своих ты – тело В глазах бездумного и нищего раба. |
ПIВНIЧНА ЕЛЕГIЯ
Сьогоднi приснився страшний менi сон:
Тягнеться на Пiвнiч без лiку колон.
I пострiли наглi, i гавкiт собак,
На чолi й на спинi у кожного знак.
На прапорi в’ться покiйний вампiр,
I ззаду, i збоку бреде конвоïр.
Дроти задзвенiли на гострих вiтрах,
У серцi збудивcя незгоєний страх.
А тiло -задубло вiд лоба до п’ят,
Вкраïнцiв вiдсоткiв тут є з п’ятдесят,
Естонцi, євреï, ляхи, латишi...
Бредуть до могили в полярнiй глушi.
Тут чех, росiянин,татарин i грек…
Рубає у спинi, трiщить поперек.
По тундрi розсипалось море ватаг.
Це -купол сваволi, жорстокий ГУЛАГ.
Рiвняють могили -не ставлять хреста:
На трупах в болотi стоïть Воркута.
На Захiд далекий вагони повзуть:
Замiшане кров’ю вугiлля везуть.
Де шпали – там костi, там сльози,
там кров,
Там правду знесилену кат поборов.
А людську породу звели нанiвець:
З людей поробили вовкiв та овець.
Тягнеться колона в холодний барак.
Кругом охорона з людино-собак.
Затиснутi зуби i в день, i в ночi:
У рот заглядають слизькi стукачi.
Всяк сам пiд собою могилу гребе.
Мерзлотою в тундрi накриє себе.
Хитається спина, опухло лице,
А ноги -тяжкi, мов налитi свинцем.
В безликих могилах лежать горiлиць
Мiльони потушених людских зiниць.
В повiтрi брутально розсипався мат,
Поблимуе оком страшний автомат…
Потоптана правда, свобода й закон.
Крiзь вуса всмiхається грiзний дракон.
СЕВЕРНАЯ ЭЛЕГИЯ
Сегодня приснился ужасный мне сон:
Бредущих на Север бессчетно колонн,
Под выстрелы наглые, злой лай собак,
На лбах и на спинах у каждого знак.
На знамени вьется умерший вампир,
А сзади и сбоку идет конвоир.
Колючей здесь проволки звон на ветрах
В сердцах пробуждает нестынущий страх.
А тело застыло от лба и до пят.
Из сотни – украинцев тут с пятьдесят,
Эстонцы, евреи, поляк, латыши…
К могилам бредут по полярной глуши.
Бредут чех и русский, татарин и грек.
На смерть обречен тут любой человек.
По тундре рассыпалось море трудяг.
Тут - пик произвола, жестокий ГУЛАГ.
Ровняют могилы - не ставят креста:
На трупах в болоте стоит Воркута.
На Запад далекий вагоны ползут:
На крови замешанный уголь везут.
Где шпалы – там кости, там слезы,
там кровь.
Насилует правду палач вновь и вновь.
Породу людей извели тут в конец:
Людей превратили в волков и овец.
Плетется колонна в холодный барак.
Повсюду охрана из людо-собак.
Здесь стиснуты зубы и днем, и в ночи.
Здесь скользкие смотрят всем в рот стукачи.
Могилу себе сам в отчаянье рой.
И в тундре накроешь себя мерзлотой,
С согбенной спиной и опухшим лицом,
С ногами, что словно налиты свинцом.
В безликих могилах лежат без гробов.
Свет жизни померк в миллионах зрачков.
А в воздухе грубо рассыпался мат.
И страшною сталью блестит автомат.
Потоптаны правда, свобода, закон.
В усы усмехается грозный дракон.
Це -спогад, чи сон,
чи минуле страшне?
Воно закричало й збудило мене.
Сховався за шибкою ранок в кущах,
Пекуча сльоза закрутилась в очах.
Воспоминание о каторге. 1985
ЗАПОЛЯРНЕ ВIТАННЯ
Я Вам пишу, поет Тичина,
З тоï далекоï землi,
Де каторжник ломає спину,
Де кров, де пiт, де мозолi.
Сваволi ключники проклятi,
Вiд миру Божого тайком,
Правду, заковану й розп’яту,
Замкнули сталiнським замком.
Тут марш гримить пiд вашi струни,
Вiд стогону земля гуде –
ГУЛАГ i сталiнська комуна
Живi серця в труну кладе.
Вiтайте вашего Сосюру,
В змаганнi славте Сатану,
Лижiть… Дурiть… Спасайте шкуру…
Привiт Миколi Бажану.
Уклiн i Рильскому й Малишку…
Прославте сталiнський маршрут –
Колючий дрiт, собаки, вишки…
Комуна процвiтаєтут.
Епоха новоï споруди,
I вугiль з кров’ю i руда…
У зeмлю лiзуть пухлi люди,
Зникають в тундрi без слiда.
1947
***
Земля – це велетеньска спiльна хата,
I нам , i нашим правнукам в нiй доведеться жить,
Вiкiв ïй наперед вiдмiряно богато.
Тож будем вiрою i правдою служить.
То – сон или память о прожитых днях
Кричала во мне, пробудив прежний
страх?
А утро спало еще, прячась в кустах.
Горючие слезы застыли в глазах.
Воспоминание о каторге. 1985
ЗАПОЛЯРНОЕ ПОЗДРАВЛЕНИЕ
Я Вам пишу, поэт Тычина,
Пишу из дальней той земли,
Где каторжник ломает спину,
Где кровь, где пот, где мозоли.
Где Правду ключники проклятые
От мира Божьего тайком
Закованную и распятую
Замкнули сталинским замком.
Тут марш гремит под ваши струны
И стонет от невзгод народ.
ГУЛАГ со сталинской коммуной
Сердца живые в гроб кладет.
Поздравьте вашего Сосюру,
Вам вместе славить Сатану,
Лизать и лгать, спасая шкуру…
Привет Миколе Бажану.
Поклон и Рыльскому с Малышко…
Прославьте сталинский маршрут –
Собаки, лагерные вышки…
Коммуна процветает тут.
Славна эпоха эта тем ли,
Что с кровью уголь и руда?
В отеках люди лезут в землю
И гибнут в тундре без следа.
1947
***
Земля – это гигантский общий дом,
И нам, и нашим правнукам в нем жить.
И будет жизнь бурлить веками в нем,
Коль будем верою и правдою служить.
МЕНI – 25
У серцi – бiль, а на душi – тривога.
Думки, мов бжоли, закрутились в рiй.
Бiжить у даль зажурена дорога,
А я стою прикований на нiй.
Чужа земля. Погляну кругом себе:
Колише вiтер дикий чагарник.
Думки злiтають у безкрає небо -
Несуть душi розтерзаноï крик.
Ще молодий такий, ще повний сили,
Життя у мене навiть не було.
Я до цих пiр ще думаю про крила,
Ще мое лiто тiльки зацвiло.
На гору жадно так дивлюсь з безоднi,
Так хочеться любить и цiлувать!
Моє страшне розтерзане сьогоднi.
Менi тепер всього лиш двадцать п’ять.
1948
***
Один одного поганяли
Й разом до пропастi брели.
Були такi, що продавали,
Були, що проданi були.
***
Кому передам я невiльницький плач?
Чи буде у мене щасливий читач?
Чи прийде нащадок вклонитись менi
За думи бентежнi, як хмари сумнi?
Чи плуга майбутнє не випустить з рук?
Чи буде ходить за тим плугом онук?
Чи родить пшениця? Чи будуть поля?
Чи буде пiд сонцем родити земля?
Чи все вiддамо для життя молодим?
Чи внукам залишемо порох i дим?
1.05.1986
Д.П.
Якщо поета слово не пророче
I не сягає думкою вперед,
Як смертнiвiдкривають йому очi,
То вже без iскри Божоï поет.
