«Воспитывают своих верующих в ложном патриотизме»

Не человек, а машина

— В отношении вас возбудили уголовное дело о дискредитации армии РФ. Скажите, что стало причиной?

— Когда началась так называемая спецоперация, я увидел сообщение в местных пабликах, что монастырь, в котором я был, объявил молебен — то ли о помощи, то ли о победе. Меня так это поразило: какая тут может быть победа? Я написал несколько комментариев, не сдержал эмоции. Тогда еще и закона этого [о дискредитации] не было, он чуть позже вышел.

И буквально через несколько дней приехали за мной, протокол составили. Сначала по административной статье оштрафовали на 35 тысяч рублей, а потом, через неделю-две, уже и уголовная статья [была]. Эта 280.3 УК РФ — так называемая повторная дискредитация [Евгений Пинчук после первого штрафа оставлял похожие комментарии]. Следствие и суд длились очень долго. И вот только сейчас меня осудили.

— Как во время допросов и обысков с вами вели себя полицейские?

— Мне никто не угрожал, ничего такого не было. Полицейские ко мне приехали и сказали: «Давайте проедем в Следственный комитет». Но они такие, знаете, — как роботы. Может, полицейский на работе такой, а домой зайдет — и он другой. На работе он не человек, а машина.

— Что на допросе спрашивали?

— Спрашивали: «Что вас побудило написать [комментарии]? Как вы к этому относитесь?» Как я могу относиться к [вооруженному конфликту России и Украины — Евгений повторил тезис, за который он получил приговор]?

Но сейчас им наплевать, какие у них там статьи были, они уже насочиняли новые статьи под себя. Знаете, они [полицейские] заточены на подавление любых форм поддержки, им без разницы, как ты возражаешь. В принципе, им можно вообще ничего не говорить. Презирать их, потому что они недостойны того, чтобы им что-то объяснять.

— Как ваш суд проходил?

— Суд по первому делу прошел за пять минут. Зашел, судья зачитала статью, меня спросили, что я могу сказать, — я сказал, что даже статьи не буду перечислять, по которым у нас запрещена спецоперация. У них просто конвейер включен, и все.

По уголовному [делу] было чуть попроще. Меня обманули, предложили признать вину. Сказали, что они будут ходатайствовать перед судьей о прекращении уголовного преследования и назначении судебного штрафа. А когда суд был, о ходатайстве речи даже не шло. Сразу прокурор встал и заявил, что 120 тысяч рублей штрафа, и ничего больше. Я смотрю на это и думаю: а где ваше ходатайство? Клялись, что ни за что не обманут. Адвокат у меня государственный был, но там без разницы, какой адвокат: все равно судья осудит.

«Нормальный верующий никогда не согласится с войной»

— Штраф сейчас — большая редкость по этой статье: людям дают реальные сроки. Вам повезло?

— У меня, получается, самое мягкое наказание. По этой статье чуть ли не до пяти лет [дают]. Но у меня всего один эпизод — может быть, из-за этого.

— Как ваши коллеги к этому отнеслись?

— Дело в том, что я с 2009 года не в составе РПЦ, а в составе РПЦЗ (Русская православная церковь за границей). Там и священником стал, и приход у нас небольшой.

Я к этим гундяевцам [РПЦ, название «гундяевец» отсылает к фамилии патриарха Кирилла] никакого отношения уже давно не имею. Просто они сотрудничают с властью. Я вообще считаю их властью Антихриста. А насчет их реакции? Они даже доносы писали. Я подозреваю, что именно из-за их доноса за мной и пришли.

— Всегда считалось, что христианство — это за мир, сострадание к ближнему, помощь и так далее. Как вы думаете, почему столько православных людей, обычных прихожан и священников сейчас выступает за военные действия?

— Дело в том, что православие и Московская патриархия — вещи несовместимые. Еще в советское время Московская патриархия стала придатком советской власти. И они воспитывают своих верующих в ложном патриотизме.

Они не могут различить элементарных вещей: что нельзя нападать, защищаться [только] надо. Они боятся задавать лишние вопросы. У них восприятие другое: нормальный верующий никогда не согласится с войной. А у этих людей отсутствует критическое мышление: они привыкли слушать то, что начальство говорит.

Может быть, когда все это закончится, они ужаснутся от того, что они поддерживали. Я же вам говорил, что они молебен служат [за победу]. Это полное безумство.

«Пытаются давить количеством»

— Вы когда-нибудь планировали уехать из России?

— Нет. Мне некуда ехать, и я не могу оставить наших прихожан и свою мать. Если бы совсем никого не было, то, наверное, уехал бы.

— У вас украинская фамилия — ваши корни из Украины? Были ли вы сами в этой стране?

— Да, я в Украине бывал. В 2012–2014 годах. У меня украинские предки по отцу, но это дальние предки — они из Киевской губернии, Васильковского уезда. Они оттуда переехали в Беларусь и уже потом — в Сибирь, под Тюмень. Я сам вырос там. У меня прямых родственников в Украине нет. Но знаю, что село такое есть — Пинчуки. Все село под такой фамилией.

— Что вы чувствовали и думали 24 февраля?

— Я до последнего не верил. Утром проснулся, смотрю — эти гады все-таки решились.

— А как вы относитесь к мобилизации?

— Она не даст результата, это бесполезно. Пытаются давить количеством, но это совершенно глупая затея. Только многих людей подвергнет страданиям и смерти.

Кстати, люди не хотят мобилизации. Как я вижу, у нас кто куда-то прячется, кто какие-то справки делает. Добровольно люди бы не пошли. Их гонят насильно. Вот выстроили их 100 с лишним человек на площади и давай им играть патриотическую музыку — «Марш славянки», пафос этот дешевый. Как будто у них Великая Отечественная началась. Любят они в эти игры играть, имитировать нападение на них. Фашисты, нацисты кругом.

И лица у мобилизованных не оптимистичные. Унылые какие-то, видно, что им неохота туда идти. Это не их война. А что делать? Их в чем-то даже понимаю.

— Когда закончится это все, возобновятся ли отношения между украинцами и россиянами?

— На мой взгляд, эти военные действия закончатся поражением. Сейчас потерпят одно поражение, потом другое, потом третье. И его дружки сами его попросят. И нам придется все компенсировать, выплачивать, восстанавливать. Если, конечно, это все можно компенсировать.

Общаюсь со многими [людьми] из Украины, и там сейчас ожесточение серьезное. Но я не вижу такого, знаете, ожесточения, чтобы прямо «всех русских убить». Да, там есть часть украинцев, которые придерживаются таких настроений, но их понять можно, они просто не выдерживают.

Конечно, отношения будут долго налаживаться.