«Либо сижу дома и думаю, как все плохо, либо иду». Интервью с барнаульским активистом, которого оштрафовали за чтение стихов

«Мы показали, что творчество свободно»

— В новостях про вас пишут «поэт Артём Сахаров», но в контексте активистских акций. Вы считаете себя поэтом или активистом?

— Я считаю себя поэтом и активистом. «Пушкинскими чтениями» мы высказали свою позицию, только в творческом контексте. Это [активизм] доставляет дискомфорт, какое-то отсутствие безопасности, но в целом это происходит довольно спонтанно. То есть я общаюсь с людьми, начинаю где-то с кем-то спорить — а потом в моменте организую акции.

Я так устроил акцию в годовщину войны. Мы обсуждали ее в школе. И я понял: либо сижу дома, думаю, как все плохо, либо иду и хотя бы эмпатию свою проявляю, сочувствую людям, которые погибли. Собрал людей, купил цветы, написал стихи. Это эмоциональный процесс.

— Как появилась идея «Пушкинских чтений»?

— Я придумал их еще в мае. Мои стихи складывались в сборник, и я подумал, что нужно после его выхода устроить чтения. Дата 1 октября как раз совпала с неделей солидарности с фигурантами «Маяковского дела». Название для чтений выбрал просто — хотел взять символ, а лучше места для чтения стихов, чем памятник Пушкину, не придумаешь. Да и памятников другим поэтам у нас в Барнауле нет.

Мероприятие я согласовывал с администрацией: заявил целью чтение стихов Пушкина и других поэтов. Но мне отказали, потому что чтение стихов — не публичное, а культурное мероприятие. Такие не надо согласовывать — нужно только подать уведомление в администрацию, что я и сделал. Получил копию уведомления и со спокойной душой подумал, что задержать никого не должны. Так и анонсировал: все согласовано, приходите.

У нас все прошло замечательно. Выступил я, пара моих друзей. Было человек 40 зрителей. Никто никого не ограничивал в темах и направленности стихов. Были зрители, которые уже во время чтений решили выступить со своими стихотворениями, хотя изначально не планировали. Это прекрасно. Я думаю, что такие площадки, в которых нет цензуры, должны существовать.

— Но вас в итоге задержали.

— Да. В полиции и в суде мне пояснили, что мы, мол, проводили агитацию — в конце сказали «Миру — мир, свободу творчеству, свободу политзекам». А раз так, то мероприятие уже не культурно-массовое, а публичное, такое мы не согласовывали.

— В названии чтений была вторая часть — «поэзия за мир». Почему вы поставили такой анонс?

— Потому что мы все понимаем, в какой ситуации находимся. А поэзия — это настоящее искусство, оно за мир, за хорошее, вечное и доброе. И раз наше поэтическое мероприятие проходит в условиях идущей войны, я решил, что «за мир» — это отличное название. Тем более что свою позицию мы тоже высказали: на чтениях звучали стихи на тему происходящего.

— Как вас задержали и что было потом?

— Основная масса людей уже разошлась, я продавал свои сборники, делал фотографии, общался с друзьями. Ко мне подошли люди в гражданском, показали корочки — «эшники» [сотрудники центра по противодействию экстремизму и терроризму], видимо, они все мероприятие снимали. Сказали идти с ними.

Мы поехали в отделение, где на меня составили протокол. В качестве вещдоков у меня изъяли пять сборников стихов и телефон. Я успел позвонить адвокату и написать сестре. Она вела мой телеграм-канал, пока меня не было, была таким «пресс-секретарем».

Потом началась классическая полицейская штука [психологическое давление]: «На войну вас отправить», «Лучше бы к вам „вагнера“ [наемники ЧВК „Вагнер“] приехали, они бы с вами нормально поговорили». Про «вагнеров» они сказали, потому что за несколько дней до наших чтений в городе члены ЧВК «Вагнер» устроили акцию на 40 дней смерти [основателя ЧВК Евгения] Пригожина. Был показательный момент: они сказали, что на суде зачитают мои международные гражданские права — и рассмеялись. Я думаю — ну да, они тоже прекрасно все понимают [что международные законы в России не действуют]. Но с другой стороны, грустно, что у нас к международным общепризнанным документам о гуманизме и человечности так относятся.

Сутки после задержания я просидел в камере, потому что отказывался отдавать телефон без протокола изъятия. На это мне сказали, что задерживают на 48 часов [для выяснения обстоятельств правонарушения]. На второй день меня отвезли в суд, где пришлось пять часов ждать заседания.

— Получив штраф 75 тыс. руб., не жалеете, что организовали чтения?

— Нет, абсолютно. Игра точно стоила свеч. Мы шли делать творческий вечер, и он получился великолепным. Люди стояли на холоде полтора часа, внимали творчеству, каким-то добрым вещам посреди всего этого кошмара. У людей появилась площадка высказаться, они подходили и благодарили за это. Это определенно стоило штрафа и суток ареста. Мы показали, что творчество свободно.

— Как вы провели сутки в камере?