МНЕ – 25
На сердце – боль, а на душе – тревога.
Как пчелы, мысли закрутились в рой.
Вот в даль бежит печальная дорога,
А я стою, прикован злой судьбой.
Куда я не взгляну – земля чужая.
Кустарник дикий ветер ворошит.
В бескрайность неба мысли улетают
И крик несут растерзанной души.
Еще так молод, и так полон сил я,
Еще не встал, как птица, на крыло.
Мне до сих пор еще лишь снятся крылья,
И лето мое только зацвело.
Так жадно в неба высь смотрю из бездны я.
Так хочется любить и целовать!
Мое сегодня страшно и растерзано.
А мне сейчас всего лишь 25.
1948
***
Один другого дружно подгоняли,
И к пропасти брели – страшней нет были.
И были в той толпе, что продавали,
И были те, что проданными были.
***
Кому передам свой невольничий стон?
Счастливый читатель мой, сыщется ль он?
Придет ли потомок меня помянуть
За вольные мысли, за трудный мой путь?
А будет в руках у грядущего плуг?
А будет ходить ли за плугом мой внук?
И будут родить ли пшеницу поля?
И в радости ль будет под солнцем земля?
Для жизни мы все отдадим молодым?
Иль внукам оставим лишь порох и дым?
1.05.1986
Д.П.
Когда поэта слово не пророчит
И мыслью улететь вперед не может,
Открыть ему глаза всяк смертный хочет.
Что это за поэт без искры Божьей?!
***
О, люде, люде, неповинний люде,
Де не ступну, нiби земля дрижить.
Менi ввижаеється, що я стою на грудях,
Що пiдi мною каторжник лежить.
Такий, як я, пiшов в обiйми смертi,
Сховався вiд туги, вiд муки, вiд думок.
Такий же обездолений, обдертий…
Лиш тiло висмоктали до кiсток.
1947
ДАРУЙ МЕНI
Даруй менi, прийдешнє поколiння,
Що не сконав в нерiвнiй боротьбi,
За зуби сцiпленii за терпiння,
Що загнаний ховався у собi.
Що вдруге не пiдставив груди
Пiд чоботи бездумноï юрби,
Не осудiть, двуликi, хитрi люди,
Вiтчизну я по-справжньому любив.
Даруйте за невiльнiïпровини
У мiй жорстоко-неповторний час.
Я душу мав i слабкостi людини
I серце мав, що билося для вас.
1985
ПОЗИЦІЯ
Тверезим розумом i певною рукою
Iз iстиною слово подружи.
I мовою нехитрою, простою
Народовi задумане скажи.
Як покладеш смiливiсть у основу,
Сiдлай свого крилатого коня.
Неси в народ дзвiнке, правдиве слово,
Воно – твоя i мука, i броня.
***
Я жив, не просто жив на бiлiм свiтi.
В тяжких умовах дïяв и творив.
Без заздростi умiв чужим радiти
Й завжди готов дiлитися своïм.
***
О, люди, люди, люди невиновные,
Где ни ступлю, словно земля дрожит.
Мне кажется, хожу по трупам словно я,
Где ни ступлю, там каторжник лежит.
Такой, как я, нашел лишь в смерти волю он,
Лишь так сумел от мук покой найти.
Ободранный такой же, обездоленный…
Лишь высосали тело до кости.
1947
ПРОСТИ МНЕ
Прости мне, будущее поколенье,
Что не погиб в неравной я борьбе,
За зубы сцепленные, за терпенье,
Что загнанный я прятался в себе.
За то, что снова не подставил грудь я
Под сапоги бездумные толпы.
Двуличные не осудите люди,
Любви к отчизне истинным был пыл.
Простите за невольные проступки
И человечьи слабости подчас.
Но душу сохранил я в мясорубке
И сердце спас, чтоб билось ради вас.
1985
ПОЗИЦИЯ
Лишь трезвым разумом и твердою рукою
Ты с истиною, слово, подружи.
И речью незатейливой, простою
Задуманное людям расскажи.
Когда положишь смелость ты в основу,
Тогда седлай крылатого коня.
Неси народу звонкой правды слово,
Оно тебе – и мука, и броня.
***
Я жил, не просто жил на белом свете.
В условиях тяжелых действовал, творил.
Без зависти был рад, чужой успех заметив,
И свой успех всегда готов делить с другим
* * * * * *
Менi не жаль тебе, не жаль, Нет, мне не жаль тебя, не жаль,
Моя скорбото i печаль. Моя кручина и печаль.
Я все життя з тобою жив, С тобою я всю жизнь прожил,
Чекав свободи i тужив. Желал свободы и тужил.
Тужив на березi рiки, Тужил на берегу реки,
Тужив, що марно йдуть роки. Тужил, что годы так тяжки.
Тужив на полi i в лiсах, Тужил на поле и в лесах,
Тужив очима в небесах. Тужил глазами в небесах.
Тужив на Пiвночi в снiгу, Тужил на Севере в снегу,
У заметiлi i в пургу. Тужил в метели и в пургу.
Дорога довга i сумна – Долга дорога и трудна –
Вплелася в коси сивина. И в волосах уж седина.
Найкращi роки вже пройшли. Уж годы лучшие прошли.
Нема вже тих, що разом йшли. И нет уж тех, что вместе шли.
Про них я спогад бережу, О них я память берегу,
Про них я думаю й тужу. Тужу, забыть их не могу.
Менi не жаль тебе, не жаль, Нет, мне не жаль тебя, не жаль,
Моя скорбото i печаль. Моя кручина и печаль.
Я все життя з тобою жив, С тобою я всю жизнь прожил,
Чекав свободи i тужив. Желал свободы и тужил.
* * * * * *
Дiдусю сивий, ти спустивсь в могилу, Ты, дедушка, обрёл покой могилы,
А я караюсь в тундровiй iмлi. Я в тундровой на зоне маюсь мгле.
Кати висмоктують останнi сили, Высасывают палачи все силы.
З тобою б легшее спочивать в землi. Лежать с тобой мне лучше бы в земле.
Померти у чужiй землi боюся, Я на чужбине помереть боюсь.
За номером зовуть мене, дiдусю, По номеру зовут меня, дедусь.
Замученим не ставлять тут хрестiв… Замученным не ставят тут крестов…
Спокiйно спи, сивенький, рiдний, милий. Спокойно спи, седой, родной мой, милый.
Минулому не буде воротя. К минувшему возврата нет, хотя,
Якщо вернусь, вiдвiдаю могили, Если вернусь, проведаю могилы,
Впаду й заплачу, як мале дитя. Паду на них, заплачу, как дитя.
* * * * * *
Усе життя до старостi – це свiту пiзнання. Мы живём, до старости мир сей познавая.
Частину йдем дорогами, частину навмання. Часть – идём дорогами, часть – пути не зная.
Якщо усе, що пройдене Если б всё, что пройдено,
поставить на вагу, кто-то взвесить смог:
То всi перед мертвúми Как велик пред мёртвыми
у вiчному боргу. всех нас вечный долг!
НАЩАДКУ, МОГИЛИ БАТЬКIВ БОРОНИ ПОТОМОК, МОГИЛЫ ОТЦОВ СОХРАНИ
Хоч їх i немає уже серед нас, Хоть их уже нет давно среди нас,
Вогонь їхнiх мрiй променистих не згас. Лучистый огонь их мечты не погас.
Бо там, де ми крила пiднiмемо ввись, Ведь там, где свободны мы ныне, крылато,
Вони у багнюцi топтались колись. В болоте они топтались когда-то.
За свiтле, щасливе потомкоiв буття Чтоб жили потомки, не зная печали,
Вони вiддали своє скромнее життя, Они свои скромные жизни отдали,
Торуючи тяжко майбутнему шлях, Торили тяжёлый к грядущему путь.
