Хитрость и простодушие Никиты Михалкова

1. "Манифест". Прославленный кинорежиссер Никита Сергеевич Михалков, известный своими православно-монархическими декларациями и верной службой советской безбожной власти (как и восторженным отношением к нынешней власти), решил заняться обустройством России и выпустил "Манифест просвещенного консерватизма", датированный, подобно энцикликам папы римского, римскими цифрами - ММХ (2010). "Манифест" обращен не к широкой публике, а к правящей элите ("политической гвардии") - издан в небольшом количестве экземпляров.

Прежде всего поражает то, каким напыщенным и безвкусным языком написан этот текст: что-то вроде смеси церковной проповеди с предвыборной агиткой, странно звучащей в устах заслуженного деятеля культуры. Возможно, виной тому слабость аргументов, которую автор "Манифеста" подсознательно должен был ощущать. Кроме того, он оказывается в ложном положении, призывая к христианским добродетелям, когда всем миром читатели наблюдают необыкновенно цепкую борьбу автора за свои доходы (пресловутый "налог на болванки") на фоне традиционной семейной привилегии Михалковых на обслуживание верхнего эшелона власти. Так что скептическое и брезгливое отношение массы читателей вполне понятно, и я не буду здесь подробно развивать эту тему.

2. Имперская история. Рассматривая "тысячелетний путь от "Святой Руси" к "Великой России", Михалков пишет: "В каждом периоде российской истории есть белые и черные страницы. Мы не можем и не хотим делить их на свои и чужие. Это наша история! Ее победы - наши победы, ее поражения - наши поражения". Стоит заметить, что важно не только различать победы и поражения, но и осознавать наличие в нашей истории пороков и преступлений. Хочет ли автор "Манифеста" сказать, что это наши пороки и наши преступления мы будем оправдывать и отстаивать и эти традиции, поскольку они наши? От убийства Бориса и Глеба до массовых пыток и казней Ивана Грозного и Малюты Скуратова? От покорения Чечни, описанного Львом Толстым, до высылки всех чеченцев и ингушей с Кавказа? От философского парохода до дела врачей-вредителей?

Михалков рассуждает о принятии Русью православия. "В ту пору, - пишет он, - вера органично входила в быт, а быт в веру". Историки знают об этой органичности некоторые подробности: Владимир крестил где добром, а где мечом. И дальше тоже славяне воспринимали новую веру не столь уж органично и легко, и двоеверие было распространено еще долго. "Государственная идеология была неотделима от православного миросозерцания, от симфонии Царства и Священства". Ну, пожалуй, и вначале, и временами потом - вполне отделима. Как и на Западе (борьба пап с императорами), порою борьба князей с епископами, а потом царей с патриархами принимала весьма острые формы (вспомним хотя бы убийство митрополита Филиппа и конфликт Алексея Михайловича с Никоном). Так что симфония-то была полна диссонансов.

"Российская империя повторяла путь Империи Византийской", - с восторгом пишет Михалков. Ему, как и клерикальным авторам недавней киноэпопеи о разгроме либералов в Византии, очень хотелось бы, чтобы это было так. Но это не так. Точнее, так лишь отчасти: российская императорская власть действительно порою вдохновлялась традициями Византии, а в русском гражданском обществе всегда термин "византийский" был синонимом не только застоя и реакции, но и интриг, подсиживания, подковерной возни. Да стоило бы вспомнить и конец Византии (впрочем, и конец Российской империи с ее византийскими традициями).

Еще одна историческая цитата: "Митрополит Филарет (Дроздов), автор Манифеста 1861 г., освободившего крестьянство России от многовековой крепостной зависимости, является ярким примером церковного деятеля просвещенно-консервативного направления". Может быть, стоило бы тут отметить, что освобождение было без земли и оставило крестьян в экономической зависимости от помещиков? Что это вызывало крестьянские мятежи типа бездненского? И что в конечном счете это и привело к победе большевиков в революции?

Михалков повествует упрощенно: "В 1914 г., защищая православную Сербию, Россия вступила в Мировую войну". Историки же полагают, что это было только поводом, а причины вступления России в войну были гораздо более сложными и межгосударственные противоречия между Россией, Германией и Австро-Венгрией были гораздо более многообразны.

Советскую власть Михалков изображает ностальгически. В советской России, по Михалкову, были "побеждены нищета, болезни и голод". Если они существовали в царской России, то откуда они взялись в идеальной симфонии православия и имперской власти с византийскими традициями, а если они возникли в советское время (а уж тут-то они превзошли бедствия царской России многократно, получив прозвище "голодомора"), то, наверное, не так уж была хороша советская власть? Да и справилась она с голодом очень поздно и очень неполно. Вспомним "колбасные поезда" из столицы в разные черноземные области.