— Довольно тяжело. Я попал туда вечером, уставший, ничего не ел. Напротив сидел мужчина, арестованный за пьяное вождение. И у меня ничего с собой не было — был бы я более предусмотрительным, взял бы с собой книжку. Даже ручку с тетрадкой не дали — я бы хоть стихи или посты написал. В итоге просто сидел в этом прокуренном грязном помещении.

Ночью появились неприятные мысли. Мол, может, пока я там сидел, на меня сфабриковали уголовное дело. Из-за перспективы провести следующие несколько лет в такой же камере начал думать, кому и что сделал плохого. Думал, что происходит с моими близкими на свободе. Было даже что-то вроде «если меня не посадят, сделаю предложение одной девушке, которую ценю». И тогда впервые задумался об эмиграции.

Чтобы справиться с этим, читал стихи, которые знаю наизусть. Вспоминал примеры оппозиционеров Алексея Навального, Ильи Яшина и других. Еще думал о том, как друзья кричали мое имя, когда меня задержали.

— А до этого задержания вы не думали уезжать из страны?

— Никогда, потому что я очень люблю эти места. Очень люблю людей, которые мне сопереживают, которые оказали мне столько поддержки за последние сутки, — никогда такого не было. Люблю языковое и культурное пространство. Я просто понимаю, что другого выбора у меня нет — чтобы жить в гармонии с собой, я должен оставаться там, где я все ценю, люблю и дорожу этим.

«Если ты внутренне свободен — даже в России можно чувствовать себя как в стране верлибров»

— В феврале 2023 года вас уже задерживали на акции в годовщину начала войны в Украине. Как это было?

— В тот день мы обсуждали литературу в моем литературном клубе. Заговорили о насущных вещах. В итоге я позвал мою бывшую девушку и еще несколько человек сделать мемориал [жертвам войны в Украине], возложить цветы. Мы вышли на центральную площадь Барнаула, поставили импровизированный мемориал, купили гвоздики. Люди проходили мимо, кто-то тоже покупал и клал цветы. Через 15 минут нас задержали. Тогда мне, как организатору, выписали штраф в 20 тыс. руб. за нарушение правил публичной акции. Я за день собрал деньги на оплату.

— В своем канале вы писали, что ваш ориентир — Алексей Навальный. Почему он?

— В какой-то степени я восхищаюсь этим человеком, потому что он лидер, который сделал крутой продукт — ютуб-канал, ФБК*, «РосПил» и другие — собрал команду, не побоялся называть воров — ворами, трусов — трусами, несмотря на их чины и статус. Будучи уже в тюрьме называл войну войной и яро осуждал все это. Разоблачал коррупционеров наверху, шел на выборы и делал политику в условиях давления. Он шел к своей цели и делал это последовательно, несмотря на трудности. Когда тебе говорят: «Мы посадим тебя, если ты вернешься [в Россию]», а ты возвращаешься через месяц, потому что ты российский политик — эти самоотверженность и мужество воодушевляют. Он держится сейчас в колонии, в адских условиях — ну, нужно равняться на таких людей.

— Ваша протестная активность связана с Навальным?

— Друзья в школе говорили про Навального, политику, протесты, но мне тогда это было не слишком интересно. А потом я начал смотреть ролики Навального. Пик случился в 2018 году, когда его не допустили до выборов. Я подумал: чувак молодой, что-то предлагает, на ютуб ролики снимает, а его не допускают до выборов — странно, обычно так делают, когда боятся.

На свою первую акцию я вышел в седьмом классе. Это были протесты против пенсионной реформы. Я не хотел, чтобы мои бабушка с дедушкой выходили на пенсию позже, чтобы государство отнимало у них несколько лет жизни, когда они могут отдыхать. И еще я думал, что будет некруто, если я буду платить налоги до 65 лет, а потом умру — и государство мои отчисления заберет себе.

— Как семья и школа отреагировали на ваше участие в протесте?

— Родня категорически против, у нас с 2018 года полярные взгляды на происходящее. Друзья поддерживают. В школе мы новости обсуждали. Учителя были разные: и нейтральные, и осуждающие, но некоторые своеобразно поддерживали. Говорили: «Артём, доля правды в твоих словах есть, но тебя могут за это посадить, поэтому лучше не говори».

— Сборник стихов, который у вас изъяли силовики, называется «В стране верлибров». О чем они прочтут, когда станут изучать этот «вещдок»?

— Это сборник стихотворений о жизни в России. А жизнь в России многогранная. Здесь есть место и ностальгии, и тревоге из-за всего происходящего, и, к сожалению, войне. И любви, которая не дает сойти с ума. Название сборника связано с тем, что верлибр — это самый свободный стихотворный стиль. Если ты внутренне свободен, даже в России можно почувствовать себя как в стране верлибров.

— Десять процентов с продаж сборника вы будете отправлять фигурантам «Маяковского дела». Почему вы поддерживаете именно их?