Священний хай буде той батькiвський прах. Священным отцов наших прах будет пусть.
Нащадку, могили батькiв борони, Потомок, могилы отцов сохрани,
Над ними чоло i колiно зiгни! Над ними главу и колени согни!
* * * * * *
Усе не так тут, як було. Всё не так тут, как было когда-то.
Усе не так тут, як хотiлось: Всё не так, хоть родное село:
Зруйноване моє село – Хоть лежат в развалинах хаты,
Нiчого в душах не лишилось. В душах сдвига не произошло.
Безликi дiти i батькi – Здесь безлики дети и взрослые,
Байдужi голови на плечах. Равнодушные к яви и прошлому.
Цвiтуть без запаху квiтки, Запах здесь потеряли цветы,
В серцях i душах порожнеча. А сердца и души пусты.
1989 1989
ВIЛЬНIЙ ГРОМАДЯНЦI СВОБОДНОЙ ГРАЖДАНКЕ
Я Вас любив, любив, їй-богу! Я Вас любил, любил, ей-богу!
Завжди признаюсь, не втаю. В чём признаюсь я, не тая.
Iще й тепер в душi тривога И до сих пор в душе тревога
Курить, як дим пiсля вогню. Курит, как дым после огня.
Обнéсений колючим пругом, – Обнесённый колючим кругом,
А далi простори пустi, – В местах, что глуше не найти,
Я в Вас хотiв зустрiнуть друга Мечтал, Вы станете мне другом
На цьому тяжкому путi. На тяжком жизненном пути.
Я вилив душу перед Вами, Излил я душу перед Вами,
Недаром стiльки слiв i рифм, Я, не жалея слов и рифм,
З розвернутими парусами, Как бриг со всеми парусами
Немов шальний, попав на риф. Спешил к Вам и попал на риф.
Розсудок – риф, i Вам прекрасно, Рассудок – риф, и Вам прекрасно
Лише менi не все одно. И только мне не всё равно.
З багром назад, тепер вже ясно, С багром назад, теперь всё ясно,
Та легшее з каменем на дно. Но легче с камнем лечь на дно.
Навiщо ж бiль? Чому тривога? Зачем же боль? К чему тревога?
Чому так стисла душу кров? Зачем сжимает душу кровь?
Хто вибрав нам таку дорогу? Кем выбрана для нас дорога?
Розсудок? Нi! Любов! Рассудок выбрал? Нет! – Любовь?
Любов до правди, до народу Любовь, что к правде и народу
Шляхом тяжким сказала йти, Велела тяжкий путь пройти,
А пiсля вже – нужда, невзгоди, А после уж – нужда, невзгоды,
Колючi дроти i хрести. Колючий провод и кресты.
Розсудок вирвав Вашу руку. Рассудок вырвал Вашу руку.
I Ви по-своєму правi, И Вы по-своему правы.
Кому потрiбнi нашi муки, Зачем делить Вам с теми муку,
Людей, що топляться в ровi. Чьи трупы ждут давно уж рвы?
Я не верба, що плаче в воду, Не ива я, что плачет в воду,
Я вихр, що рве старинный крiв! Я вихрь, что рушит старый кров!
Я дуб! Та й дуб у непогоду Я дуб! Однако, в непогоду
Скрипить i плаче од вiтрiв. Дуб тоже стонет от ветров.
* * * * * *
Розбiглись лiт моїх веснянi конi, Лет моих весенних ускакали кони,
Понесла човен юностi вода. Лодку моей юности унесла вода.
У мене вже мороз бiлiє в скронях Мне с морозом на висках уж не до погони.
I щiткою пробилась борода. Юность не догонишь, коль в сединах борода.
Андрiю Кравцю–Кравченко Андрею Кравцу–Кравченко
Засмученi прийшли до тебе на могилу Печальные пришли к тебе мы на могилу
Пошаною потурбувать поетiв прах. Почётом помянуть поэта прах.
Ти ж був такий у думцi бистрокрилий Какой же был ты мыслью быстрокрылый
I вогнянний у чарiвних речах. И огненный в чарующих речах!
Над пам'ятью синiв недолюдки глумились Над памятью сыновней нелюди глумились
Пiд оклики жорстокоi хули. Под оклики жестокие хулы.
З тобою в серце ми страждали й боронились С тобою в сердце мы, страдая, честно бились.
I ледь до тебе сивими прийшли. И все к тебе седыми уж пришли.
Прийми ж цю нашу запiзнiлу шану, Прими же уваженье наше с опозданьем,
На бiльше нинi ми не спромоглись. Мы большего не можем ныне дать.
Повiримо у мрiї довгожданi, И долгожданным вновь поверим мы мечтаньям,
Повiримо в святе наше колись. В «когда-нибудь» поверим мы опять.
Воно прийде i приведе онукiв. Оно придёт, ведя с собою внуков.
У сяєвi свiтанкових вогнiв Придёт в сияньи утренних огней.
Прокинуться розкутi думи й руки, Раскованные думы их и руки
Освiтять i любов твою i гнiв! Освéтят и любовь твою и гнев!
ДО СЬОМОЇ РiЧНИЦI К СЕДЬМОЙ ГОДОВЩИНЕ
НЕЗАЛЕЖНОЇ УКРАЇНИ НЕЗАВИСИМОЙ УКРАИНЫ
Самостiйна Украiна! Самостийна Украина!
Господи мiй милий, Господи мой милый,
Скiльки лягло за це слово Сколько же за это слово
В глибокi могили, Полегло в могилы?!
Як же тяжко ми тяжлися Как же тяжко мы тянулись
До теї держави, До этой державы,
Яка наша iсторiя И история вся наша
Страшна та крива. Страшна и кровава.
Скiльки дроту, скiльки мурiв Сколько тюрем жутких было
Прийшлось будувати, И не сосчитать,
Щоб народ наш волелюбий Чтоб народ вольнолюбивый
У ярмi тримати. Под ярмом держать.
Море кровi, рiки поту Море крови, реки пота
Лились без упину. Лились непрестанно.
Молись, внуче, за их душi, Давай, внучек, их помянем,
Зiгнувши колiна. На колени встанем.
* * * * * *
Мы повнiстю не знаєм як жили – Мы полностью не знаем, как мы жили -
Яка в нас глибина духовного падiння, Какая глубина духовного паденья,
Як близько вже до пропастi прийшли, Как близко мы над пропастью ходили,
Яку отруту й бруд пустили в поколiння. Какой мы страшный яд впустили в поколенья.
* * * * * *
Кому злиднi, кому буднi, Кому злыдни, кому будни,
Кому щодня свято. Кому праздник, мать ети!
Разграбили Україну Растащили Украину -
Й нема винуватих. Виноватых не найти!
ЛИСТ ВIД НЕНI ПИСЬМО ОТ МАМЫ
Як надоїло менi, сину, Сыночек, не могу я боле
Торби пiд тюрмами носить Котомки в тюрьмы вам носить,
Десь застудилась, коле в спину. Простыла где-то, спину колет.
Менi не хочеться вже жить. Уже не хочется мне жить.
Мруть знову люди по-пiд тином, Мрут снова люди под забором.
Пишу, мiй любий, без прикрас. Пишу, любимый, без прикрас.
Мабудь, не виживу, загину, Наверное, умру я скоро,
А як ще хочу бачить Вас, А так хочу увидеть вас.
Мої коханi, рiднi дiти Любимые родные дети,
За що недоля нас кара? Хлебаем лихо мы сполна.
Чому нас гонять так по свiту? Что ж нас так гнут на этом свете?
Кому потрiбна я, стара? Кому я, старая, нужна?