О распаде Советского Союза Михалков пишет: "Это была геополитическая революция". Путин выражался прямее: "геополитическая катастрофа". Если это замаскированный плагиат, то он не удался: сразу видно, откуда ноги растут.

3. Русская идея. "В итоге, - заключает свой пробег по истории Михалков, - мы вступили в XXI век, проживая уже не в "Святой Руси" и не в "Великой России"". Он констатирует это как нечто сатанинское и страшное. Между тем все империи распадаются. Распались Священная Римская империя, Британская империя, Французская, Датская, Испанская, Голландская, Османская, империя Габсбургов... Видимо, пришло время и Российской империи разделить судьбу своих соседок. Распад начался в 1917 году, и еще вопрос, завершился ли в 1991-м. Суть не в том, удастся ли задержать этот распад (если не понять его причин, то явно не удастся), а в том, чтобы он прошел как можно более цивилизованно, без кровопролитий, и чтобы после распада русским людям было так же удобно жить, как англичанам в Англии, датчанам в Дании, голландцам в Голландии и т.д. Вот в чем вопрос. На мой взгляд, это и есть сейчас насущная национальная идея России. Не стремиться к руководству другими народами, а заботиться о приумножении богатств и благоустройстве своей страны. Не думать о ее исключительности (это утешение отстающих), а учиться у тех, кто успел больше.

Михалков решительно отказывается "верить сказкам о чудесах рыночной экономики". Сказкам я бы тоже верить не хотел. Но я вспоминаю, как советские женщины, приехавшие впервые в европейскую страну с рыночной экономикой, падали в обморок при виде изобилия в универмагах. Было такое. И главное, зарплаты там и сейчас во много раз превышают наши (правда, не Вашу, Никита Сергеевич, и не семейства бывшего мэра Москвы). Это же не сказки. Это факты.

4. Просвещенный консерватизм. Общественной панацеей Михалков считает "просвещенный консерватизм". Он противопоставляет его "радикальным новациям любого толка", "националистическому экстремизму и международному терроризму". Экстремизм и терроризм добавлены для пущего страха (они вообще ныне стали клеймом для всяких политических противников), а радикализм противостоит не консерватизму, а умеренности. Консерватизм же всегда противостоял движению вперед, прогрессу. Консервировать значит сохранить. Что же хочет сохранить Михалков? А он считает, что следовало сохранить российскую монархию, а коли не сохранили, то нужно было сохранять советскую тоталитарную власть (при ней Михалковым было хорошо), а раз и это не удалось, то авторитарную власть Путина. Мы хорошо помним, как Михалков от нашего общего имени выражал свои всеподданнейшие хвалы и пожелания Владимиру Владимировичу. Чем же "просвещенный консерватизм" отличается от просто консерватизма? А примерно тем же, чем "суверенная демократия" от просто демократии. Просвещенный отличается цветочком в петлице и надушенными усами.

Кто же является носителем просвещенного консерватизма? Главные носители намечены исторической ретроспективой: это прежде всего Победоносцев. "К просвещенным консерваторам принадлежат выдающиеся представители государственной бюрократии, пережившие свой звездный час в эпоху царствования императоров всероссийских Александра I, Николая I, Александра II, Александра III, Николая II". То есть те, кто и привел Россию к революции и распаду. "Государственная бюрократия" - вот классовая основа "просвещенного консерватизма". "Главной опорой партии консерваторов" являются и "избиратели революционной по своей сути партии КПРФ". На более продвинутые и образованные столицы (Москву, Петербург) Михалков надеется мало - он уповает на более отсталую провинцию. "...Консерватизм, в хорошем смысле слова, провинциален". И сентенция: "Человек с устойчивой психикой и здравым рассудком, как правило, консервативен. Он хочет жить и умирать так, как жили и умирали его отцы и деды". Если предки жили при создателе империи Иване Грозном, а затем при "эффективном менеджере" Иосифе Сталине, если деды и отцы жили в ГУЛАГе и умирали в расстрельном подвале с пулей в затылке, то сам Михалков вправе избирать для себя такой консервативный идеал, но не стоит звать к нему соотечественников.

