СИМФОНИЯ ИМЕНИ СЕБЯ
(фрагмент романа «Тупица»)
Сегодня я уже не сомневаюсь, что жизнь похожа на музыку, ибо в музыке главное – формообразующая интонация. Так называют интонацию, из которой потом вырастает все музыкальное произведение. Бывают интонации хоть и яркие, но эпизодические. А формообразующая – это, можно сказать, судьбоносная интонация. Неопытный слушатель поначалу и не обратит на нее внимания. И только позже, слушая это произведение в сотый раз, он радостно (или недоумённо, или горько) осознает: вот, оказывается, в чём вся причина...
В этом смысле человеческая жизнь и напоминает музыку, ведь жизнь тоже состоит из многочисленных эпизодов, порой очень контрастных и, на первый взгляд, не слишком связанных между собой. Они-то и играют роль интонаций. Какие-то “интонации” оказывают на тебя громадное влияние, а какие-то – нет. Только понимаешь это далеко не сразу. Иногда думаешь: вот оно, самое главное! А оказывается, это пшик. Украшение. И наоборот: “интонации”, о которых ты давно и думать забыл, вдруг вырастают в могучие краеугольные камни, в жизненные принципы! Но чаще всего человек об этом вообще не задумывается. Разве что, когда ему становится грустно.
Наверное, в одну из таких минут Чехов и заметил, что человеческая жизнь лишь сюжет для небольшого рассказа. Заметьте, не романа (с этим я бы легко согласился), а рассказа. В этом наблюдении много печали и мудрой иронии, но оно верно только при одном условии: если, подобно самому Чехову, вычеркнуть из жизни героя все случайные интонации и выделить ту, главную, судьбоносную, формообразующую. Такое и в литературе-то удавалось далеко не всем, может, только одному Чехову. А в жизни?
С таким же успехом жизнь можно уподобить какой-нибудь мудрёной химической реакции, или найти аналогии с квантовой механикой, или даже обнаружить что-то общее со спортивным состязанием. Например, с шахматами. Там тоже есть и жертвы фигур, и ход конем, и патовые ситуации, и даже цугцванг – позиция, при которой любой ход ведет к проигрышу. То есть к смерти.
Поэтому я пришел к выводу, что человеческая жизнь все-таки больше походит на симфонию. Почему бы нет? Человек – венец биологического совершенства, а симфонический метод – высший тип музыкального мышления. Как и симфония, жизнь довольно протяжённа и не всегда понятна (особенно чужая); ей нередко предшествует вступление, которое в юности нам кажется чрезмерно затянутым; в ней тоже происходит чередование быстрых и медленных частей, мажорных и минорных эпизодов. Человеческая жизнь, как и симфония, может оказаться удачной и неудачной, похожей на тысячи других или совершенно оригинальной, скучной и захватывающей, гениальной и бесталанной, неоправданно длинной и трагически краткой...
Вслушайтесь: жизнь это величественный симфонический концерт! Во время исполнения твоей симфонии параллельно звучат и симфонии других авторов. И тут уж надо быть очень чутким автором и исполнителем, чтобы чужие симфонии не диссонировали с твоей, иначе весь симфонический концерт станет для тебя и других пыткой. И даже может вылиться в кровопролитную войну.
Человеческую симфонию не может исполнять лишь один солирующий инструмент; хочет человек или нет, но это полифоническое, многоголосное произведение, в его исполнении всегда занят симфонический оркестр, состав которого может быть дополнен еще и хором, и солистами. В этом смысле жизнь нельзя сравнить даже с оперой: любая опера – это все-таки конкретная частная история, а в симфонии последовательно концентрируется целый мир. Я уже не говорю о песнях, романсах и даже целых сюитах: они не потянут ни на одну, самую жалкую человеческую жизнь, зато легко и естественно становятся частью симфонии.
Важный момент: в симфонии обязательно должны присутствовать, как минимум, две контрастные темы – главная и побочная, причём конфликт между ними – обязательное условие симфонического развития. Уверяю вас: произведение может провалиться, если автор так и не разобрался, какая тема для него главная, а какая – побочная. Тем более, что в симфонии необходимо присутствие нескольких побочных тем.
Всё это и есть симфоническая драматургия. Интонации складываются в мотивы, мотивы во фразы, те – в предложения и периоды; они, развиваясь, вырастают в разделы и другие мощные (или хрупкие) конструкции. А сумма этих конструкций уже образует музыкальную форму. То есть жизнь.
Симфонию обычно объединяет общая тональность, иначе говоря, устой. С самыми близкими друзьями мы всегда “звучим” в одной тональности. Или, согласно правилам классической гармонии, в тональностях первой степени родства. Эти тональности объединяет не только самое большое количество общих аккордов, но и единый устой. В идеале главная и побочная темы должны находиться именно в таком родстве. Более дальние степени родства располагают лишь одним или двумя общими аккордами. Это уже, скорее, приятельские отношения, у них разные устои. Но, представьте себе, есть и степень родства, предполагающая полное отсутствие общих аккордов! Такое “родство” и родством-то трудно назвать. Правда (справедливости ради), замечу, что встречаются симфонии и вовсе атональные, то есть совсем без устоев, но здесь уж многое зависит от ориентации. Эстетической.
И вот во всём этом многообразии какая-то из интонаций оказывается формообразующей. Как её определить? Вся сложность в том, что в процессе развития она постоянно принимает разные обличья, является всякий раз в новом виде, в окружении новых гармоний; она может не только измениться до неузнаваемости, но даже превратиться и в свою противоположность (это не всегда плохо). Но именно в этой изменяемости и состоит, так сказать, квинтэссенция симфонического метода мышления. Разве не так происходит и в жизни?
Увы, ни в начале, ни даже в середине своей симфонии нам, как правило, не дано предугадать, какая из множества интонаций станет для нас формообразующей. Мы начинаем постигать замысел Творца только ближе к финалу. Это, собственно, самая захватывающая интрига в симфонии по имени Жизнь.
Грустно, конечно, что мы всю жизнь создаем лишь одну и только собственную симфонию. Но зато, чёрт побери, это не маленький рассказ, не химическая реакция и не шахматная партия! Это – симфония! Она участвовала во всемирном концерте, она взаимодействовала с другими симфониями (пусть даже в пределах одной квартиры, семьи или компании), она, так или иначе, породила формообразующие интонации для будущих симфоний, а значит, она никогда не будет забыта, потому что для кого-то она все равно навсегда останется классической и любимой.
И разве это не прекрасно, что мы приходим на свой единственный симфонический концерт, не имея на руках программки?..