* * * * * *
Щодня роби щось для Вкраїни, Крепи делами Украину,
Щоб промiнь волi не погас, Чтоб луч свободы не погас,
Пiдстав їй руки, плечi й спину Подставь ей руки, плечи, спину
У цей складний для неї час. В сей сложный для отчизны час.
У час, коли i злiва, й справа Когда, как слева, так и справа
Клюють iмперскi вороги, Клюёт имперская орда,
Вiд тебе жде твоя держава Ждёт от тебя твоя держава
Терппiння, працi i снаги! Терпенья, силы и труда!
09.05.1999 рiк 09.05.1999 год
* * * * * *
Святi, яскравi i чудеснi Какие яркие, святые и чудесные
Зiрки, що з небуття воскресли. Те звёзды, из небытия воскресшие!
Що полетiли в небо iз-за грат. Из-за решёток в небеса они летят.
Не втримав їх нi дрiт, нi автомат. Им не страшны ни каземат, ни автомат.
* * * * * *
Найбiльший грiх – це забуття Грех наибольший - забывание
Страшних кривавих лiт. Кровавых страшных лет.
Лиш щире, чесне каяття – Лишь искреннее покаяние –
Дорога нам у свiт. Для нас дорога в Свет.
ПОЕТ ПОЭТ
(пiсля смертi донечки Ольги) (после смерти доченьки Ольги)
Яке страшнее менi це стало слово: Пугаться стал теперь при этом слове:
Невпинний бiль замучених сердець, В нём боль навек замученных сердец,
I голоси отруєноi кровi, Отравленной вой неумолчный крови,
I крик життя, що вiдчува кiнець. Крик жизни, что предчувствует конец.
Поет – це Господом дароване людинi, Поэт – не просто так, это Дар Божий,
Що рветься з пазурiв жорстокоi брехнi. Он рвётся из жестокой лжи когтей,
Це – дзвiн душi, що дзвонить без зупину, Он – колокол, звонить он вечно должен,
Розп'ята iстина, палаюча в огнi. Коль истину, распяв, сжигают на костре.
УСЕ КРУГОМ ТВОЄ Й МОЄ ВСЁ ТВОЁ И МОЁ
В КВiТУЧIМ ОКЕАНI В ЦВЕТЕНЬЯ ОКЕАНЕ
Поглянь в вiкно: вже промiнь б'є, Вот луч пробился за окном.
Весна встає з туману. Весна встаёт в тумане.
Усе кругом твоє й моє И все твоё, моё кругом
В квiтучiм океанi. В цветенья океане.
А час летить, летить, летить… А время все летит, летит…
I вороття немає. И нет ему возврата.
А скiльки нам лишилось жить – А сколько нам осталось жить
Нi я, нi ти не знаєм. Нам не известна дата.
Реалiзуй, знайди в собi Реализуй, в себе найди
I розбуди ту силу, И разбуди все силы.
Щоб не зiгнутись у журбi Со скукой дружбу не води
До самої могили. До самой до могилы.
Поглянь, як швидко плине час, А время всё летит вперёд,
Немов на морi хвиля. И нет ему возврата.
Ще день у душах не погас, Лишь только солнышко взойдёт,
Вже нiч спускає крила. Уже пора заката.
Пройди босонож по росi Пройдись, разувшись, по росе
Помiж землею й небом. Меж небом и землёю.
Трудись, люби, радiй красi, Живи и радуйся красе, –
Що створена для тебе. Пока она с тобою!
03.03.1999 р. 03.03.1999 г.
* * * * * *
Знаю я, мене ти дожидаэшь, Знаю я, меня ты ожидая,
Часто плачеш, сидячи одна. Часто плачешь, сидя у окна.
Я тобi, рiдненька спичуваю, Я тебе сочувствую, родная,
Але в цьому не моя вина. Только в этом не моя вина.
Дожидай мене вдень i ночами, Ожидай меня днём и ночами,
Коли листя пожовкле спада, Когда, пожелтев, листва спадёт,
Як закрутяться пурги з вiтрами, Когда пурги закружат с ветрами
Як в рiчках засиiэ вода. И на речках засинеет лёд.
Дожидай, як сади розiв,ються, Ожидай, когда сады проснутся,
Як спiватиме пiснею гай… Пеньем птиц украсится наш край…
Дожидай, я до тебе вернуся. Ожидай, чтоб смог к тебе вернуться.
Дожидай, дожидай, дожидай! Ожидай, родная, ожидай!
СТАРIСТЬ СТАРОСТЬ
Сиджу, дивлюся у вiкно – Сижу, смотрю в своё окно -
На дворi завiрюха. Метёт метель-старуха.
Нiхто не прийде всерiвно, Гостей не будет всё равно,
Не насторужуй вуха. Зря навостряю ухо.
Сумне життя пiд старiсть лiт, Никто к нам в гости не придёт.
Душа i серце в тузi. Печальна жизнь под старость.
Собака вiрна й добрий кiт – Мои друзья – лишь пёс да кот,
Моi найлiпшi друзi. А прочих не осталось.
У хатi холод, темнота, А в доме холод, темнота,
Нiч клiпає очима. Ночь хлопает глазами.
В думках далека Воркута А в мыслях снова Воркута,
Й померлi побратими. Я, побратимы, – с вами.
В холоднiм просторi пливу, В холодном космосе плыву,
Моргає мiсяць мiдний. С луною в небе дружен.
Їх вже нема, а я живу, Вас нет уже, а я живу,
Бо, мабудь, ще потрiбний. Ещё, наверно, нужен.
Тримає Божа благодать,* Спасает Божья благодать,*
Дає наснагу й вмiння, Даёт талант с уменьем,
Щоб я про них мiг розсказать Чтоб я про вас смог рассказать
Майбутнiм поколiнням. Грядущим поколеньям.
17 грудня 1997 р. 17 декабря 1997 г.
* Божа благодать – надприродна * Божья благодать - сверхъестественная
рятивна сила, яка морально спасительная сила, которая морально
вiдроджуєлюдину. возрождает человека.
* * * * * *
Виє вiтер всю нiч без упину, Воет ветер всю ночь, не стихая,
Загратоване плаче вiкно. За тюремным рыдая окном.
Це за тебе так мучать, Вкраїно, За тебя, Украина, страдая,
Моя бiль не здає перед сном. Боль унять не могу даже сном.
Це за тебе так тяжко карають, За тебя меня тяжко карают,
Не дають менi вiльно дихнуть. Не дают мне свободно вздохнуть.
Де ж кiнець? Докуди ти сягаєш, Где ж конец? И куда пролегает
Тяжким горем окроплена путь? Окровавленный бедами путь?
Моя бiль без кiнца i без краю, Моя боль без конца и без края,
В нашу душу за цвяхом б'ють цвях. В нашу душу бьют гвоздь за гвоздём.
Де ж кiнець? Докудú ти сягаєшь, Где ж конец? И куда пролегает
Кров'ю й потом окроплений шлях? Путь кровавый, которым бредём?
1950 р., шахта № 5, карцер. 1950 г., шахта № 5, карцер.
* * * * * *
Не мали ми щастя в «iмперськiм раю». Не знали мы счастья в «имперском раю».
Стараймость , будуймо державу свою. Стараемся, строим державу свою.
* * * * * *
Чи ж варто жить на бiлiм свiтi Разве жить на белом свете – счастье,
Й смердiти глибоко в душi? Коль смердишь до глубины души?
А скiльки їх до злочинiв пришитих, Сколько же их, к злым делам причастных,
Мундирами блискучими прикритих, В форме, орденах блестящих разных,
Хто волю людську кулями глушив! Кто свободу пулями глушил!