Вот еще одно новое понятие, введенное в политологию Михалковым: "гарантийное государство". Когда начинают выявляться особенности этого вида государства, то оказывается, мы его хорошо знаем: "Губернаторы и мэры городов федерального значения должны выдвигаться на должность и освобождаться от должности Президентом страны", а не выбираться населением. И тут же: "Подкуп и давление властных и олигархических группировок на избирателей - должны окончательно и бесповоротно уйти в прошлое". Да как же они уйдут, когда чиновники (основные взяточники) ответственны только перед начальством, которое они подкармливают теми же взятками? По Михалкову, количество партий должно быть ограниченным: "В будущем в России должны остаться три политические партии, могущие реально бороться за власть: консервативная, либеральная и социалистическая". А если народ захочет, скажем, партию зеленых? Нельзя! А демократическую? Ни в коем случае! А монархическую? И ее никак! А ведь, кажется, Никита Сергеевич объявлял себя монархистом? Вот она, жертвенность! Чем не поступишься ради "гарантийного государства"!

5. "Евразийский" реваншизм. По "Манифесту" Михалкова видна его близость к современной разновидности "евразийской" идеологии, разрабатываемой выходцем из пресловутой "Памяти" Александром Дугиным. Эта квинтэссенция "Манифеста" содержится в следующих тирадах артиста:

"По Божьей Воле сложившийся в России тысячелетний союз многочисленных народов и племен представляет собой уникальную русскую нацию... Нам свойственно особое сверхнациональное, имперское сознание, которое определяет российское бытие в системе особенных - евразийских - координат. Ритм нашего развития и территория нашей ответственности измеряются континентальными масштабами... Россия-Евразия - это не Европа и не Азия, и не механическое сочетание последних. Это самостоятельный культурноисторический материк, органическое, национальное единство, геополитический и сакральный центр мира… Непонимание роли и места, которое занимала, занимает и призвана занимать в мире Россия, по меньшей мере опасно, а по большому счету - губительно, потому что ведет к гибели православной цивилизации, исчезновению русской нации и распаду российского государства".

Обычно центром мира становится не то государство, которое этого усиленно добивается, а то, которое больше других заботится о внутреннем благоустройстве и о счастье своих граждан, о своей технике и науке, о своем производстве и природе своей страны. Непонимание роли и места России действительно опасно и по большому счету губительно, хотя эту опасность я вижу не там, где ее видит Михалков.

К "просвещенному консерватизму" Михалков добавляет "здоровый просвещенный национализм". "Именно такой тип национализма создавал в мировой истории великие империи с позитивной миссией, которые были свойственны византийской, англосаксонской и российской государственности". Михалков воспевает "общенациональную миссию". Он призывает нас опять обучать весь мир, не говоря уже о ближнем зарубежье, особой духовности, государственным нормам и цивилизации.

И в завершение: "Мы вновь должны стать едиными и сильными, а Россия - Великой", - восклицает Михалков. Его поддерживают другие борцы за восстановление Российской империи - Проханов, Фроянов, Дугин. Они совершенно не спрашивают, хотят ли этого украинцы, белорусы, молдаване, казахи и прочие бывшие советские люди, не говоря уже об эстонцах, латышах и литовцах. Лозунг Михалкова - это опасный реваншизм, он ведет к тому же, к чему вел и германский реваншизм, и столь же опасен не только для соседей, но и для самой России.

Консервативную традицию от радикальной новации Михалков отличает тем, что "она не рационалистична, а мистична". На этом поле я отказываюсь спорить с "просвещенным консерватором". Если его просвещенность - это националистическая мистика, то это разговор для сторонников Блаватской и Дугина. По Михалкову "культ определяет культуру, а культура воспитывает нацию". Для византийских царедворцев это было так. Но мы не в Византии. Культура - не от слова "культ", а от слова colere - обрабатывать, возделывать. И я думаю, что да, наше спасение в культуре - в культуре труда, в культуре как просвещении, в культуре трезвого рассудка.

Михалков прибегает к высокому пафосу: "Мы служим Богу и Отечеству, а не идолам Теории и Истории, которым наши современники, лишенные веры, надежды и любви, вынуждены приносить кровавые жертвы". Ох, Никита Сергеевич, ведь эту тираду можно перевернуть, и она будет звучать не менее убедительно, а может быть, и гораздо более убедительно: мы придерживаемся принципов разумной теории, фактов и выводов истории, а не служим слепо идолам и кумирам, как бы они ни именовались - Богом, Империей, Нацией, Партией, которым наши современники, лишенные разума и совести, готовы приносить кровавые жертвы, как уже не раз бывало в истории.

Пост-эпиграф:

"...прибил к воротам елисейковского сельсовета свои четырнадцать тезисов. Вернее, не прибил их к воротам, а написал на заборе мелом, и это скорее были слова, а не тезисы, четкие, лапидарные слова, а не тезисы, и было их всего два, а не четырнадцать... Ты блестящий теоретик, Вадим, твои тезисы мы прибили к нашим сердцам - но как доходит до дела, ты говно говном!"

Венедикт Ерофеев. "Москва - Петушки". Глава "Орехово-Зуево - Крутое"

Грани.ру