Трудно применить этические гири к хай-текам, подобным изобретению Сюзанны Вииг.
Первая реакция – культурный шок, попадание в бахтинскую вненаходимость, при всем том, что европейская культура всей логикой своего развития подготовила идею посмертной трансформации (а сегодня, как видим, и утилизации) личности. То, что на «профанном» языке эпатажа в русской культуре звучало как «гвозди бы делать из этих людей», западная культура успешно теоретически обосновала. Не стоит, однако, торопиться ставить Сюзанну Вииг в однин ряд с доктором Менгелем. И вот почему.
То, что переживает Европа сегодня – это очевидный и закономерный закат гуманизма. Ужас в том, что мы живем в эпоху, которая в категориях этического и не может быть осмыслена. Поэтому кризис европейского (и уже российского) сознаний не этический, а антропологический – человек соглашается на отказ от статуса человека. Академик Григорий Тульчинский назвал этот процесс наступлением эпохи постчеловеческой персонологии. Это неизбежный процесс, приходящий на смену европейско-христианскому пониманию человека как целостного духовно-душевного-телесного единства. Речь, думается, сегодня можно вести о посттелесности Я. Человек, личность перестает быть бесперым двуногим и т.д., чем-то натуральным по преимуществу. На первый план выходит метафизическое начало. А тело предстает не как вместилище человеческой сущности, а как канал, посредник между двумя планами человеческого бытия, двумя планами человеческой свободы: трансцендентальным и реальным. Мы становимся свидетелями вымывания из уже постхристианской парадигмы остаточных сакральных наитий. Если в психосоматическом комплексе присутствует потенциальная возможность его уничтожения и радикальной трансформации, то не может быть и речи о каком-то централизованном единстве. Например, ответственность возлагается на наследственность, окружение, а то и на части тела и организма (нервная система подвела, "это не я убил - рука сама убила"...), а то и на отдельные социальные роли ("разве ж это я убил, я бы не смог, но как зять"...). И нет субъекта, нет человека. Он рассыпался на биологическое, социологическое, психологическое, религиозное и т. д. существа, а точнее – сущности.
Естественно, традиционные общества останутся глухи к подобным «инновациям». Они по-прежнему мыслят в пределах этики, и поэтому неизбежно ощутят все кощунство предлагаемого бельгийскими биологами. В какую сторону качнется российское общество – остается только гадать. Гадать о том, до каких пределов процесс расчеловечивания затронул российскую культуру и том, согласится ли она быть превращенной в постчеловеческий компост.
Трудно применить этические гири к хай-текам, подобным изобретению Сюзанны Вииг.
Первая реакция – культурный шок, попадание в бахтинскую вненаходимость, при всем том, что европейская культура всей логикой своего развития подготовила идею посмертной трансформации (а сегодня, как видим, и утилизации) личности. То, что на «профанном» языке эпатажа в русской культуре звучало как «гвозди бы делать из этих людей», западная культура успешно теоретически обосновала. Не стоит, однако, торопиться ставить Сюзанну Вииг в однин ряд с доктором Менгелем. И вот почему.
То, что переживает Европа сегодня – это очевидный и закономерный закат гуманизма. Ужас в том, что мы живем в эпоху, которая в категориях этического и не может быть осмыслена. Поэтому кризис европейского (и уже российского) сознаний не этический, а антропологический – человек соглашается на отказ от статуса человека. Академик Григорий Тульчинский назвал этот процесс наступлением эпохи постчеловеческой персонологии. Это неизбежный процесс, приходящий на смену европейско-христианскому пониманию человека как целостного духовно-душевного-телесного единства.
Речь, думается, сегодня можно вести о посттелесности Я. Человек, личность перестает быть бесперым двуногим и т.д., чем-то натуральным по преимуществу. На первый план выходит метафизическое начало. А тело предстает не как вместилище человеческой сущности, а как канал, посредник между двумя планами человеческого бытия, двумя планами человеческой свободы: трансцендентальным и реальным. Мы становимся свидетелями вымывания из уже постхристианской парадигмы остаточных сакральных наитий. Если в психосоматическом комплексе присутствует потенциальная возможность его уничтожения и радикальной трансформации, то не может быть и речи о каком-то централизованном единстве. Например, ответственность возлагается на наследственность, окружение, а то и на части тела и организма (нервная система подвела, "это не я убил - рука сама убила"...), а то и на отдельные социальные роли ("разве ж это я убил, я бы не смог, но как зять"...). И нет субъекта, нет человека. Он рассыпался на биологическое, социологическое, психологическое, религиозное и т. д. существа, а точнее – сущности.
Естественно, традиционные общества останутся глухи к подобным «инновациям». Они по-прежнему мыслят в пределах этики, и поэтому неизбежно ощутят все кощунство предлагаемого бельгийскими биологами. В какую сторону качнется российское общество – остается только гадать. Гадать о том, до каких пределов процесс расчеловечивания затронул российскую культуру и том, согласится ли она быть превращенной в постчеловеческий компост.