* * * * * *
Мойсей євреiв сорок лiт Моисей евреев сорок лет
Водив в пiсках пустинi, По пескам пустыни вел вперёд,
Щоб обновить єврейский рiд, Чтоб рабов дороге сгинул след,
Щоб раб в дорзi згинув. Чтоб к свободе возродить народ.
Щоб в «обiтованiй землi» Чтоб в «земле обетованной» он
Рабом не було чути, Позабыл дух рабства прежний свой.
А тi, що виростуть, малi, Чтобы те, кто был в пути рождён,
Були душой розкутi. Были все с раскованной душой.
Чекає й нас та боротьба Ждёт и нас такая же борьба,
За дух святий в народi. Чтобы дух святой воскрес в народе,
Щоб на шляху лишить раба Чтоб в пути изжить в себе раба
У мандрах до свободи. В долгом путешествии к свободе.
* * * * * *
Коли серце засумує й на душi тривога – Если сердце загорюет и в душе тревога,
Стань тихенько на колiна й помолися Богу. Встань тихонько на колени, помолиться Богу.
За тих, кому вража сила поламала крила, За того, кому сломала крылья вражья сила,
За мучених, мордованих, що сплять у могилах. За замученных, лежащих в ледяных могилах.
I подякуй Господовi, що Союз розпався, И скажи спасибо Богу, что Союз распался,
Що пройшов криваве пекло i в живих остався. Что ты был в кровавом пекле и живым остался.
Що вернувсь на Украiну, до свого народу. Что на родину вернулся, к своему народу
Обпльований, незламаний дожив до свободи. Хоть оплёван, но не сломлен, и познал свободу.
Не забувай про минуле, про тi тяжкi муки. Не забудь же про былое, помни злые муки
Розскажи, щоб всi почули й не складали руки! Расскажи, чтоб все, услышав, не сложили руки.
* * * * * *
Цвiте садок, цвiте калина… Цветет садок, цветет калина…
В цвiтiннi губляться лiта. В цветенье годы пролетают.
У далечiнь пливе хмарина, В даль проплывает тучка мимо,
Береза коси розплiта. Берёза косы расплетает.
I в цiм раю менi так тяжко. Что ж в этом мне раю так тяжко?
Втомив долать тернистий шлях, Устал топтать тернистый путь.
Замучився, як в клiтцi пташка. Замучался, как в клетке пташка.
Стремить в душi iмперський цвях. Забит мне гвоздь имперский в грудь.
Тяжким шляхом в своє майбутнє Своим путём к свободе трудным
Пiйшов поляк, эстонец, фiн… Пошёл эстонец, финн, поляк…
Чому ж мiй люд знов вiрить трутням, Что ж мой народ вновь верит трутням,
Не може встати iз колiн??? Не может встать с колен никак???
Куди iдем i як iдем, Куда и как идём сейчас,
Самi того не знаєм. Не знаем мы, увы.
В нас руки є i ноги є, Хоть руки-ноги есть у нас,
А голови немає. Но нету головы.
* * * * * *
Я лягаю спати й дивлюся на стелю. Сбираюсь спать я, расстелил постель я.
Днi моi останнi надто невеселi. Дни мои под старость лишены веселья
Нi чехи, ни турки, нiмцi чи поляки… Ни поляки с немцами, ни чехи, ни турки…
Ми самi рубаєм державi гiлляки. Ветви государства рубим мы – придурки.
Пiд оплески лiвих нам згинають чоло. Под аплодисменты левых лбы гнут наши.
Байструки iмперскi тягнуть в своєколо. Прихвостни имперские тянут в круг свой страшный.
Жаль менi тих славних, любих серцю й милих, Жаль людей мне славных, честных, сердцу милых,
Що сплять в заполяр'i у братских могилах, Что спят в заполярье в ледяных могилах,
Що життя поклали за святу свободу, Что жизнь положили, чтоб была свобода,
Совiсть України – цвiт мого народу. Совесть Украины – честь и цвет народа.
Боже милосердний, розiгни нам спину, Боже милосердный, разогни нам спину,
З пазурiв ведмедя вирви Україну. Из когтей медведя вырви Украину.
Розiрви назавжда вiковiчнi пута, Разорви навеки злых решёток прутья,
Щоб я мiг пiд старiсть спокiйно заснути. Чтобы смог спокойно, наконец, заснуть я.
* * * * * *
Коли ти вибрав шлях поета: Коль ты – поэт, познай заботы,
Правдивее слово не калiч. Но слово правды не порочь.
Падiння будуть, будуть злети, Паденья будут, будут взлеты,
А може й без свiтанку нiч. А, может, без просвета ночь.
Неси вогонь той до загину Неси огонь святой по жизни,
Богодарований в душi. Что Богом дан душе твоей.
Прослав свободу й Батькiвщину Его свободе и Отчизне
I перелий усе в вiршi. Ты посвятив, в стихах излей.
Не до лиця надута слава. К лицу ли дутой славы лавры?
Iди вперед шляхом крутим. Иди вперёд путём крутым.
Якби Тарас хоч раз злукавив, Когда б Тарас, хоть раз, соврал бы,
То чи б прийшов до нас святим. Он не пришёл бы к нам святым.
* * * * * *
Вiршi до смертi я писатиму свої, До смерти буду я писать стихи свои,
Щоб не замовкли в свiтi солов'i. Чтоб не замолкли в мире соловьи.
Щоб у вiках цвiла земля свята, Чтобы в веках цвела земля святая,
Щоб не вселилась в храмi пустота. Чтоб не грозила в храмах пустота ей.
Щоб розум, подарований людинi, Чтоб разум, что любому дан народу,
Засяяв сонцем в лютiй хуртовинi. Сиял, как солнце, даже в непогоду.
Щоб мiй народ з безтями i агонiї Чтоб мой народ, после безумья и агонии,
Став клавiшем вселюдської гармонiї! Стал клавишей всечеловеческой гармонии!
* * * ***
Лiжу, мов риба, викинута на пiсок, А я лежу, как рыба на песке,
Чекаю хвилю, що потягне в море. И жду волну, чтоб возвратила в море.
Непевний став ходи моєi крок, В ноге нет силы прежней и в руке.
Надiями лiкую серце хворе. Надеждами лечу я сердца хвори.
Страшить тяжке конная i гниття, Страшат тяжелые болезни и унынье.
Ще хочеться пiти в прозорну воду. В прозрачные хочу попасть я воды.
О, Господи, не обiрви життя, О, Господи, ты жизнь не оборви мне,
Дай ще подихать свiжiстю свободи. Дай подышать мне свежестью свободы.
Лежу, а довгi днi повзуть, Лежу, а дни неспешные ползут,
Сумної ворiн кряче. Печальный ворон каркает всё ближе.
В холодну яму покладуть. К холодной яме мой ведёт маршрут.
I друзiв не побачу. Своих друзей уже я не увижу.
12.7.1991 12.7.1991
* * * * * *
Не заважайте жить по совiстi, Ах, не мешайте жить по совести,
Не лiзте в душу чобiтьми, Не лезьте в душу сапогами!
Набридли вже писак брехливi повiстi, Как лживые писак обрыдли повести,
I страх, i смерть у черевi тюрми. И страх, и смерть во тьме тюремных камер!
Вiд Бога ми – велика, вiльна нацiя, От Бога вольная, великая мы – нация,
Що в боротьбi за волю вибилась из сил. Что выбилась из сил в борьбе за волю.
Набридли нам iмперськi варiацiї. Имперские нам надоели вариации,
Набридло лiзти на чужий копил. Чужим аршином хватит мерить свою долю!
* * * * * *
Поезiя моя сумна. Моя поэзия грустна.
Бо народивсь в годину люту. Рождённый в час лихих годин,
Бо син народу, що закутий, Народа, что в оковах, сын,
I з ним отруту п'ю до дна. Я с ним отраву пью до дна.