— Как поэт я категорически против любых репрессий, гонений за творчество, каким бы оно ни было. Тем более таких жестоких — людей хотят посадить за стихи. Я как человек, тоже пишущий стихи, решил, что буду поддерживать тех, кто подвергся репрессиям за свое творчество.

Пока донаты не отправлял, потому что издал десять сборников, у меня осталось три. Вот когда все продам, тогда отправлю. Это будет 850 рублей. Потом, возможно, допечатаю еще тираж.

— Не боитесь, что однажды и вы сядете за стихи?

— Риск есть всегда, и надо думать об этом. Но я стараюсь не сильно лезть на рожон, у меня есть черта, за которую я не буду переходить. Нельзя говорить «нет войне» — я буду говорить «миру мир», потому что это запретить мне не смогут. Я рос всю жизнь на этой позиции. Но, откровенно говоря, у фигурантов «Маяковского дела» были сильно радикальные стихи. Менты захотели — они придрались. У меня же стихи без такой агрессивной риторики. У маяковцев в стихах в негативном ключе говорилось про Новороссию, про детей тех, кто на стороне сепаратистов Донбасса. Это довольно дерзко. А у меня скорее просто про страдания мирных жителей, про ужасы войны и другие переживания.

«Надеюсь, до окончания войны останусь на свободе и при этом не буду совершать никаких сделок с совестью»

— Как вы восприняли начало войны в Украине?

— Это был страшный день. У меня было предчувствие, я знал, что война начнется, и говорил об этом с осени 2021 года.

Помню, как мы сидели на уроке истории в 10 классе и читали эти сообщения [о событиях в Украине 24 февраля 2022 года]. Никто еще ничего не понимал. Мы все были в замешательстве. Увидели, что Чернигов бомбят, Харьков бомбят, Мариуполь бомбят, Киев. Тогда первыми чувствами были паника, страх и непонимание.

В тот же день я опубликовал историю в инстаграме*, не помню, что именно. Мне ответила знакомая из Чернигова — девушка инди-музыканта, которого я много слушаю. Я сразу начал спрашивать у нее, как дела, что вообще происходит. Мы общаемся до сих пор, она прекрасный человек. Первые два месяца это общение было жутко страшным. Потом, когда в Чернигове активные боевые действия прекратились, хотя там и сейчас бывают прилеты и воздушные тревоги, стало поспокойнее. Сейчас мы друзья, делимся личными переживаниями, книгами, фильмами, новостями. У нас нет проблем с общением из-за того, что они украинцы, а я россиянин. Я очень рад, что это люди, которые оценивают человека по тому, какой он есть, а не по его национальности.

— Как ваша жизнь изменилась за эти полтора года войны?

— Моя общественно-политическая позиция никак не изменилась. Я против войны. Считаю, что война — это вопрос морали и этики. Нельзя переходить границу чужого государства, нельзя заезжать туда на танках.

Я продолжаю делать то, что в моих силах: писать стихи, высказываться, общаться. Конечно, жить стало труднее и страшнее. Это вообще отдельная тема. Свобода и вообще все, что было в 2019–2020 годах, схлопнулось 24 февраля.

— За время войны вы закончили в школу, поступили в Алтайский госуниверситет на политологию. Почему именно это направление?

— Выбирал между историей, культурологией и политологией. Но больше хотел на политологию, мне кажется, это перспективная профессия. Предполагаю, что через четыре года, когда я окончу вуз, все это [текущая политическая ситуация] закончится, будет политическая конкуренция, можно будет свободно работать. Я ставлю на это.

— Как вы оцениваете риски этой профессии?

— Сейчас они огромные: либо ты выступаешь с [пропагандисткой Ольгой] Скабеевой на шоу, представляешься великим политологом, либо ведешь партизанскую деятельность и получаешь за это. Я не завидую тем, кто в условном 2019 году закончил политологию и сейчас понимает, что есть два пути — либо Первый канал, либо эмиграция или тюрьма. Но у меня есть время, может быть, что-то устаканится.

— У вас в вузе проводят патриотические занятия?

— Я изучаю в основном политику и смежные специальности, которые мне интересны, — филологию и историю. Да, у нас есть новый предмет «Основы российской государственности, — по-моему, это аналог школьных «Разговоров о важном». Он у нас проходит в дистанционном формате каждую субботу по вечерам. Я пока не попал ни на одно занятие. Думаю, это впереди. Но в вузе я чувствую себя комфортнее: тут не затыкают, есть пространство для дискуссии. Мне кажется, даже на таком предмете можно что-нибудь интересное придумать.

— Как вы думаете, что будет с вами лично и со страной после окончания войны?

— Не знаю. Не хочу загадывать насчет себя. Я просто надеюсь, что до окончания войны останусь на свободе и при этом не буду совершать никаких сделок со своей совестью.

Со страной, естественно, будет кризис. Нужно будет брать власть и свое будущее в свои руки. Потом, надеюсь, мы вновь будем частью цивилизованного мира, наши люди перестанут гибнуть, а мы будем спокойно ходить по городам, не думая, что какой-нибудь зэк может зарезать и ему за это ничего не будет.