* * * * * *
Не хочу буть нi королем, нi тузом, Не хочу быть ни королем, ни тузом,
нi валетом… ни валетом…
Досмертi буду мрiйником поетом. Буду до смерти мечтателем – поэтом!
* * * * * *
Iз пороху столiть проглядують проблеми, Из праха веков проступают проблемы,
Стираючи i час, i вiдстань на путi. Стирая в пути расстоянье и час.
Спитаймо у душi: Нащо живéмо? Спроси у души: А живём-то зачем мы?
Що найсвятiше в нашому життi? Что самое главное в жизни у нас?
* * * * * *
Сьогоднi ми страшнi й нещаснi Сегодня мы страшны, несчастны,
На обтернованих путях. Наш путь терновником покрыт.
А мрiя – все одно не гасне, И все ж мечта в душе не гаснет,
Горить надiєю життя. Надеждой наша жизнь горит.
Правдивi, чеснi, щирi мрiї Мечты правдивые о воле
Iз серца рiчкою течуть. Из сердца речкою текут.
Вони, як жито, в полi спiють, Они, как жито, спеют в поле,
З них завтра внуки хлiб спечуть. Из них хлеб внуки испекут.
В майбутнє дивлячись з розп'яття, В грядущее смотрю с распятья,
Не заздраю катам нiчуть: Счастливей палачей я тут:
Вони присудженi прокляттю, Они присуждены к проклятью,
Їх дiти й внуки проклянуть. Их дети, внуки проклянут.
Землi майбутнi поколiння Да, будущее поколенье
Їх проклинатимуть кiстки. Их проклянет наверняка.
Про нашi муки i терпiння Про наши муки и терпенье
Проникне вiсть крiзь всi вiкi. Проникнет весть во все века.
1947 1947
МОЛИТВА НЕВIЛЬНИКIВ МОЛИТВА ЗАКЛЮЧЁННЫХ
Iгнанiми, iмученi. Мы загнаны, замучены,
Катами руки скрученi… Врагами руки скручены
В застiнках Бога молимо. От Бога милость ждём мы.
Горе подоланим! Горе побеждённым!
З колiном зiгнутим, з опущеним чолом Колени согнув, опустив низко головы,
До тебе звертаємось, Боже святий. К тебе обращаемся, Боже святой.
Вiдкрий нам ворота до братської школи, Открой нам ворота, хотим в твою школу мы,
Веди нас шляхами святої мети. Веди нас дорогой, пойдём за тобой.
В кровi потопають невиннi народи, В крови утопают невинно народы,
Отруєнi люттю страшних ворогiв. Отравлены злобою страшных врагов.
Пошли їм могутнє промiння свободи, Пошли им, Господь, излученье свободы,
Направ їх човни до своїх берегiв. Доплыть дай челнам до своих берегов.
Окрадена мати вмирає пiд тином, Ограблена мать, чуть жива под забором,
Покривжденi дiти в сльозах без вини. Обижены дети, в слезах без вины.
Розкуй їй на втiху закутного сина, Ей сына раскуй, что в оковы закован,
Покараним сиротам батька верни. Отца малолетним сиротам верни.
Створи для народiв покривждених свято, Нам праздник верни, что справляли когда-то,
В кривавiй розправi катiв ослiпи. В кровавой расправе врагов ослепи.
Спаси й вiдведи вiд тяжкого розбрату, Спаси и помилуй людей от разврата,
Великою вiрою душi скрепи. Великою верою души скрепи.
Веди нас до сонця скрiзь бурi i грози, Нас к солнцу веди через грозы и бури,
Великий наш Боже, наш творче святий, Великий наш Боже, Творец наш святой,
Осяй своїм свiтлом мiзерний наш розум, Сияй, малый ум наш спасая от дури,
Дорогу в майбутнє вiкiв освiти. В грядущее нас поведи за собой.
Воркута, 1947 р. Воркута, 1947 г.
РОЗПЛАТА РАСПЛАТА
Коли в тебе тяжке горе, Если приключилось горе,
Здавна стало модно Нынче стало модно
У розпачi говорити: Убеждённо говорить:
- Так Богу угодно. – Богу так угодно.
Власнi грiхи ховаємо, Упиваемся грехом
Без тями i болю. Без стыда и боли.
Людський промах вкладаємо Каждый промах выдаём
У Господню волю. За Господню волю.
Роспука i смуток на Землю з'явивсь. Отчаянье с грустью на Землю попали.
Без ката, в безтямi, самi розп'ялись. Мы без палача себя сами распяли.
Кудись летимо в невiдомий полiт, Куда мы летим – понятия нет.
Хитається в хмарах отруєний свiт. И в тучах блуждает отравленный свет.
Крiзь темiнь на Землю Господь подививсь, Сквозь темень на Землю Господь посмотрел,
Гримiв, рокотав, i ридав, i сваривсь: Ругался, рыдал и громами гремел:
- Я Розум поклал в вашi глави малi, – Я разум вложил в ваши головы малые,
Щоб ви управляли життям на Землi. Чтоб жизнью своей на Земле управляли вы.
Я правду вам вирвав iз свого вiнця, Я из своего дал вам правду венца.
Любовiпоклав в вашi душi й серця. Любовь положил в души вам и сердца.
Ви ж совiсть пустили в обiйми хули, Вы ж совесть в объятья бесчестья пустили,
Звiрячим iнстинктом комуни жили. Звериным инстинктом коммуны вы жили.
Забули дорогу до мене у храм, Дорогу ко мне позабыли вы в храм,
Одне одного продавали катам. Продали друг друга своим палачам.
Сваволi й насильству межi не було – Насилье на смену молитве пришло -
Скубли i ломали Господнє крило. Вы смело ломали Господне крыло.
В комуну по трупах i крови брели, В коммуну брели вы по трупам и крови,
Дияволу совiсть и честь продали. И дьяволу продали честь вы и совесть.
Ви iстину гнали з моїх берегiв, Вы истину гнали с моих берегов,
Iз бруду земного лепили богiв. Из грязи земной налепили богов.
Мiста народились за селами з дач. Повсюду настроили множество дач.
Тягнув до комуни – зробився богач. Вчера коммунар был – сегодня богач.
Iближнього горе йому вже чуже. И горе чужое его не гнетет.
Народ, як овечку, гнуздає й стриже. Народ, как овцу, он исправно стрижет.
Полiзли у голови заздрiсть i бруд, Теперь в головах только зависть и грязь,
Пустились в гендлярство, облишили труд. Полезли в торговлю, труда сторонясь.
Розсипали в свiтi чорнобильський мак. Рассыпан по миру чернобыльский мак.
В ослаблене тiло вдираєтся рак. Тела пожирает без удержу рак.
В пиятство и секс побрели без штанiв, Блуд с сексом идут голышом, обнаглев,
Накликали СПIД, як Всевишнього гнiв. Накликали СПИД, как Всевышнего гнев.
Гнили людськи душi, як в негiдь снопи. А души людей – как гнилые снопы.
Iшли в кагебiсти радянськи попи. Пошли в кагебисты былые попы.
Серця вашi черстви i душi прiснi, Черствы сердца ваши, а души пресны,
Пiдвалини клали з гнилої брехнi. Загнившая ложь – фундамент страны.
Чого б ви хотiли вiд мене тепер? Чего ж от меня вы хотите опять?
Щоб я за вас вдруге розп'ятий помер? За вас мне повторно распятье принять?
Рятуй себе сам оковпачений люд, Спасай себя люд, ко мне воротясь,
Змивай iз душi вражий накип i бруд. Смывая с души вражью накипь и грязь.
Щоб з мого дарунку не злишився дим, Чтоб вера – мой дар не исчезла, как дым,
У серце мене покладiть молодим. Чтоб в сердце ее положить молодым.
Обмийтесь вiд кровiзагарбницьких мрiй, Отмойтесь от крови и грязных идей,
Щоб кожен без страху жив в хатi своїй. Чтоб каждый без страха жил в хате своей.
Звiльнiть свої душi вiд хижних думок, Чтоб каждый дать волю душе своей смог,
Знiмiть з мого чола терновий вiнок. Снимите с меня вы терновый венок.
Єдина дорога у вас до життя, На свете дорог до безумия много,
Єдино правдива – це шлях каяття! Но к правде одна – покаянья дорога!
* * * * * *
Якби мене сьогоднi розпинали, Когда б меня сегодня распинали,
То скiльки бiх пройшло перед лицем, Бессчётно б предо мной прошло рабов,
Рабiв, що кату б цвяхи подавали, Что гвозди палачам бы подавали,
Iкидали б у серце камiнцем. И каждый камень бросить был готов.
Бо скiльки їх, сльозами сирот вмитих, О, сколько их, сиротскими умытых
Уявно око жмурять на прицiл, Слезами, щурят на прицел свой глаз,
Личиною добродiїв прикритих, Личиной добродетели прикрытых,
За пазухою носять камiнцi. За пазухой с камнями про запас.
А.Д. САХАРОВУ А.Д. САХАРОВУ
Вiн велетом вирiс у царствi пiгмеїв. В пигмеев царстве был он великаном.
Життя його – Правди народної рух. Вся жизнь его – народной Правды дух.
Зроби его, Господи, в небi зорею, Пусть светит он звездой, Господь, всегда нам,
Щоб вiн в наших душах не зблiд, не потух! Чтоб в наших душах не померк и не потух!
15.12.1989 15.12.1989
СПОВIДЬ ИСПОВЕДЬ
Оунiвцем я був у юнi роки Оуновцем я был в года младые,
Iне соромлюся вiдверто говорить: О чём открыто не стыжусь сказать:
В часи страшнi, кривавi i жорстокi В часы кровавые, жестокие и злые
Пiшов я Україну боронить. Пошёл я Украину защищать.
У пам'ятi репресiї i голод, А в памяти репрессии и голод,
Отямився вiд лютого чека, Пришёл в себя от лютого чека,
Чекав на мене гiтлерiвський молот: Меня ждал страшный гитлеровский молот:
Спасла кривава сталiнська рука… Спасла кровавая нас Сталина рука…
Iбез вагання й довгої мороки, Без колебаний и мороки не чиня,
Обливши брудом iстину святу, Обливши грязью истину святую,
Закинули мене на довгi роки На годы долгие закинули меня
До братськоi могили в Воркуту. В могилу братскую – попал на Воркуту я.
У заполяр'i сталiнскi вандали Там в заполярье Сталина вандалы
Пiвсвiту мордували у ярмi: Полмира мордовали под ярмом:
Сестру мою на каторгу заслали, Сестру мою на каторгу сослали,
А батька закатрупили в тюрмi. Отца в тюрьме замучили притом.
В дротах колючих молодiсть зав'язла, В колючке молодость прожить свою – жестоко.
Печiнкою вiдчув iмперський рай: Печёнкой я познал имперский рай:
Дванадцять рокiв стажу полiтв'язня, Двенадцать лет отбыто мною срока,
I«прощеним» вернувся в рiдний край. С «прощением» в родной вернулся край.
Пройшовши крiзь страшну криваву зливу, Прошедший сквозь кровавый страшный ливень,
Лишивсь живий, здолавши ураган. Живым остался, переживши ураган.
Та не героєм я вернувсь щастливим, Но не героем возвратился я счастливым,
Хоч переплив жорстокий океан. Хоть переплыл жестокий океан.
Болючi струни спогади ворушать, Вновь струны боли ворошат воспоминанья,
Пекучi сльози крутятся в очах. Горючая слеза стоит в глазах.
Iмперськiхробаки залiзли менi в душу, Бессонницей страдаю по ночам я
Тяжким безсонням мучать по ночах. Душа моя – в имперских вся червях.
Минуле спогадом гнiтючим палить, Воспоминанием гнетущим жжёт былое,
Переливаючись у гнiвне почуття, И чувство гнева прет из забытья,
С глибокоi могили зуби скалить То из могилы скалит зубы рожей злою,
i стогне й тулится ридаючим дитям. То стонет, жмется и рыдает, как дитя.
Думаю, що в цьому вiршi Думаю, что в этом стихотворении
висловлено чiтко позицiю высказана чётко позиция
не тiльки мою, а всього не только моя, а всего
Українського руху ОУН Украинского движения ОУН.
1991 р., с. Веприк на Фастiвщинi 1991 г., с. Веприк на Фастовщине.
В ТЕРНIКОЛЮЧОМУ В ТЕРНИИ КОЛЮЧЕМ
Як мiй народ без страху стане мислить, Когда без страху станет мыслить мой народ,
В моїх думках знайде себе й осмислить. В моих стихах себя найдёт он и поймёт.
Я так в життi намучився – i кара Так в жизни я намучался – и кара
Булла менi за музу гонораром. Была за музу вместо гонорара.
А кожна лiтера i кожне слово – И в букве каждой, в каждом моём слове
Краплини змученоi кровi. Есть капелька принявшей муки крови.
А всi отi невiльницькiї вiршi – А все стихи, что написал в неволе, -
Болючий крик розп'ятої душi. Души распятой крик от жуткой боли.
Думки мої – баталiї i герцi, А мои мысли – поединки, битвы,
Шматки прострiленого серця. Осколки сердца, что в боях отбиты.
Життя з болючих склалося клiтин, Жизнь вся – из клеток болевых годин,
Нездiйснених iдей – я вистражданий син. Идей несбывшихся – я выстраданный сын.
А найболючiша клiтина – А клетка, коей я всего сильней замучен –
В дротах канаюча Вкраїна. То Украина в тернии колючем.
Без вишколу, з любовiя – поет, Не от ученья, от любви душа поёт,
Душi i свiтла променистий лет, От солнечных лучей ей дан полёт.
Минувшини нескореної рух, Давнишней старины мне дорога свобода,
Вiками гнаного народу вiльний дух! И вольный дух веками угнетённого народа!
1990 1990
ГОСТЕПРИИМНАЯ ГРУЗИЯ
Памяти побратимов Миколы Глухенького и Левана Готуа
В конце 1971 года ко мне заехал известный фастовский писатель Микола Глухенький, бывший политзаключённый сталинского ГУЛАГа, и стал меня настойчиво просить, чтобы я с ним поехал в Тбилиси к грузинскому писателю Левану Готуа, автору многих пьес, новелл и исторических романов, горячего патриота Грузии, с которым Глухенький вместе отбывал заключение в сталинских лагерях. Микола страдал эпилепсией и сам не отваживался отправляться в дальнюю дорогу.
Он мне рассказал, Леван Готуа – человек преклонных лет, больной сахарным диабетом, чувствуя себя плохо, написал письмо, в котором выразил желание, что мечтал бы лично встретиться со своим украинским побратимом.
Во время нашего разговора с Миколой случился приступ. Он на минут 20 потерял сознание – потонул в небытие. Очнувшись, всё забыл, про что мы говорили, и начал разговор сначала. Я понял, что моё присутствие в дороге, как медика и человека, которому он доверяет, необходимо.
Сейчас это было бы без особых проблем. А тогда, когда за каждым из нас, бывших политзаключённых, зорко следило око гебистов (стукачи были и на работе и по соседству), нужно было подумать. Миколе было проще – он не работал, имел инвалидность. А мне пришлось взять фиктивный больничный бюллетень и объявить на работе, что я поехал на дообследование в областную больницу.
И так мы через пару дней отправились в Тбилиси. Леван Готуа встретил нас очень приветливо и гостеприимно. Сразу спросил, сколько дней мы сможем пробыть в Грузии и какую кухню желаем есть – украинскую или грузинскую.
Чтобы не обидеть хозяина, мы ответили, что, безусловно, желали бы есть блюда, приготовленные по-грузински. Леван снял телефонную трубку и позвонил в Союз писателей Грузии, где его жена Цицо Константиновна работала врачом. Договорился, что жена неделю не будет выходить на работу, так как к нему приехали друзья с Украины и ей нужно будет готовить им еду.
Когда я сказал: «Зачем Вы это сделали?», он ответил: «Вы же приехали не на месяц, а всего на одну неделю!».
Каждый день с утра мы ездили в легковой машине осматривать исторические памятники Грузии. Во время бедов были приятные беседы с большим количеством тостов. Вечерами делились впечатлениями от увиденного, вели беседы на политические и литературные темы. Я декламировал свои стихи, написанные за колючей проволокой.
Больше всего меня поразили грузинское гостеприимство и бережное отношение к памятникам истории и культуры, молодёжи – к старым людям.
Побывали в церковных храмах, возле исторических памятников…
Где-то на третий день нашего пребывания в Тбилиси Леван Парфёнович предложил нам поехать в музей выдающегося грузинского писателя и общественного деятеля, одного из борцов национально-освободительного движения Грузии, бывшего неравнодушным к судьбе Украины, Ильи Чавчавадзе. Во время поездки мы нарушили правила уличного движения. Милиционер заметил и решительно показал рукою в сторону. На обочине дороги наша машина остановилась. Подошёл милиционер. Леван Парфёнович сказал ему несколько слов по-грузински – милиционер вытянулся и показал рукой вперёд. Я спросил Левана, что он ему сказал. Леван ответил: сказал ему, что в машине гости с Украины, а он повёл себя не так, как следует.
К музею приехали с опозданием, двери были закрыты. Начался дождь. Леван вынул из кармана записную книжку, нашел номер телефона директора музея, позвонил и сказал, что возле музея вместе с ним гости с Украины. Пока пришёл директор, возле дверей музея собралось еще около десятка человек. Поздоровавшись с директором, я спросил, как можно приобрести входные билеты. Он ответил, что гости с Украины пойдут в музей бесплатно, и в их честь бесплатно пойдут все, кто находится возле музея.
В музее директор детально нас ознакомил с жизнью и творчеством Ильи Чавчавадзе и в конце с грустью сказал, что поэт погиб от пули агента царской охранки. Перед выходом из музея он подвёл нас к большому портрету Тараса Шевченко и сказал: «Хотя Чавчавадзе не встречался с гениальным поэтом Украины Шевченко, но с ним встречался великий поэт Грузии Церетели, на творчество которого большое влияние имел украинский Кобзарь. После одной из встреч с Шевченко, Церетели написал в своём дневнике: «Я впервые понял со слов Шевченко, как нужно любить Отчизну и свой народ». Церетели имел влияние на Чавчавадзе, и поэтому мы поместили в музее Чавчавадзе портрет украинского гения Тараса Григорьевича Шевченко. Вот, как видите, корни дружбы между украинским и грузинским народами очень давние и глубокие».
Перед нашим отъездом из Грузии мы, по совету Левана Парфёновича, поехали на рынок. Он купил мне на память о пребывании в Грузии два кувшина и два рога из которых пьют вино и ещё две пары тёплых носков, чтоб не мёрзли ноги, как когда-то на севере. На одном из прилавков я увидел горку отборных мандаринов. Подошёл к продавцу и попросил отвесить мне два килограмма. Продавец стал доставать из корзины мандарины разного размера и спелости. Покупать их я отказался. Подошёл Леван и сказал по-грузински несколько слов. Продавец выхватил из рук мою сумку и положил в неё все мандарины, что лежали на показ. Я спросил Левана, что он ему сказал. Он ответил, что спросил, чей мы едим хлеб. А после сам и добавил: украинский. Что же гостю с Украины даешь мандарины плохого качества?
За день до отъезда на Украину я попросил Левана, чтоб шофёр меня отвез в охотничий магазин. В то время я увлекался рыбалкою. В магазине было людно. Я на украинском языке обратился к усатому грузину-продавцу с просьбой показать мне рыболовные крючки 4 и 5 номеров. Продавец сильно мне удивился прямо в глаза и выложил на прилавок несколько крючков. Я осмотрел их и сказал, что это крючки не грузинские, это крючки наши, киевские – арсенальские. Я хотел бы купить ваших, грузинских. Продавец усмехнулся в густые усы и показал мне рукою, чтоб я подошёл в конец прилавка к окну.
Когда мы встали друг против друга, он меня спросил, кто я по национальности и зачем приехал в Грузию. Я ответил, что приехал с Украины и гощу у их писателя Левана Готуа. Тогда он наклонился ближе ко мне и сказал на ломанном русском языке с грузинским акцентом: «У нас с тобой нэт сваих кручков. У нас с табой эст адин кручок, русский – савецкий – бандитский кручок! Украинцы и грузины давно сидят на этом кручке». Нагнулся, вынул из-под прилавка новинку – телескопическую удочку и подал мне в руки. Произнёс: «Будиш лавить риба – думай о том, чтобы у нас били сваи кручки».
Я крепко пожал руку грузинскому патриоту.
Когда я рассказал про это Левану Парфёновичу, он, улыбнувшись, сказал: «Некоторые судят о грузинах по Сталину и Берии, но за неделю пребывания в Грузии Вы, наверное, убедились, что это не так, Сталин много сделал зла и грузинскому народу. Мы, как и вы, после распада царской империи имели независимую Грузию, уничтоженную большевиками. Сталин в этом сыграл не последнюю роль.
За любовь к своей Грузии я сидел за колючей проволокой сталинского ГУЛАГа, как и вы с Миколою Глухеньким. Да, безусловно, давление России на Украину было всегда значительно большим, чем на Грузию или Армению, во всех отношениях. В лагерях ГУЛАГа было больше всего украинцев, потому что имперский орёл без Грузии, как без одного пальца, а без Украины, как без крыла. Отсюда и вывод: без крыла – нет хищного орла».
После минутного молчания Леван Парфёнович подошел к своей библиотеке, вынул книжку «Огненный пояс», сделал дарственную надпись и дописал свой адрес. «Из этой моей книги, - сказал Леван Парфёнович, - Вы узнаете, как, спасаясь от магометанского захвата, Грузия попала в объятья русского медведя».
«Разве Вы на Украине с кем-нибудь так беседуете, как со мною, сразу после первой встречи?» - спросил Леван Парфёнович.
Я ответил: «Беседую только с друзьями, проверенными временем. В своём селе, после возвращения с каторги, я стал инородным телом. Всех национально мыслящих граждан нашего села большевистская власть уничтожила». Рассказал ему про жертв голодомора и сталинских репрессий. В конце разговора Леван Парфёнович сказал: «Было бы хорошо, чтоб всё то, что понимаем мы, понимали все грузины и украинцы. Очевидно, это – дело времени, только я уже до этого времени не доживу».
Уезжая, мы пригласили Левана Парфёновича к себе в гости.
Уже возвращаясь домой в купейном вагоне, долго не спали, делились впечатлениями от увиденного и услышанного в Грузии. А через какое-то время после приезда с Кавказа ко мне пришел Микола Глухенький сообщить грустную новость, что прочитал в «Литературной газете», - умер Леван Готуа.
Так, благодаря судьбе и Миколе Глухенькому, который дожил до независимой Украины, за которую мучался в лагерях ГУЛАГа, я побывал в Грузии и познакомился с историей и жизнью гостеприимного грузинского народа.
Переводы с украинского Марка Каганцова.